мать, самое свидание с ним, куплены у этого иноземца дорогою ценою унижения.
Как же не любить более это дитя рока! Кажется, сама судьба старалась
распределить их по рукам матери и отца, смотря на их главные отличия. Амалия
несчастна, изгнанница из сердца супруга - Антон также несчастен, также
изгнанник; черты его - черты матери, характер - вылит в форму ее души; он
любит ее даже более своего воспитателя. Фердинанд осыпан фортуною, горд,
тщеславен, шаткого нрава, как и отец, похож на него лицом. Он замечает
холодность его к матери, иногда грубое обхождение, и сам, в некоторых
необузданных выходках против нее, показывает, что он достойный сын отца и
наследник всех его качеств. Он терзает животных, бьет немилосердно, без
причины, коня, на котором ездит, бьет служителей, исполняющих медленно его
повеления, трунит вслед отцу над придворным лекарем и шутом, мейстером
Леоном, как называют его при дворе, и раз травил его своими собаками; он не
любит учения, привязан к одним гимнастическим забавам. Сколько для матери
причин, кроме несчастия, предпочитать этому сыну старшего!
воспитателем и родителями Антона, в блаженстве срочного свидания и в слезах
разлуки годовой, которая казалась ей вековою. Но чем более забывала она свои
несчастия в любви к милому изгнаннику, в привязанности его к матери, в уме
его и прекрасных душевных качествах, тем более удовольствия, казалось,
находил барон изобретать для нее новые горести. Ей приказано уверить Антона
в смерти отца его. Этот приговор объявил ей, что сын навсегда лишился отца.
Можно судить, каково было матери объявить сыну ложную весть. Однако ж она
исполнила волю своего мужа и повелителя, утешаясь надеждою на время, которое
могло переменить его чувства. Дитя, не зная отца, принял весть о смерти его,
как о смерти чужого человека.
горячку и умер. Это несчастие, посланное небом, как бы в наказание жестокому
отцу и супругу, поразило его. Казалось, эта потеря должна была б возвратить
его любовь к старшему сыну. Нет, он и тут остался для него чужд по-прежнему.
дворянина Эренштейна. Пригож, умен, восприимчив к добру и просвещению,
выказывая во всех поступках своих возвышенность чувств и какую-то рыцарскую
отвагу, он был утешением Фиоравенти. С летами пристрастился о" к науке,
которой воспитатель посвятил его. Юный ставленник предался ей со всею
чистотою и ревностью души теплой и возвышенной. Не корыстные виды нес он на
алтарь ее, по пользу человечества и успехи разума. Только он имел один
важный недостаток, бывший выражением его души и вместе времени, в которое он
жил - это пламенная мечтательность, до тех пор неукротимая, пока не была
удовлетворена.
Фиоравенти, стараясь отвратить его от этого недостатка. - Поехал строить
диковинный храм в дикую страну, где еще не знают, как обжигать кирпичи и
делать известь! Бедный! существенность погубит его высокие мечты и, боюсь,
убьет его.
по одной дороге с толпою. Он махнул крылами гения и живет высоко, выше
земных. Если и упадет, по крайней мере летал под небом. Утешительно думать,
что он победит вещественность и создаст себе дивный бессмертный памятник,
которому и наша Италия будет некогда поклоняться.
совершенствовать себя", - и смотрел на своего питомца с гордостью отца и
воспитателя. Создать из него знаменитого врача, подарить им обществу члена
полезнейшего, нежели барончика, может статься, незначащего, наукам - новые
успехи, истории - новое великое имя: этою мыслью, этими надеждами убаюкивал
он свою совесть.
падуанском университете. Антон - лекарем, мщение Фиоравенти удовлетворено. В
это время он согласился на желание Антона путешествовать по Италии. Молодой
врач поехал в Милан. Там хотел он слушать у знаменитого Николя де Монтано
уроки красноречия и философии, которые считались непременными спутниками
всех знаний и от которых не освобождались цари. Вместо этих уроков он
услышал звуки бичей: ими потешался над ученым бывший ученик его, сам герцог
миланский, Галеаццо Сфорза. Вместо многочисленных слушателей де Монтано он
видел невольные жертвы сластолюбия, передаваемые могущим злодеем на позор
своим придворным рабам и ласкателям; видел, как, ругаясь над человечеством,
кормили людей пометом. В Риме тот же разврат: костры, кинжал и яд на каждом
шагу. И далее - по пути Антона - везде возмущения, несколько подвигов
нескольких избранников и везде торжество глупой черни и развратной силы. Мог
ли равнодушно видеть это девственник на позорище света, с своею любовью ко
всему прекрасному и благородному? Исполненный негодования, он возвратился в
Падуу. Одно, что он утешительного принес домой из своего путешествия - так
это воспоминание о знакомстве с Леонардом да Винчи {Прим. стр. 38},
полюбившим его как родного сына. Случай сблизил их. Художник, встретясь с
ним, так поражен был соединением на лице его красоты наружной с душевною,
что старался заманить его в свою мастерскую. Не в одной фигуре небесного
вестника на полотне Леонарда да Винчи могли б вы узнать Антона. У этого
знаменитого художника учился он анатомии. Из Италии посетил он мать свою, в
бедном богемском замке, на берегу Эльбы, который она купила именно для
свидания с сыном и будущего пребывания своего и который, говорила она ему,
есть единственное родовое достояние их. Здесь пробыл он близ года, посещая
иногда Прагу и его университет, тогда знаменитый.
Московии с послом русским, бывшим в Венеции. Письмо это было от его брата,
Рудольфа Альберти {Прим. стр. 38}, прозванного Аристотелем, знаменитого
зодчего, который находился с некоторого времени при дворе московитского
великого князя Иоанна III Васильевича. Художник просил доставить врача в
Москву, где ожидали его почести, богатства и слава.
малоизвестную. Никогда не думал он предлагать это путешествие своему
воспитаннику: и молодость его, и разлука с ним, и варварская страна - пугали
старика. Воображение его не разыгрывалось более; только рассудок и сердце
имели над ним волю. И чего ж там искать Антону? Участь его навсегда
обеспечена состоянием воспитателя, спокойствие ограждено обстоятельствами,
имя сделает он себе скорее в Италии. Место врача при великом князе
московитском годится для бедного искателя приключений, а этих искателей, по
урожаю времени, можно найти с дарованиями и с ученостью. Но лишь только
письмо Аристотеля не сделалось тайною для Антона, в пламенной голове
забушевали мечты. "В Московию!" - вопиял роковой голос. "В Московию!" -
отозвалось в душе его, как будто на зов. знакомый с первых лет младенчества.
Она и прежде, в лучших мечтах своих, просила дали, неизвестного, новых
земель и людей. Антон желал быть там, где не ступала еще нога врача. Может
статься, допросит он там природу суровую, еще свежую, какими силами
задержать долее на земле временного жильца ее, может статься, допытает
девственную почву о тайне возрождения, отроет на ней родник живой и мертвой
воды. Кто хотел бы глубже проникнуть в природу человека, дознал бы в этих
желаниях и другие побуждения. Не играла ли в нем рыцарская кровь? дух
мечтательной отваги не шептал ли его сердцу свои надежды и обеты? Как бы то
ни было, он с радостью вызвался ехать в Московию; потом, услыхав отказ
воспитателя, стал неотступно просить, умолять его об этом.
приобретений, может быть, важных открытий. Не лишите меня моей славы,
которая для меня одно с счастьем.
врата адовы: переступишь через них, назад не воротишься!
противиться желанию Антона. Со слезами благословил он его в путь.
и в самом деле там ожидает тебя честь и слава!
далекое путешествие, и никто этому не дивился. Сыскались даже и завистники.
преследованию неизвестного, служило его мечтам извинением. Век глубокого
разврата был вместе и веком высоких талантов, смелых предприятий, великих
открытий. Рылись в утробе земной, питали в горниле огонь неугасимый,
сочетали и разлагали стихии, зарывались живые в гробы, чтобы добыть
философского камня, и нашли его в бесчисленных сокровищах химии, завещанных
потомству. Николай Диас {Прим. стр. 40} и за ним Васко да Гама исполински
шагнули через одну часть света в другую и показали, что миллионы предков их
были пигмеи. Гению третьего снился новый мир с новыми океанами, и он наяву
сходил за ним и принес его человечеству {Прим. стр. 40}. Порох, компас,
книгопечатание, дешевая бумага, регулярные войска, сосредоточение народов и
власти, гениальное разрушение и гениальные создания - все было делом этого
изумительного века. Уж в это самое время смутно носились по Германии и во
многих местах Европы идеи преобразования, которые вскоре должны были
усилиться гонениями западной церкви, разложиться в логической голове Лютера
{Прим. стр. 40} и вспыхнуть в этом мировом кратере, из которого огненная
лава и пепел потекли с такою грозною быстротою на царства и народы. Идеи эти
ходили тогда по толпам, сновались, задержанные рвали преграды и еще сильнее
бежали вперед. Тревожный, любознательный характер Антона был выражением его
века. Он поддался мечтам пламенной души и искал только, куда нести ее и
запасы науки.
лесами, с таинственностью своего азиатизма, была для многих новооткрытою
землею, богатым рудником для гения человека. Московия, начавшая осиливать
внешних и внутренних врагов, нуждалась, на первый раз, в наружном,
вещественном образовании.
были: зодчество, живопись, литье пушек и колоколов. В ратном деле силу
Нортон Андрэ
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Конюшевский Владислав
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия