пятое десятилетие. Внешне крушение нашего счастья не было заметно. Все как
будто шло по-старому. Не прекратилась и телесная наша близость, но в
минуты объятий уже не возникал перед нами призрак Рудольфа, и ты никогда
не произносила теперь опасного имени. Он появился по твоему призыву,
некоторое время бродил вокруг нашего ложа и сделал свое дело - разрушил
супружеское счастье. После этого оставалось только молча ждать, как
потянутся вереницей связанные меж собою последствия тайной катастрофы.
придавала своей исповеди большого значения, а просто считала, что было бы
куда умнее изгнать это имя из наших разговоров. Не знаю, заметила ли ты,
что мы уже не шептались, как прежде, по ночам. Кончились наши бесконечные
беседы. И, разговаривая друг с другом, мы обдумывали каждое свое слово.
Оба держались теперь настороже.
лиса, попавшая в западню, - мне уж не вырваться". И мысленно я рисовал
себе сцену нашего объяснения. Вот я грубо встряхиваю тебя за плечо и
сбрасываю с постели. А ты - ты вскрикнешь: "Нет, я не лгала тебе, клянусь,
я полюбила тебя!.."
ты его обожаешь, - стоит только прибегнуть к чувственному волнению, хотя
оно ровно ничего не значит. А между тем я не чудовище: первая попавшаяся
девушка, которая искренне полюбила бы меня, сделала бы из меня все, что ей
угодно.
отношения наши постепенно изменились. Беременность твоя определилась
незадолго до сбора винограда. Мы вернулись в город. У тебя случился
выкидыш, и несколько недель тебе пришлось провести в постели. Весною ты
снова понесла. Надо было беречь тебя. И вот пошли годы, когда ты зачинала,
рожала, хворала, кормила, - предлогов было больше чем достаточно для того,
чтобы отдалиться от тебя. Я повел жизнь, полную тайного распутства, -
весьма тайного. Ведь я уже много выступал в суде, был "при деле", как
говорила мама, и мне полагалось строго соблюдать приличия. Похождениям
были отведены определенные часы, они вошли у меня в привычку. Жизнь в
провинциальном городе вырабатывает у развратника инстинктивную хитрость,
как у преследуемой дичи. Успокойся, Иза, я милосердно избавлю тебя от
рассказов о "мерзостях". Не бойся, я не стану описывать адскую скверну,
которой я, однако, осквернял себя почти ежедневно. Ты когда-то спасла меня
от ада, и ты же вновь ввергнул а меня в ад.
заметила. С рождением Гюбера проявилась твоя истинная натура: ты по
природе своей - мать, и только мать. Меня ты совсем забросила, просто не
замечала; вот уж действительно можно сказать про тебя: "У нее только и
свету в окошке, что дети". Сделав тебя матерью, я, очевидно, совершил все,
чего ты ждала от меня.
нас с тобой не было никаких столкновений из-за них. Встречались мы только
в часы, отведенные по супружескому ритуалу для привычного акта плотского
сближения, в котором мужчина и женщина бесконечно далеки душою друг от
друга.
мнению, стал опасен для твоих детенышей. Ты возненавидела меня, когда я
предъявил свои права на них. Сейчас обрадую тебя признанием: никакого
отцовского инстинкта у меня не было. Во мне просто говорила ревность, я
завидовал этим малышам, пробудившим в тебе такую страстную любовь. Да, да,
в наказание тебе я старался отнять их у тебя. Я выставлял, конечно,
высокие соображения, говорил о требованиях долга. Я, видите ли, не желал,
чтобы закоренелая святоша исковеркала своим воспитанием умы моих детей.
Вот в какую гордую позу я становился. А на деле шла речь не об этом.
тебя, а теперь мне кажется, что ты не станешь читать его дальше - не
хватит ни терпения, ни желания. В сущности пишу я для самого себя. Я ведь
старый адвокат, вот и привожу в порядок папку с начисто проигранным делом
о моей жизни, разбираюсь в документах, провалив тяжбу.
домочадцами ради "святого праздника", как я тебе обещал. "Дети жалуются,
что совсем тебя не видят", - сказала ты сегодня утром. Рядом с тобой
стояла у моей постели Женевьева. Ты вышла, желая оставить нас с дочерью
наедине. Женевьеве нужно было что-то попросить у меня. Я слышал, как вы
шептались в коридоре: "Лучше тебе первой с ним поговорить", - убеждала ты
Женевьеву. Я догадывался, что речь пойдет о Муже моей внучки, об этом
шалопае и бездельнике Фили. А все-таки я молодец! Перехитрил вас, сумел
повернуть разговор в другую сторону и не дал Женевьеве заговорить о своем
зяте. Она ушла не солоно хлебавши. Я знаю, чего им от меня надо. Недавно я
слышал, как они сговаривались. Окно гостиной как раз под моим окном, и,
когда оба окна открыты, мне все слышно. Надо только наклониться. Они
хотят, чтобы я дал Фили "взаймы" крупную сумму, тогда он внесет залог на
биржу и будет из четвертой доли работать с известным маклером. Дело,
видите ли, надежное, отчего не вложить в него деньги. Ну, уж извините! Я
ведь чую, - надвигается буря. Деньги держи под замком... Если б они знали,
сколько я продал разных акций в прошлый месяц: я почуял, что на бирже
пойдет на понижение, и опередил игру...
один, старый Фауст, отрешенный от всех радостей мира, отделенный от них
непреодолимой преградой - своей старостью.
завтраком, когда я заговорил о бирже, о торговых делах, - так и впивались
в меня глазами, ловили каждое слово. Говорил-то я главным образом для
Гюбера - пусть дает отбой, если еще не поздно. Весьма встревоженный был у
него вид! Вот уж кто не умеет скрывать свои неприятности! Но ел он за
двоих, машинально опустошая тарелку, а ты ему все подкладывала. Все
матери, бедняжки, так поступают: когда видят, что любимого сына томит
забота, они чуть не силой заставляют его есть, словно от этого у него
прибавится бодрости и он справится с бедой. А Гюбер тебя обрывал, грубил,
как я когда-то грубил своей матери.
в бокал. А уж как старалась сама Янина выразить нежное беспокойство о
своем дедушке:
папироску, и то нельзя. А вы уверены, что это кофе действительно без
кофеина?
выдает ее с головой, бедняжку. Когда ты была молодой, ты тоже фальшивила,
притворялась. Но с первой же беременности перестала кривляться и стала
естественной. А вот Янина до конца жизни останется глупенькой дамочкой,
которая стремится узнать все новости, все моды, повторяет чужие слова,
показавшиеся ей верхом изысканности, обо всем высказывает чужое мнение,
ибо своего не имеет, и ровно ничего на свете не понимает. Как же это Фили,
такой непосредственный малый и такой повеса, может жить с этой дурочкой и
ломакой? Впрочем, не все в ней фальшиво - она полна непритворной страсти к
красавчику Фили. Только потому Янина так плохо и разыгрывает свою роль,
что для нее ничего на свете не существует, кроме ее любви.
Женевьеву молящим взглядом, а она в свою очередь глядела на меня и все
порывалась что-то сказать. Ты, Иза, еле заметно покачала головой: здесь
нельзя. Тогда Женевьева поднялась и спросила:
сначала решил, что с места никуда не двинусь, но тут поднялся и взял ее
под руку. Мы прошлись с нею по лужайке. Все семейство наблюдало за нами с
веранды. Женевьева сразу же начала:
как вы думаете, возможно в шестьдесят восемь лет избавиться от
укоренившегося в твоих чертах жестокого выражения? В таком возрасте его не
изменишь. А душе больно, что она не может отразиться в наружности
человека...
было заранее обдумано. Как я и ожидал, речь идет о залоге на биржу. Только
напрасно она напирала на те доводы, которые меня только раздражают.
Послушать ее, так безделье сего молодого человека угрожает разрушить
счастье и будущность его семьи. Фили, видите ли, начинает портиться. Я
ответил, что для такого малого занятия биржевого маклера послужат только
удобной ширмой. Женевьева встала на его защиту. Решительно все любят этого
Фили.
относится к ним...
этого красавца мало меня занимают.
им интересоваться?
запасе:
крокодилом". Пожалуйста, не спорь, я сколько раз сам слышал, как он меня
за моей спиной так величал... Да я и не возражаю: крокодил так крокодил,
крокодилом и останусь. Чего ждать от старого крокодила? Только его смерти.