остальными органами, и ему останется только критиковать, то есть
выхолостится его основное предназначение. Но и критика исключительно
важна! Наш образ жизни нуждается в нелицеприятнейшей критике. И давайте
жить разумом, и давайте с радостью глотать горькие пилюли, а с былым
ханжеством и притворством покончим. Но помните, пока живете как простой
смертный, вы - частичка всего сущего и незримо связаны с ним. А как
выбрали жить разумом, так в миг прервалась связь, как бы отторгли вы себя
от ветки, на которой росли. И если; кроме жизни разума, не будет у вас
никакой иной, вы завянете, как палое яблоко. Отсюда и вытекает логически:
не уйти нам от злобы, это естественно и неизбежно, как не миновать палому
яблоку гниения.
едва сдерживала смех.
Хаммонд.
его подвела к вопросу логика разговора.
Хаммонд.
кажется большевикам буржуазным, - начал Чарли. - Ну, а "буржуазное" -
понятие очень и очень расплывчатое. Оно включает в себя и капитализм.
Равно и все чувства - проявления "буржуазные"; и нужно создать человека
без этих предрассудков. Тогда и сам человек, его личность, его
неповторимость - тоже явление буржуазное. К ногтю его! Личное должно
уступить место большему, общественному. Так это понимают Советы. Для них
даже человеческий организм - проявление буржуазности. Так не лучше ли
придумать механическое нутро? Наделать бездушных, противоестественных,
разнозначных, но равноценных винтиков и собирать из них свою машину.
Каждый человек - винтик. Ну, а движет эту машину... ненависть ко всему
буржуазному. Вот так я понимаю большевизм.
идеалу нашего промышленного мира. Идеал заводчика в общих чертах. Правда,
заводчик не согласится избрать ненависть движителем. Впрочем, ненависть
многолика. Можно ненавидеть самое жизнь. Достаточно взглянуть на наш край,
неприкрытая ненависть во всем... но, как мы уже говорили, если жить
разумом, логика неизбежно приведет к ненависти.
самой логики! - возмутился Хаммонд.
привилегия... душ неискушенных.
будет лучшая армия в мире, с лучшим техническим оснащением.
противодействие.
развивается. Это неизбежный результат насильственного претворения в жизнь
тех или иных замыслов, насильственное извлечение чьих-то глубоко
запрятанных чувств. Появляется идея и тянет на свет Божий глубоко сокрытые
чувства. Нас нужно завести, как машину. Разум стремится возобладать над
чувствами, а чувства-то все - суть ненависть. Так что мы все большевики.
Но лицемерим, не признаемся в этом. А русские - большевики без всякого
лицемерия.
Ведь большевики, по сути, глупы.
своего. Я лично считаю большевизм - движением полоумных, равно и
общественная жизнь на Западе представляется мне полоумной. Даже более
того: наша хваленая "жизнь разума" и та, кажется мне, от скудоумия. Мы -
выродки, идиоты. Лишены человеческих чувств. Чем мы не большевики? Только
называем себя по-другому. Мы мним себя богами, всесильными и, всемогущими.
Точно так же и большевики. Нужно вернуться к человеческому естеству,
вспомнить, зачем нам сердце, половой член, - только тогда мы перестанем
уподоблять себя богам и, соответственно, большевикам, что, по сути, одно и
то же: добродетельны они лишь на вид.
тут снова прозвучал вопрос Берри:
еще раз нет! Любовь в наш век - еще одна забава полоумных. Вихлявые
мальчишки спят с, грубыми девками, у которых бедра под стать мальчишечьим.
Посмотришь - как два жеребчика в упряжке. Ты такую любовь имеешь в виду?
Или любовную связь, что непременно приведет к успеху? Или, может, унылый
брак двух собственников? Нет, в такую любовь я не поверю ни за что!
ум, в мужество, если его достанет сказать при даме неприличное слово.
в картофелине, пенис совсем понурился, и я скорее дам его отрезать, чем
выругаюсь при матушке или тетушке; они у меня истинные дамы. Да и ума у
меня маловато, мой разум - мое вечное узилище! А хотелось бы обладать
умом. Встрепенулся б тогда, ожил бы каждой клеточкой, каждым органом.
Тогда б мой пенис приосанился бы, поприветствовал бы меня, как всякого
умного человека. Ренуар, по его же признанию, рисовал картины пенисом... и
как! Вот бы и мой на что толковое употребить! Господи! Какая же пытка
работать только языком! Мука адская! Это все идет от Сократа.
голову и, наконец, заговорила Конни.
в беседу. Им претила самая мысль, что Конни могла следить за ходом
разговора.
колебаниям женской натуры. Нет такой женщины, которая будила бы во мне
желание. Это желание мне нужно вызывать в себе силой... Господи! Нет
никакой надежды. Я буду жить, по-прежнему руководствуясь голым разумом. И
честно в этом признаюсь. Я счастлив, разговаривая с женщинами. Но это
просто разговор, непорочный, без каких-либо задних мыслей! Не сулящий
никаких надежд. Что ты на это скажешь, мой птенчик? - обратился он к
Берри.
5
отправились парком на прогулку в лес. Клиффорд ехал на кресле с
моторчиком, Конни шла рядом.
Конни давно привыкли к нему. Горизонт скрывала молочно-серая от копоти
морозная дымка, а над ней - лоскуток голубого неба. Будто Клиффорд и Конни
оказались под смрадным колпаком, откуда и не выбраться. И вся жизнь -
страшный, дикий сон под этим колпаком.
во впадинках серебрился иней. Через парк к лесу красной лентой вилась
тропинка, выложенная наново (по приказу Клиффорда) мелким гравием с шахты.
Выгорая, выделяя серу, порода делалась красноватой, под цвет креветки, в
дождливый день темнела - более под стать крабьему панцирю. Сейчас тропинка
была нежно-розовой с голубовато-серебристой оторочкой из инея. Конни так
нравилось хрустеть мелким красным гравием. Нет худа без добра: и шахта
дарила маленькую радость.
усадьба. Конни шла следом, придерживая кресло за спинку. Невдалеке
раскинулся лес: спереди плотной кучкой выстроились каштаны, за ними,
догорая последним багрянцем, высились дубы. На опушке прыгали, вдруг
застывая, как вкопанные, зайцы. Снялась и устремилась к голубому небесному
лоскутку большая стая грачей. Конни открыла калитку, выводившую из парка в
лес, и Клиффорд медленно выехал на широкую аллею, взбирающуюся на пригорок
меж ровно и густо растущих каштанов. Некогда лес был дремуч, в нем
охотился сам Робин Гуд, некогда и нынешняя аллея была основной дорогой меж
западными и восточными графствами. Сейчас же по аллее только ездить верхом
да оглядывать частные владения, а дорога забирала на север, огибая лес.
вскрикнула сойка, разом вспорхнули какие-то мелкие птахи. Но поохотиться
уже не удастся - даже фазанов нет. В войну уничтожили всю живность, некому
постоять за господский лес. Лишь недавно Клиффорд нанял егеря-лесничего.
служили они. Их нужно охранять. Ему хотелось уберечь лесок от мирской
скверны.
попадал ком мерзлой земли. Неожиданно слева открылась полянка, - кроме
приникших к земле спутанных кустиков папоротника, нескольких чахлых
побегов, гололобых пней, уцепившихся мертвыми корнями, - ничего нет.