видно, что Николая он хорошо знает, и сейчас отступает к стенке под его
тяжелым взглядом.
Ну, теперь получай! - с этими словами Николай влепляет Жорке здоровенную
пощечину. Тот даже не сопротивляется.
Вальтеров человек в очках - Генрих Зудерланд. Узнав от Николая, что
произошло минуту назад, они качают головами. А парень стоит, опустив голову.
Вальтером только что вышли.С Жоркой мы еще поговорим. У нас такие дела не
поощряются. Если бьешь товарища-сам фашист. А теперь о тебе. Мои друзья
просят помочь тебе. Что смогу-сделаю. Вот пока шонунг-освобождение от
работы, - он протянул мне квадратный кусочек картона.
лучше не показываться. Эсэсовцы никогда шонунг не спрашивают, но если увидят
не занятого работой человека, могут избить. Каждое утро после поверки
приходи сюда. Дам работу по твоим силам. Кстати, познакомишься с хорошими
людьми. Теперь пока посиди...
головастый. На его лице были очки с неимоверно толстыми стеклами, временами,
разговаривая, он снимал их, и тогда словно маска спадала с лица. Его
близорукие глаза смотрели на человека внимательно и добро. Очень добро! И
сразу располагали к себе. Генрих - австрийский еврей, но в лагере сходит за
немца. Человек высокообразованный, многознающий, владеющий почти всеми
европейскими языками. По профессии он - журналист. Принят в Коммунистическую
партию здесь, в Бухенвальде. Полагерной должности Генрих - санитар, но
фактически заведует всеми процедурами кожного отделения. Все это я узнал в
первый же день.
шесть. Смотрю, среди них Валентин Логунов. Вот удача!
Здесь такие люди, такие люди... Вот увидите!
уходит, приходит... Появляется несколько больших корзин, наполненных
клубками стиранных бинтов. Наша. работа заключается в том, чтоб эти бинты
расправлять и свертывать в аккуратные трубочки.
молчат. Понемногу присматриваюсь. Все русские. Все истощены до последней
степени. Изучающе посматриваем друг на друга. Скатываем бинты, молчим...
который устроил Жорка, совсем расстроил меня. До сих пор не прошла обида и
недоумение. Этого я уж совсем не понимаю! Как мог русский парень наорать на
меня и так грубо вытолкать! Ведь я ему по возрасту в отцы гожусь? Конечно, в
такой обстановке озвереть можно. Эсэсовцы стараются натравливать нас друг на
друга. Методы их расправы тоже могут развратить кое-кого. Но все-таки, если
человек уважает себя, если он воспитан в уважении к другим, он возненавидит
эту грубость, постарается быть дальше от эсэсовских методов. Ведь это -
методы врага! Нашего общего врага! Как же мог это позволить Жорка? Что же он
- совсем мерзавец?
полосатом костюме, весело поблескивает очками. Зайдет и начнет что-нибудь
рассказывать по-русски. Он смотрит на наши застывшие онемевшие лица с
беспокойством, пытается вовлечь в общую беседу.
Старший, композиторы Иоганн Себастьян Бах и Ференц Лист, поэты Иоганн
Вольфганг Гете и Фридрих Шиллер. Сюда, под старые буки на склонах горы
Эттерсберг, приезжало для отдыха веймарское общество. Здесь любил бывать
Гете. Неподалеку отсюда, в замке Эттерсберг, Фридрих Шиллер закончил свою
драму "Мария Стюарт". Сюда поднимался Гете на склоне своих лет, чтобы еще
раз полюбоваться великолепием мира, вспомнить молодое счастливое время...
политических противников фашизма. Это было выгодно веймарским дельцам. Завод
строительных материалов поставлял сюда свою продукцию, одна фирма взялась
наладить автобусное сообщение, владельцы земельных наделов выгодно продали
лес, а собственник каменоломни уступил свой участок. Все устроилось к
взаимной выгоде. Лагерь назвали "Эттерсберг". Но тут возмутилась культурная
община Веймара, потому что Эттерсберг связан с именем Гете. Ну что ж,
Гиммлер решил: в этом можно уступить, и лагерю дали название "Бухенвальд". В
июле 37-го сюда привезли первую группу заключенных из других лагерей,
человек 300. Они должны были валить и корчевать деревья, строить казармы
эсэсовцам, а себе - бараки и одиночные карцеры. По инструкции Гиммлера
каждый строптивый, как и сейчас, попадал в карцер на хлеб и воду или получал
25 палок.
- лом, лопата, кирка, носилки. Все камни, которыми вымощены плац и улицы,
перенесены по-одному. Каждый заключенный после работы нес с собой в лагерь
камень. А если его камень казался эсэсовцу недостаточно велик, ему
доставалась еще и палка. Срубленные деревья переносили на своих плечах по
двадцать-сорок человек. Камни из каменоломни поднимали на вагонетках так же,
как и сейчас. Бревна, цемент, землю, кирпич возили на таких же повозках,
какие и сейчас разъезжают по лагерю.
одежды не было, шарфы, наушники запрещались. Кто ослушается - недосчитается
зубов. В лазарет лучше не обращайся. Там хозяйничал эсэсовский палач
Вайсенборн. Старые заключенные помнят такой случай. Огромная очередь
двигалась на осмотр к Вайсенборну. "А у тебя что?" - рявкнул он на одного
заключенного, стоявшего в расшнурованных ботинках. "Нога распухла, ходить не
могу". "Я тебе покажу "ходить не могу", жулик!"заорал Вайсенборн и приказал
ему сесть на водосточную трубу одного барака. Заключенный так и замерз сидя.
рассказ произвел какое-то впечатление. Никто не поднял головы. Механически
снуют руки: к корзинке с бинтами, к столу и снова к корзинке. Механически
движутся пальцы: виток, еще виток, еще...
центральных ворот идет дорога - Карачовег. "Карачо!" - это по-итальянски
"быстро". "Карачо!" - орали эсэсовцы на заключенных, мостивших дорогу. И кто
работал там, еще и сейчас помнит, сколько крови, ударов, боли стоило это
строительство. Военный завод "Густлов-верке" строился бешеными темпами.
Каждый день уносили мертвых с места работы в лагерь...
выдать себя неосторожным словом. Но я все время помню слова Генриха:
"познакомишься с хорошими людьми". Значит, здесь случайных людей нет.
Значит, надо расшибить это недоверие. В Бухенвальде нельзя жить замкнутым
одиночкой. Пропадешь!
новый человек в команде Сергей Котов и мой обидчик Жорка...
комнате был один Жорка. Я сел у стола, спиной к нему. Он заговорил сам:
затуманились.
Можно избивать и мучить человека и даже находить в этом удовольствие.
назад, когда здесь ожидали отправки на транспорт, ты за что избил
заключенного? За то, что он к печке подошел?
заставляешь это делать! А кто за тебя полы здесь моет? Тоже чесоточные. А ты
подумал, что они приходят сюда после каторжной работы? Впрочем, что с тобой
говорить?! Разве до тебя дойдет?!
спиной. Все-таки он прервал молчание:
вчера здорово вправили мозги.
иной раз оскорбление для человека сильнее физической боли. Меня в лагерях
часто избивали, но я знал: бьют враги - и ничего другого от них не ждал. А
тут от своего пинок получил, да еще от такого молокососа, как ты. Никогда не
пойму, как человек может стать таким. Наверное, и не воевал никогда и не
знаешь, почем фунт лиха...
они, что ли, дуреют? У меня уже стала как-то пропадать к нему злость. Говорю
примирительно:
Бухенвальд, а мы послушаем да посмотрим, чего ты стоишь...