Чтение 9–й страницы книги ~Пинбол-1973~

этом она говорила, что не старалась загореть - загар приставал к ней сам.
За острыми скулами и тонкими губами чувствовалось хорошее воспитание и
сила натуры - но стоило ее лицу от чего-то дрогнуть, как тут же
вздрагивало все тело, выдавая глубоко спрятанную и ничем не защищенную
наивность.
Она говорила, что закончила архитектурный факультет университета искусств
и работает в проектном бюро. Где родилась? Не здесь. Сюда приехала после
выпуска. Раз в неделю плавает в бассейне, а по воскресеньям садится в
электричку и едет куда-то играть на альте.
Субботними вечерами они встречались. Следующий, воскресный день Крыса
проводил в полном одурении. А она играла Моцарта.

7

Я простудился и три дня болел, а работы за это время накопилась целая
куча. В горле першило, и не только в горле - меня будто всего натерли
наждачкой. Вокруг стола были навалены муравейники из бумаг, рекламных
проспектов, журналов и брошюр. Явился напарник, пробормотал какие-то слова
из тех, что принято говорить при визите к больному, - и ушел обратно в
свою комнату. Как всегда, секретарша принесла горячий кофе и две булочки,
поставила все это на стол и испарилась. Сигарет я купить забыл, поэтому
стрельнул у напарника пачку "Seven Star", оторвал фильтр и прикурил с
неправильного конца. Небо было каким-то туманно-пасмурным - не понять, где
кончается воздух и начинаются тучи. Пахло так, будто на улице пытались
жечь костры из сырых листьев. А может, это мне чудилось от температуры.
Я глубоко вздохнул и принялся разгребать ближайшую муравьиную кучу. В ней
все было помечено штампом "срочно" - под каждым таким штампом стояло
число, к которому нужно сдать перевод. Хорошо то, что срочная куча
оказалась только одна. А самое главное - ничего не надо было сдавать через
два или три дня. Все больше через неделю, через две. Если половину отдать
на подстрочники, времени хватит. Я начал перекладывать содержимое кучи в
нужном порядке. Из-за этого куча стала еще неустойчивее. Теперь ее
очертания напоминали график на первой странице газеты: поддержка кабинета
министров различными возрастными и половыми группами. Содержание тоже не
отличалось однородностью.
1 Чарльз Рэнкин "Вопросы ученым", том "Животные" со стр. 68 "Зачем кошки
умываются" до стр. 89 "Как медведь ловит рыбу" закончить к 12 октября
2 Американское общество ухода за больными "Разговор с умирающим" 16
страниц закончить к 19 октября
3 Фрэнк Десит младший "Болезни писателей", гл.3 "Писатели, страдавшие от
сенной лихорадки" 23 страницы закончить к 23 октября
4 Рене Клэр "Итальянская соломенная шляпка" (английская версия; сценарий)
39 страниц закончить к 26 октября
Фамилий заказчиков не значилось - и это было досадно. Я даже примерно не
мог вообразить, кому могли понадобиться (да еще срочно) переводы подобных
текстов. Можно было подумать, какой-нибудь медведь стоит столбиком на
речном берегу и не может дождаться моего перевода. Или какая-нибудь
медсестра сидит перед умирающим не в силах выдавить словечко - и ждет,
ждет...
Я бросил перед собой фотографию умывающейся кошки и стал пить кофе, заедая
его булочкой с пластилиновым вкусом. Голова мало-помалу прояснялась, хотя
руки-ноги после температуры еще слушались неважно. Из ящика стола я
вытащил альпинистский нож и начал затачивать карандаши. Я делал это
старательно и долго, заточил шесть штук - и только после этого неспешно
принялся за работу.
Под кассету со старыми записями Стэна Гетца я проработал до полудня. Стэн
Гетц, Эл Хейг, Джимми Рэйни, Тэдди Котик, Тайни Кан - отличный состав.
Когда они играли "Jumping With The Symphony Sid", я просвистел вместе с
Гетцем все его соло - мое самочувствие после этого сильно улучшилось.
В обеденный перерыв я выбрался на улицу, прошел немного вниз по спуску,
съел жареную рыбу в битком набитом ресторане, а в забегаловке с
гамбургерами выпил один за другим два стакана апельсинового сока. Потом
зашел в зоомагазин и, сунув палец в щель между стекол, минут десять играл
с абиссинской кошкой. Обычный обеденный перерыв, все как всегда.
Вернувшись в контору, я развернул утреннюю газету и пялился в нее до часу
дня. Потом еще раз заточил все шесть карандашей, чтобы хватило до вечера.
Оторвал фильтры у оставшихся сигарет и разложил их на столе. Секретарша
принесла горячий зеленый чай.
- Как самочувствие?
- Неплохо.
- А с работой как?
- Лучше некуда.
Небо по-прежнему было пасмурным и тусклым. Его серый цвет даже несколько
сгустился по сравнению с первой половиной дня. Высунув голову в окно, я
почувствовал, что скоро заморосит. Несколько осенних птиц рассекали небо.
Все вокруг тонуло в гуле и стоне большого города, который складывался из
бесчисленных звуков поездов метро, автомобилей с надземных трасс,
жарящихся гамбургеров и автоматических дверей - открывающихся и
закрывающихся.
Я затворил окно, сунул в кассетник Чарли Паркера - и под "Just Friends"
стал переводить главу "Когда спят перелетные птицы".
В четыре я закончил работу, отдал секретарше сделанное за день и вышел на
улицу. Зонтик брать не стал - надел легкий плащ, когда-то специально
оставленный на работе для такого случая. На вокзале купил вечернюю газету,
влез в переполненный поезд и трясся в нем около часа. Даже в вагоне
ощущался запах дождя - хотя не упало еще ни капли.
В супермаркете у станции я купил продуктов к ужину - и только тогда
начался дождь. Мельчайший, невидимый глазу, он мало-помалу выкрасил
тротуар у меня под ногами в пепельно-дождевой цвет. Уточнив время
отправления автобуса, я зашел в закусочную неподалеку и взял кофе. Внутри
было многолюдно, и дождем пахло уже по-настоящему. И блузка официантки, и
кофе - все пахло дождем.
В вечерних сумерках робкими точечками загорелись фонари, взявшие в кольцо
автобусную остановку. Там останавливались и снова трогались автобусы - как
гигантские форели, снующие взад-вперед по горной реке. Наполненные
клерками, студентами и домохозяйками, они растворялись в полусумраке один
за другим. Мимо моего окна прошла женщина средних лет, волоча за собой
черную-пречерную немецкую овчарку. Прошло несколько мальчишек с резиновыми
мячиками - они лупили их о землю и ловили. Я погасил пятую сигарету и
допил последний глоток холодного кофе.
А потом внимательно посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Глаза от
температуры ввалились внутрь. Это ладно... Лицо потемнело от вылезшей к
половине шестого щетины. И это бы ничего... А только все равно - лицо
выглядело совершенно не моим. Это было лицо мужчины двадцати четырех лет,
случайно севшего против меня в поезде по пути на работу. Для кого-то
другого мое лицо и моя душа - не более, чем бессмысленный труп. Моя душа и
душа кого-то другого всегда норовят разминуться. "Эй!" - говорю я. "Эй!" -
откликается отражение. Только и всего. Никто не поднимает руки. И никто не
оглядывается.
Если вставить мне в каждое ухо по цветку гардении, а на руки надеть ласты,
то тогда, возможно, несколько человек и оглянулось бы. Но и только. Через
три шага и они забыли бы. Собственные глаза ничего не видят. И мои глаза
тоже. Я словно опустошен. Наверное, я уже ничего и никому не смогу дать.
Близняшки меня ждали.
Сунув одной из них коричневый пакет из супермаркета и не вынимая изо рта
сигареты, я полез в душ. Намыливаться не стал, просто стоял под струями и
тупо смотрел на выложенную плиткой стену. В темной ванной с перегоревшей
лампочкой по стенам что-то бегало и исчезало. Какие-то тени - они уже не
могли ни тронуть меня, ни чего-либо навеять.
Я вышел из ванной, вытерся и упал на кровать. Простыня была кораллового
цвета - свежевыстиранная, без единой морщинки. Пуская в потолок табачный
дым, я принялся вспоминать, что сделал за день. Близняшки тем временем
резали овощи, жарили мясо и варили рис.
- Пива хочешь? - спросила меня одна.
- Ага.
Та, на которой была футболка "208", принесла мне в кровать пиво и стакан.
- А музыку?
- Хорошо бы.
С полки пластинок она достала "Сонату для флейты" Генделя, поставила на
проигрыватель и опустила иглу. Эту пластинку мне подарила подружка -
несколько лет назад, на Валентинов день. Между флейтой, альтом и
клавесином вклинилось шкворчащее мясо, словно выводя басовую партию. С
подружкой мы несколько раз занимались сексом под эту пластинку. Молча и
долго - до конца записи, когда от музыки оставалось только сухое
потрескивание иглы.
Дождь за окном беззвучно заливал темное поле для гольфа. Я допил пиво,
Ганс Мартин Линде досвистел до последней ноты сонату фа-минор - и ужин был
готов. Все мы в этот вечер почему-то были на редкость молчаливы. Пластинка
уже кончилась, в комнате только и слышалось, как дождь лупит по козырьку,
да три человека жуют мясо. После ужина близняшки убрали со стола и сварили
на кухне кофе. И мы снова пили его втроем. Он был горячий, ароматный,
будто наделенный жизнью. Одна встала, чтобы поставить пластинку. Это
оказались "Битлз", "Rubber Soul".
- Не помню у себя такой пластинки! - удивился я.
- Это мы купили!
- Накопили денег из тех, что ты нам давал. Понемножку.
Я покачал головой.
- Не любишь "Битлз"?
Я молчал.
- Жалко. Мы думали, ты обрадуешься.