лезет. А когда обозлится - глаза у него как у хорька.
Артура.
никак не сообразит, что бы такое сказать. Смотрит в рот своему парню -
жокею. Пинкс зовут его, Джимми Пинкс. Злобная скотина - из тех, что любят
женщинам руки выкручивать. Подлец! Только и смотрит, кого бы треснуть. В
драке норовит поднырнуть под тебя, чтобы потом кинуть через плечо. И уж
конечно, не дожидается, пока ты встанешь...
ГЛАВА 5
впоследствии, я так по-настоящему и не представлял, до какой степени
непристойно это место.
всецело на его мнение не мог.
однако недоумение продолжало тревожить меня: я внимательно приглядывался к
этим людям и к их поведению, и все же они оставались для меня закрытой
книгой - так не вязались они со всем тем, к чему я привык с детства.
стала бесцеремонно рассматривать меня. Незадолго до этого я видел, как она
подъехала к гостинице в машине с хорошо одетым полным мужчиной лет
пятидесяти. Он заказал номер на ночь и сразу уселся пить. Я заметил, что он
не делал ни малейшей попытки развлечь девушку и вообще не обращал на нее
никакого внимания.
девятнадцать, может быть, немного больше. На ней было простое платье из
голубого полотна, тонкую шею обвивало синее ожерелье. Светлые волосы были
коротко пострижены, уголки губ поднимались кверху, и даже в спокойном
состоянии казалось, будто она улыбается. Молодой свежий рот словно был
создан для радостного смеха.
не сказал, спросила:
уток вместо Шепа. Это здешний дворник. Мне нравится их кормить.
которое я держал.
бросились на него. Действуя клювом, как совком, они подбирали отруби и хлеб
и заглатывали, судорожно дергая головой. Те, кого выталкивали из общей кучи
вперевалку заходили с другой стороны и снова кидались в наступление.
Приходится сидеть в закрытом помещении.
со мной в гостинице. Мне показалось, что она задает мне эти вопросы не из
любопытства, а просто потому, что ей хочется доставить мне немного радости.
насчет здешних людей, с которыми - я был уверен - она никогда еще не
сталкивалась, но чьей беззащитной жертвой скоро может стать по своей
наивности.
я, движимый непонятным мне чувством. - Женщины, которые бывают здесь, не
такие, как вы. Это плохие женщины... то есть нет, не все они плохие. Плохо
то, что с ними случилось, и, боюсь, случится с вами, если вы останетесь. Я
даже сказать вам не могу, что здесь делается, но это ужасно: поверьте мне.
Вы ведь можете сказать, что хотите уехать домой и...
умоляющее, страдальческое выражение промелькнуло, словно тень, по ее лицу.
руку и крепко пожала.
ли, я уже бывала здесь раньше.
охваченный чувством унижения.
рано лег спать.
несмотря на все рассказы Артура; я даже не понимал двусмысленных разговоров,
которые вели здесь все эти мужчины и женщины, нимало не стеснявшиеся своих
похотливых желаний.
однажды, глядя на меня прищуренными глазами.
под раскаленным солнцем, и я попытался заинтересовать Роуз Черным Энди,
легендарным героем наших мест, который частенько фигурировал в рассказах
моего отца. Черный Энди жил в Уилканнии и рубил лес для пароходов, плывших
вверх по реке. Руки у него, говорил отец, были крепкие и сильные, как
молоденькие эвкалипты.
Артура.
уехал обратно в город Рональд Холл, окружной инспектор по охране скота и
надзору за собаками, который прожил в гостинице целую неделю. Это был
крупный, рыхлый человек, внешне безобидный, скорее, даже приятный, однако,
заподозрив, что кто-то скептически относится к его прерогативам, он приходил
в ярость.
я не потерплю, чтобы на меня плевали. Если у кого-то заблудился скот, эти
люди должны приходить ко мне, а не к членам совета и спрашивать меня, как им
поступить. Мне известны все законы насчет бродячего скота. Членам совета они
неизвестны. Значит, спрашивать нужно меня и слушать меня без разговоров.
рассказывали, будто он нередко загонял в казенные загоны скот фермеров,
которых недолюбливал.
хвастал:
спальне!..
его штаб-квартирой. Возвращался он обычно около пяти часов дня. Если он
опаздывал, Роуз выходила на парадное крыльцо и стояла, глядя на дорогу.
Седрик Труэй следил за ней из дверей бара.
пропел он, когда Роуз проходила по коридору в кухню.
просунув голову в дверь кухни, шептал:
под ребро, добавляла: - Не напивайся!
ровная и нет загородок.
прогулки. У меня мелькнула мысль, что я судил о ней неверно, что в глубине
ее души, живет любовь к зарослям, к природе, любовь, о которой я и не
подозревал.