Чтение 9–й страницы книги ~Норвежский лес~

элементарно. Настолько элементарно, что даже не верилось. Мы заходили с
ним в бар или закусочную на Сибуя или Синдзюку (почти всегда в какие-то
заранее намеченные места), находили девушек, сидящих вдвоем, и
заговаривали с ними (мир был переполнен девушками, гуляющими по двое), а
потом оставалось только выпить, пойти в мотель и заняться сексом.
Язык у него, конечно, подвешен был отлично. Вроде ничего такого важного он
и не говорил, но стоило ему заговорить, и девушки сразу глупели и
очаровывались, напивались допьяна, увлеченные беседой с ним, и оказывались
с ним в постели.
К тому же он симпатичный, обходительный, наблюдательный и сообразительный,
и женщины от одного его присутствия испытывают удовольствие. И что мне
самому было удивительно, я тоже, казалось, становился привлекательным от
того, что находился с ним вместе. Когда я говорил что-нибудь с его
подначки, девушки точно так же очаровывались и смеялись, точно как когда
слушали его самого. Весь секрет был в его мистическом влиянии. Каждый раз
я восхищался его дару.
В сравнении с этим ораторские способности Кидзуки были детскими играми.
Масштаб был совершенно иной. Однако, будучи под впечатлением от талантов
Нагасавы, я тем не менее сильно тосковал по Кидзуки. Заново осознавал я,
каким благородным человеком был Кидзуки. Свои нехитрые таланты он
приберегал специально для нас с Наоко.
В отличие от него, Нагасава распространял свои подавлящие чары на всех
вокруг, точно играя в какую-то игру. Обычно казалось, что на самом деле он
вовсе не стремится переспать с девушкой, сидящей перед ним. Для него это
была не более чем просто игра.
Самому мне не очень по душе было спать с девушками, которых я и знать не
знал. Конечно, это было удобным способом удовлетворения половых
потребностей, и вообще приятно было обниматься и соприкасаться с девушками
телами.
Неприятно было расставание на следующее утро. Открываешь глаза, а рядом
спит, посапывая, незнакомая девчонка, комната пахнет перегаром, кровать,
освещение, шторы - все окрашено в вульгарные цвета дешевого мотеля, голова
в тумане от похмелья. Потом девушка просыпается, начинает собирать по
комнате предметы нижнего белья. Натягивая колготки, произносит : "Слышь,
мы вчера предохранялись? А то у меня критические дни сейчас." Потом перед
зеркалом накрашивается и наклеивает искусственные ресницы, бормоча, как у
нее болит голова и как плохо ложится косметика.
Я от этого был не в восторге. До утра поэтому оставаться не хотелось, но
убалтывать девчонок, думая, как бы успеть к закрытию дверей общежития к
двенадцати часам, было невозможно (физически это нереально), так что
приходилось отпрашиваться заранее на ночь. Тогда приходилось оставаться
там до утра, а потом возвращаться в общежитие, чувствуя к самому себе
презрение и разочарование. Глаза от солнца болят нещадно, во рту сухо,
голова как чужая.
Переспав так с девчонками раза три или четыре, я поинтересовался у
Нагасавы, не противно ли ему этим заниматься после семидесяти с лишним раз
подряд.
- То, что тебе это кажется противным, лишь подтверждает, что ты нормальный
человек, так и должно быть. От того, что с незнакомыми бабами спишь,
ничего ровным счетом не приобретаешь. Устаешь, сам себе противен
становишься. У меня та же ерунда.
- Чего же ты тогда так стараешься?
- Трудно объяснить. Читал у Достоевского про казино? Вот то же самое. В
смысле, очень трудно пройти мимо, когда вокруг такие возможности.
Понимаешь, о чем я?
- Ну, вроде... - неуверенно сказал я.
- Кончается день. Девчонки выходят на улицу, слоняются там-сям, пьют. Они
ищут чего-то, а я им это "что-то" могу дать. Это же элементарно. Все равно
что воды из-под крана попить. Таких завалить можно в шесть секунд, и сами
они только этого и ждут. Это и есть возможность. Как ты пройдешь мимо,
когда такие возможности под ногами валяются? У тебя есть способности, и
тут есть где их проявить, а ты молча мимо пройдешь?
- С мной такого не случалось, так что не знаю даже. Не могу представить,
как это на самом деле, - сказал я, усмехнувшись.
- С какой-то стороны тебе, в принципе, даже повезло, - сказал Нагасава.
Причиной того, что Нагасава жил в общежитии, хотя семья у него была не
бедная, были его амурные похождения. Его отец четыре года заставлял его
жить в общежитии, опасаясь, что тот обязательно загуляет с женщинами, если
будет жить в Токио один.
Нагасаву это, впрочем, нисколько не смущало. Он жил так, как ему
нравилось, не обращая особого внимания на общежитские правила. Когда
появлялоь желание, он шел на "охоту" или домой к своей подруге, получив
разрешение переночевать вне общежития. Получить разрешение уйти на ночь
было делом довольно хлопотным, но для него двери всегда были открыты, а
вместе с ним и мне.
У Нагасавы была довольно милая подруга, с которой он встречался еще с того
времени, когда только поступил в университет. Это была его ровесница по
имени Хацуми, я тоже видел ее пару-тройку раз, и она мне понравилась.
Она не была ослепительно красива, внешностью обладала непритязательной,
так что можно было вначале удивиться, как это - подруга Нагасавы и
вдруг... Однако стоило с ней пообщаться, и нельзя было ее не полюбить.
Такая это была девушка. Спокойная, рассудительная, с чувством юмора,
понимающая, одевающаяся всегда стильно и со вкусом.
Она безумно мне нравилась, и я думал, что, будь у меня такая подруга, я не
стал бы спать с кем-то на стороне. Она тоже хорошо ко мне относилась и
усиленно предлагала познакомить меня с подругой из ее клуба, чтобы
встречаться вчетвером, но я не хотел повторять старых ошибок и каждый раз
под благовидным предлогом ускользал. Хацуми училась в женском
университете, известном тем, что в него поступали дочери первостатейных
богачей, и я рассудил, что у меня с такими девицами никакого общения выйти
не может.
Она была в курсе того, что Нагасава развлекается с другими девушками, но
никогда ни разу не выказала ему неудовольствия поэтому поводу. Она
искренне его любила, но тем не менее ничего ему не навязывала.
- Она для меня слишком хороша.
Так говорил сам Нагасава. Так оно и есть, думал я.
Зимой я устроился подработать в маленьком магазине грампластинок. Платили
не слишком много, но работа была нетяжелая, хорошо было и то, что работать
надо было только три раза в неделю в ночь в свою смену. К тому же еще и
пластинки можно было купить подешевле.
На Рождество я купил Наоко пластинку Генри Манцини с песней "Dear Heart",
которую та очень любила. Своими руками упаковал и повязал красной
ленточкой. Наоко подарила мне собственноручно связанные шерстяные
перчатки. На больших пальцах они были чуть коротковатые, но теплые.
- Извини. У меня плохо получается, - сказала смущенно Наоко, покраснев.
- Да нормально. Видишь, подошли, - сказал я, надевая перчатки и показывая
ей.
- Можно же в них будет не совать руки в карманы? - сказала она.
В ту зиму Наоко не поехала в Кобе. Я тоже со своей работой перед Новым
годом закрутился и в результате остался в Токио. А хоть бы и поехал в
Кобе, ничего интересного там не предвиделось, да и встречаться там было не
с кем.
Так как на новогодние праздники столовая в студгородке закрылась, я
питался дома у Наоко. Вдвоем с ней мы пожарили моти"Лепешки из клейкого
риса" и сварили с ними простенький суп"Суп с моти и овощами в Японии
традиционно едят на Новый год".
Январь и февраль 1969 года были наполнены событиями.
В конце января у Штурмовика температура поднялась до сорока, и он слег. В
результате сорвалось мое свидание с Наоко. Я ценой больших усилий достал
два пригласительных на концерт, и мы с Наоко договорились на него пойти.
Оркестр исполнял 4-ю симфонию Брамса, которую она очень любила, и она
очень этого ждала.
Однако Штурмовик метался на кровати и выглядел из рук вон плохо, и я не
мог его бросить и уйти. А вместо меня за ним остаться ухаживать было
некому. Я купил льда, сделал компресс из нескольких виниловых пакетов,
вложив их один в другой, и положил ему на лоб, холодным полотенцем вытирал
ему пот, каждый час измерял температуру и менял на нем рубашки.
Тем не менее жар весь день не спадал. Однако на следующий день он вскочил
и, как ни в чем не бывало, начал делать зарядку. Я измерил ему
температуру, было 36.2. Я глазам не верил.
- Ничего не понимаю, сроду никогда так не температурил, - сказал Штурмовик
таким тоном, будто я был в этом виноват.
- Но у тебя же был жар, - ответил я, злясь. И показал ему два билета,
пропавших благодаря его болезни.
- Но это же пригласительные, так что все нормально, - сказал Штурмовик. Я
хотел было выкинуть его радио в окно, но тут у меня в голове заломило, и я
заполз обратно в постель и заснул.
В феврале несколько раз шел снег.
В конце февраля я подрался из-за какой-то ерунды. Ударил старшекурсника с
моего этажа, а он ударился головой о стену. Сильной травмы, к счастью, не
получилось, а Нагасава все хорошо уладил, но меня вызвали к коменданту и
сделали выговор, и после этого моя жизнь в общежитии, естественно,
осложнилась.
Так закончился один учебный год и началась весна. Я недобрал баллов по
нескольким предметам. По остальным результаты тоже были не блестящие.
Оценки были все больше "C" да "D", редко "B". Наоко же сдала успешно все
предметы и перешла на второй курс. Незаметно время провернулось еще на
один круг.
В середине апреля Наоко исполнилось двадцать лет. Мой день рожденья в
ноябре, так что она меня, получается, была на семь месяцев старше.