Чтение 9–й страницы книги ~Интересная жизнь~

У крутого, вечно грязного спуска к Томи размещалось это шумное торжище,
представлявшее как бы постоянный съезд всех народов и народностей, всех
сословий и социальных групп, населявших Томск и Томскую губернию. Русские
и украинцы, поляки и белорусы, немцы и латыши, евреи и греки, местные
мещане и дворяне, крестьяне и мастеровые, священники всех вероисповеданий
и военные... Все, все приходили в тесное соприкосновение на этом базаре,
торговавшем мясом и железом, стеклом и расписными пряниками, одеждой и
мебелью, балалайками и плугами, ядовитого цвета шипящим, щиплющим в носу
лимонадом и новомодными керосиновыми лампами-"молниями"...

Здесь можно было купить и продать корову или лошадь, наняться на работу
или подыскать работника, узнать новости и получить совет на все случаи
жизни, погадать на картах и приобрести или только почитать любые книги в
лучшем книжном магазине Петра Ивановича Макушина - одного из замечательных
просветителей Сибири.

Базар в Томске в те времена был как бы вторым общественным центром
после университета. А может, даже первым, если считать число людей, по
необходимости бывавших на базаре.

Бурденко долго ходил в азартно и весело ревущей толпе, распялив
крылатку на вытянутых руках. Наконец нашелся не покупатель, а перекупщик,
предложивший обменять крылатку на не новый полушубок.

Будто не было смысла совершать такую сделку, если она не давала
немедленно чистых денег, которые нужны были вот именно сию минуту. Однако
и полушубок мог потребоваться незамедлительно. Крылатка же едва ли могла
пригодиться зимой.

Через перекупщика Бурденко тут же познакомился с его братом - хозяином
скобяной лавки, которому нужен был на временную работу конторщик, чтобы
привести в порядок торговые книги.

В скобяной лавке сидела полная женщина в широкополой шляпе с
искусственной вишневой кистью и слезно жаловалась хозяину, что не
придумает, как поступить с четырнадцатилетним сыном: и дерзит, и не
слушается, и, главное, одни двойки по математике, и по русскому, и по
географии, не сегодня завтра выгонят из гимназии, потому что едва ли
выдержит вот нынешней осенью переэкзаменовку. А тогда одна дорога - в
варнаки.

НАДО ЛИ ГНАТЬСЯ ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ

Вот с этого мальчика, со знакомства с его мамой в скобяной лавке
началась репетиторская деятельность Бурденко в Томске. Торговые книги он
тоже привел в порядок - "чего не сделаешь, когда нужны деньги!". Правда,
работа эта не принесла ему особого успеха. А репетиторская деятельность
неожиданно выдвинула в почти что знаменитости.

После того как он в короткий срок "выправил" и "направил" считавшегося
неисправимым Гришу Рыкунова - сына владелицы маслобойных заводов, просто,
как говорится, отбою не было от предложений "подготовить" мальчика или
"подогнать".

В это же время - за каких-нибудь неполных два месяца - Бурденко свел
знакомство и с местной печатью. В Томске тогда выходило четыре газеты.
Было где испытать или испробовать способности. И материал был. Исшагав
город чуть ли не во всех направлениях в качестве репетитора,
познакомившись с людьми из разных социальных слоев - и с теми, кто
населяет центр города, и с теми, кто ютится в наскоро сколоченных избах
Заисточья, - Бурденко мог писать о многом. И о санитарном состоянии
города, которое "оставляет желать лучшего": речка Ушайка отчаянно
загрязнена, улицы и площади в большинстве не замощены, отсюда частые
инфекции. И о бесплатных публичных чтениях, которые устраивались в городе
регулярно по воскресеньям. И об организации общества содействия
физическому развитию детей. И об истории города, основанного в самом
начале семнадцатого века на землях татарского князя Таяна.

История Томска особенно заинтересовала Бурденко. Вскоре не ему местные
жители, а он им мог рассказывать, в каком городе они живут, что с чего
началось и кто когда, например, построил первые землянки в береговом
откосе у Томи, что близ базара и рядом с лодочной пристанью.

В землянках этих еще обитали тогда разные пришлые люди, но и им
неведомо было, что обитают они в первых жилищах основателей города -
отважных казаков, пришедших сюда с ожесточенными боями из-под самой
Москвы.

Восстанавливая в своем воображении с помощью двух-трех книг картины
прошлого, Бурденко стремился тотчас же поделиться этим с окружающими.

Уж не податься ли ему в самом деле в журналистику, если удалось так,
сравнительно легко, не только написать, но и напечатать в газетах
несколько заметок? Уж не посвятить ли этому жизнь? Тем более ведь ему и
раньше говорили, что у него неплохой слог. И слог еще можно при желании
усовершенствовать. Он начнет вот с этих заметок, а потом станет
публицистом, опять поедет в Петербург. Нет, нет, он никуда теперь не
поедет.

"...Дедушка, вы все время говорили, что вам нужен свой поп, который вас
отпоет. А зачем вам умирать, если, может быть, в скором времени появится
свой врач и он станет вас лечить и, возможно, продлит вашу жизнь..."

Это, пожалуй, глуповато написано - "в скором времени".

Бурденко вычеркивал эти слова из письма дедушке. А потом перечеркивал и
все письмо. Уж слишком хвастливо выглядело.

И вообще он, кажется, с излишней разбросанностью повел себя: и
репетиторствует, и пробует писать для газеты, и зачем-то пытается
заниматься историей города. И уж совсем непонятно, зачем записался в
студенческий кружок любителей драматического искусства. А где-то очень
давно, еще в духовном училище, он вычитал удивившее его изречение древних,
что все живое, дабы проявиться, должно ограничиться. И главное - не худо
заранее представить себе, что для чего ты делаешь.

Основной заработок ему давала репетиторская работа. Правда, очень
небольшой. За каждого ученика в месяц можно было получить три, четыре, ну,
от силы пять рублей. Только мадам Рыкунова за подготовку ее удивительно
ленивого, но в то же время весьма смышленого сынка выдала со щедростью
магараджи девять рублей, говоря:

- Если мне человек делает что-нибудь хорошее, я уже не чигирничаю, как
другие. Я же вижу, какие у вас башмаки...

Башмаки у студента были действительно неважные, но их еще можно было
починить. Важнее всего было приобрести если не полную студенческую форму,
то хотя бы форменную тужурку. И если не новую, то хотя бы не очень старую.

На базаре удалось найти именно такую и тут же перешить ее: чуть сузить
в плечах, окоротить и за счет этого подновить обмахрившийся воротник. И
так ловко, что куртка сразу приобрела неожиданную оригинальность. И не
один студент в общежитии спросил Бурденко:

- Кто, коллега, шил вам мундир?

- Жуковский, - называл Бурденко одного из самых модных тогда в Томске
портных, уверенный, что такой ответ одинаково удовлетворит и тех, кто
спрашивает всерьез, и особенно тех, кто пытается насмехаться.

Теперь, казалось, у Бурденко было все или почти все, чтобы не
чувствовать себя белой вороной среди студентов. Главное теперь было в том,
чтобы соблюдать как бы равновесие между делами, связанными с необходимым
заработком, и учением. Конечно, лучше всего было бы поискать работу тут
же, при университете.

- ...Вы, коллега, кажется, на первом курсе? На медицинском? Я вас здесь
уже в третий раз встречаю. Вы как будто основательно интересуетесь
анатомией?

- А что?

- Ничего, но я подумал, что вас может заинтересовать одна работа.
Правда, она, может быть, покажется вам несколько необычной...

- Чем необычнее работа, тем, наверное, интереснее, - сказал Бурденко,
по своему обыкновению пристально вглядываясь в небольшого роста,
немолодого мужчину в кожаном фартуке.

- Я работаю тут, - объяснил мужчина, обведя рукой выставку муляжей,
которые только что рассматривал Бурденко и что-то такое зарисовывал в
блокнот цветными карандашами. - Я сделал некоторые из этих экспонатов. С
натуры. Вот это сердце мы сделали вдвоем...

Бурденко казалось, что он уже догадался, какую работу ему хочет
предложить этот неожиданный доброжелатель. Но Бурденко, к сожалению, не
художник. Хотя мечтал когда-то стать художником.

- Нет, это все ерунда, - все эти муляжи-картонажи, - махнул рукой
мужчина. - Я тоже не художник. Так только, увлекаюсь. А если действительно
идти по стопам Николая Ивановича и стремиться стать настоящим доктором, то
надо серьезно изучать анатомию и, конечно, работать, как он, в секционной.

Бурденко все еще не мог понять, при чем тут Николай Иванович, какой
Николай Иванович и что такое секционная.

А этот случайный и, должно быть, словоохотливый собеседник уже
доказывал ему, почему даже вот так красочно и как будто неплохо
исполненный муляж сердца все-таки не дает полного представления о
настоящем сердце, такого представления, какое должно быть у врача.

- Николай Иванович, извините за выражение, не стеснялся рыться в любом
дерьме, если этого требовала наука. Николай Иванович согласен был залезть
в самую внутренность...

"Какой Николай Иванович?" - уже готов был спросить Бурденко, но не
решался, чтобы не обнаружить своего невежества. Должно быть, это какое-то
важное здесь лицо - Николай Иванович, которого все знают и, наверное,
стыдно его не знать.

- А среди нынешних студентов-медиков лично я встречаю немало,
извиняюсь, чистоплюев. Они хотят как бы бочком-бочком пройти в науку. И,
стало быть, образование получить и к самой сути не прикоснуться. А разве