Весь фронт отступает,- он это точно знает. Он говорил с одним майором,
который слышал это от одного полковника. К сентябрю немцы хотят все кончить.
Это очень грустно, но это почти факт. Если под Москвой нам удалось сдержать
немцев, то сейчас они подготовились "дай бог как"... У них авиация, а
авиация сейчас это все... Надо трезво смотреть в глаза событиям. Главное -
через Дон прорваться. Вёшенская, говорят, уже занята,- вчера один лейтенант
оттуда вернулся. Остается только Цимлянская. Говорят, зверски бомбит. В
крайнем случае повозки можно бросить и переправиться где-нибудь выше или
ниже. Между прочим,- но это под большим секретом,- он выменял вчера в селе
три гражданских костюма, рубахи, брюки и какие-то ботинки. Два из них он
может уступить нам - мне и Игорю. Чем черт не шутит. Все может случиться. А
себя надо сохранить - мы еще можем пригодиться родине. Кроме того, у него
есть еще один план...
молча ковыряющий ножом подошву своего сапога Игорь подымает вдруг голову.
Похудевшее, небритое лицо его стало каким-то бурым под слоем загара и пыли.
Пилотка сползла на затылок.
дать по твоей самодовольной роже... Понял теперь?
шутку все превратить, но сразу же берет себя в руки и с обычным своим
хохотком хлопает Игоря по колену.
закрывает складной нож и кладет его в карман.- Командир тоже называется... Я
вот места себе найти не могу от всего этого. А ты - "мы еще можем
пригодиться родине". Да на кой ляд такое дерьмо, как ты, нужно родине!
Ездового хоть постыдился бы - такие вещи говорить!
бежит ругаться с шофером. На его счастье, здоровенный додж преградил нам
дорогу. Мы с Игорем перебираемся на другую подводу.
часть на Калач, минуя Морозовскую, остальные - и их большинство - на
Цимлянскую.
выжженные овраги. Однообразный, как гудение телеграфных проводов, звон
кузнечиков. Зайцы выскакивают прямо из-под ног. По ним стреляют из
автоматов, пистолетов, но всегда мимо. Пахнет полынью, пылью, навозом и
конской мочой.
обед сварить. Немцев не видно. Раза два пролетает "рама", сбрасывает
листовки. Один раз у нас ломается колесо, и полдня мы его чиним. Серую
слепую кобылу меняем на гнедого жеребчика. Он доставляет массу хлопот,
брыкается, фыркает, не хочет везти. И его тоже меняют на какое-то старье,
мирное и старательное, с отвисшей мокрой губой.
других фронтах все-таки лучше, чем у нас. Хоть бы немцы где-нибудь
появились. А то ни немцев, ни войны, а так, какая-то нудная тоска.
говорит, что бои идут сейчас где-то между Ворошиловградом и Миллеровом, и
это слово - бои - на какой-то промежуток времени утешает нас: значит,
дерутся армии.
сейчас новые части формируются. Скорее на фронт попадете...- И, хлопнув
дверцей, исчезает в облаке пыли.
погреба, молоко и машем рукой на восток.
глаза. Что я им отвечу? На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет.
Почему же я не там, почему я здесь, почему трясусь на этой скрипучей подводе
и на все вопросы только машу рукой? Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я
же командир...
неожиданности и хитрости, что у немцев сейчас больше самолетов и танков, чем
у нас, что они торопятся до зимы закончить всю войну и поэтому лезут на
рожон. А мы хотя и вынуждены отступать, но отступление - еще не поражение,-
отступили же мы в сорок первом году и погнали потом немцев от Москвы... Да,
да, да, все это понятно, но сейчас, сейчас-то мы все-таки идем на восток, не
на запад, а на восток... И я ничего не отвечаю, а машу только рукой на
восток и говорю: "До свидания, бабуся, еще увидимся, ей-богу, увидимся..."
вокзала, бесконечными вереницами застрявших вагонов.
кузовов, голых, полуголых и одетых тел, среди пыли, гудков, сплошного, ни на
минуту не прекращающегося гула ревущих машин и человеческих глоток. Сплошное
облако пыли. Воронки. Вздувшиеся лошадиные туши с растопыренными ногами,
расщепленные деревья, перевернутые вверх брюхом машины.
инженерскими топориками на петлицах, осипший, расстегнутый, без пилотки,
пытается что-то организовать. Его никто не слушает, сбивают с ног...
повозками теряем. Седых царапнуло икру осколком. Под шумок кто-то стащил
Валегин рюкзак. Он ругается, чешет затылок, бродит между воронок и разбитых
повозок. Подумать только - ведь там такой роскошный бритвенный прибор...
завтра, как сегодня. Солнце и пыль - больше ничего. Одуряющая, разжижающая
мозги жара.
касками. Командиры в желтых, скрипучих ремнях, с хлопающими по бокам
новенькими планшетками. На нас смотрят чуть-чуть иронически. Сибиряки.
хватает, отбирают у встречных. Два лейтенанта-грузина, в свеженьких
пехотинских фуражках, хотят забрать у нас автоматы и пистолеты. Сначала
ругаемся, потом закуриваем легкий листовой табак.
спрашивают лейтенанты.
Ворошиловград оставили.
посматривают на нас, оборванных и запыленных, на повозки с вихляющимися
колесами.
кисеты золотистый кавказский табак.
по кобуре.- Пистолеты у нас есть, что еще надо...
начальнику штаба. Может, возьмет.
зелеными колесами.
на всякий случай, чтоб не отобрал. Идем.
уставы наизусть знает. Каблуки не жалейте.
Рядом, на столе, пенсне.
жесткое, видимо, мясо.
кладет ложку на стол и надевает пенсне. Долго смотрит на нас, ковыряя в