Чтение 9–й страницы книги ~Дрожь и оцепенение~

"Понятно, подумала я. Она хотела, чтобы я сама это сказала. Конечно,
это гораздо более унизительно".

- Срок истекает сегодня вечером, - снова сказала я.

- Дайте мне папку.

Она справилась с ней за двадцать минут.

Весь день я провела, словно зомби. У меня было ощущение тяжкого
похмелья. На моем столе валялись бумажки с неверными расчетами. Я
выбрасывала их одну за другой.

Когда я видела Фубуки, работающую за своим компьютером, мне было тяжело
удержаться от смеха при воспоминании, как вчера я сидела голой на
клавиатуре, обнимая машину руками и ногами. А теперь эта девушка касалась
клавиш своими пальцами. Я впервые заинтересовалась информатикой.

Нескольких часов сна среди мусора оказалось недостаточно для
реабилитации моего мозга, разжиженного в борьбе с цифрами. И я, барахтаясь в
этой каше, пыталась отыскать под обломками останки моих мыслительных
ориентиров. Тем не менее, было чему порадоваться: впервые за много недель я
не работала с калькулятором.

Я снова жила в мире без цифр. Поскольку существуют люди неграмотные,
то, вероятно, есть и неарифметичные, такие как я.

Я вернулась в реальный мир. Может показаться странным, что после моей
безумной ночи, все осталось, как было, словно ничего серьезного не
произошло. Конечно, никто не видел, как я бегала по офису голышом, ходила на
руках и обнималась с компьютером. И все-таки меня нашли спящей под кучей
мусора. В другой стране за подобное поведение меня, возможно, вышвырнули бы
за дверь.

В этом есть своя логика: наиболее авторитарные системы порождают в
поведении нации самые невероятные отклонения от нормы, а потому там и
наблюдается относительная терпимость к самым ошеломительным человеческим
странностям. Нельзя понять, что такое эксцентричность, если вы не встречали
эксцентричного японца. Я заснула в куче мусора? Здесь видели и не такое.
Япония -- это страна, где хорошо известно значение слова "сломаться".

Я снова приступила к своим нехитрым обязанностям. Мне трудно выразить,
с каким наслаждением я готовила чай и кофе: эти несложные действия
успокаивали мой бедный мозг и лечили душу.

Как можно более ненавязчиво я опять принялась выставлять точную дату на
календарях. Я старалась казаться очень занятой из боязни, как бы меня снова
не приставили к цифрам.

Однажды, произошло невероятное событие: я повстречала Бога.
Омерзительный вице-президент приказал принести ему пива, вероятно, полагая,
что он еще недостаточно толст. Я выполнила поручение с вежливым отвращением.
Когда я покидала логово толстяка, дверь соседней комнаты отворилась, и я
столкнулась нос к носу с президентом.

Мы взглянули друг на друга с удивлением. С моей стороны это было
понятно, ведь мне довелось лицезреть Бога компании Юмимото. С его стороны
это было менее очевидно: знал ли он вообще о моем существовании? Кажется,
знал, потому что воскликнул приятным, мягким голосом:

- Вы, конечно, Амели-сан!

Потом улыбнулся и протянул мне руку. Я была ослеплена и не произнесла
ни звука. Господин Ганеда был мужчиной лет пятидесяти, стройным, с очень
элегантными чертами лица. От него веяло добротой и гармонией. Он с таким
искренним дружелюбием взглянул на меня, что я окончательно смутилась.

Он удалился, а я осталась одна в коридоре не в силах сдвинуться с
места. Так вот каков президент этой камеры пыток, места, где я ежедневно
подвергалась абсурдному унижению и была объектом презрения. Хозяин этой
геенны был исключительным существом, благороднейшей душой.

В этом было нечто загадочное. Предприятие, которым руководил такой
великодушный человек, должно было быть сущим раем, обителью доброты и
процветания. В чем же тут секрет? Возможно ли, чтобы Бог царил в аду?

Я все еще стояла в оцепенении, когда загадка разрешилась сама собой.
Дверь кабинета чудовища Омоши распахнулась, и отвратительный голос проревел:

- Чего ради вы здесь торчите? Вам платят не за то, чтобы вы слонялись
по коридорам!

Все стало ясно: в компании Юмимото Бог был президентом, а
вице-президентом Дьяволом.

Фубуки не была ни Дьяволом, ни Богом, она была японкой.

Не все японки красивы. Но если японка красавица, тогда держитесь.

Любая красота потрясает, но японская красота поражает вдвойне. Этот
подобный лилии цвет лица, эти пленительные глаза, этот нос с неподражаемыми
ноздрями, этот четко прорисованный контур губ, эта мягкость черт могут
затмить любое самое красивое лицо.

Ее манера держать себя делает из нее произведение искусства,
неподдающееся описанию.

И эта красота, сумевшая противостоять всем физическим и нравственным
корсетам, давлениям, абсурдным запретам, догмам, удушью, разочарованиям,
садизму, притворству и унижению, поистине является чудом героизма.

Японка вовсе не жертва, это далеко не так. Среди прочих женщин планеты,
участь ее не из худших. Ее власть значительна, уж я-то знаю, о чем говорю.

Если и есть за что восхищаться японкой, а не восхищаться ею невозможно,
то за то, что она до сих пор не покончила с собой. С самого раннего детства
на ее мозг по капле накладывается гипс: "Если к двадцати пяти годам ты не
вышла замуж, стыдись", "если ты смеешься, никто не назовет тебя изысканной",
"если твое лицо выражает какое-либо чувство, ты вульгарна", "если на твоем
теле есть хоть один волосок, ты непристойна", "если молодой человек целует
тебя в щеку на людях, ты шлюха", "если ты ешь с удовольствием, ты свинья",
"если любишь поспать, ты корова", и т.д. Эти наставления могли бы показаться
смешными, если бы они не владели умами.

Потому что, в конечном счете, смысл этих нелепых догм, внушаемых
японке, состоит в следующем: не стоит надеяться ни на что хорошее. Не
надейся на радость, твое удовольствие повредит тебе. Не надейся на любовь,
она того не стоит, тебя полюбят за то, чем ты кажешься, а не за то, какая ты
на самом деле. Не надейся, что жизнь одарит тебя, чем бы то ни было, потому
что каждый год она будет у тебя что-нибудь отнимать. Не надейся даже на
такую простую вещь, как спокойствие, т.к. у тебя нет причин оставаться
спокойной.

Надейся на то, что будешь работать. Учитывая твой пол, у тебя мало
шансов достичь высот, но надейся послужить своему предприятию. Работа
принесет тебе деньги, и ты не извлечешь из этого никакой удовольствия, но,
возможно, это придаст тебе вес в случае замужества -- поскольку, ты ведь не
так глупа, чтобы полагать, будто тебя могут выбрать за твою действительную
стоимость.

Кроме того, ты можешь надеяться дожить до старости, в чем нет
совершенно никакого интереса, и не познать бесчестья, что само по себе уже
конец. На этом заканчивается список дозволенных тебе надежд.

А теперь начинается бесконечная череда твоих бесплодных обязанностей.
Ты должна быть безупречна только потому, что это наименьшее из предъявляемых
к тебе требований. Безупречность не принесет тебе ничего, кроме
безупречности, здесь нет причин ни для гордости, ни, еще того менее, для
удовольствия.

Я никогда не смогу перечислить все твои обязанности, потому что в твоей
жизни не будет ни минуты, когда ты не будешь подчиняться одной из них.
Например, даже когда ты уединишься в туалете ради унизительной нужды
облегчить свой мочевой пузырь, ты должна будешь следить за тем, чтобы никто
не услышал звон твоего ручейка, а, значит, тебе придется беспрерывно
спускать воду.

Я останавливаюсь на этом для того, чтобы ты поняла, что если даже самые
интимные и незначительные моменты твоего существования будут подчинены
предписаниям, стоит тем более задуматься над тем, какого размаха принуждения
будут давить на тебя всю жизнь.

Ты голодна? Ешь мало, потому что ты должна оставаться худой, не ради
удовольствия увидеть обращенные на тебя на улице взгляды, -- их не будет, -
а потому, что иметь округлые формы стыдно.

Ты обязана быть красивой. Если тебе это удается, твоя красота не
принесет тебе никакой радости. Единственные комплименты, которые ты
услышишь, прозвучат из уст жителей запада, а всем хорошо известно, что они
лишены всякого вкуса. Если ты созерцаешь в зеркале свою красоту, пусть
причиной тому будет страх, а не удовольствие, потому что красота не принесет
тебе ничего, кроме опасения потерять ее. Если ты красивая девушка, ты не
представляешь собой ничего особенного. Если ты некрасива, ты еще меньше, чем
ничего.

Ты обязана выйти замуж, предпочтительнее до двадцати пяти лет, даты
истечения твоего срока годности. Твой муж не будет любить тебя, если только
он не идиот. А быть любимой идиотом глупо. В любом случае, будет он тебя
любить или нет, ты его не увидишь. В два часа ночи домой вернется изнуренный
и зачастую пьяный мужчина, чтобы рухнуть на семейное ложе, которое он
покинет в шесть утра, не обмолвившись с тобой словечком.

Ты обязана иметь детей, с которыми будешь обращаться как с божествами
до трех лет, возраста, когда одним махом ты изгонишь их из рая, чтобы отдать
на военную службу, которая продлится от трех до восемнадцати лет и затем от
двадцати пяти лет до смерти. Ты обязана производить на свет создания,
которые будут столь же несчастны, насколько счастливыми будут первые три
года их жизни.

Тебе кажется это ужасным? Ты не первая, кто так думает. Тебе подобные
думают так с 1960 года. И ты прекрасно видишь, что это ни к чему не привело.
Некоторые из них бунтовали. Ты тоже, может быть, взбунтуешься во время
единственного свободного периода твоей жизни, от восемнадцати до двадцати