многократным эхом отражаясь в свежем воздухе. Все затихло и загрустило.
Огонь плясал на бородатых лицах, горы строго слушали чудную песню, созвучную
их простой и величественной жизни.
прядали ушами, но не фыркали, не двигались, завороженно уставились на огонь.
поднял он палец, все поняли: князь почиет...
неясыть. Внизу, от реки, стал вспучиваться туман, вскоре он достиг нашего
лагеря, омочил кусты, бурки и лошадиные спины сизой росой, заставил плотнее
запахнуть одежду. Я согрелся и тоже уснул.
при всей выкладке.
сопровождаем Шильдера, ищем зубра для полковника. Вскочил, побежал к ручью,
плеснул на лицо ледяную воду и бросился за конем. Через десять минут, держа
под уздцы своего гнедого Алана, я стоял вместе с Телеусовым у мохнатого - из
веток - шалаша полковника и слушал, как тот ворчливо гудит на своего
денщика, собираясь при слабом свете керосинового фонаря.
впервой. Извольте я подержу стремя.
благообразного вида, с доброй улыбкой на губах, он годился бы, наверное, в
священники, а стал егерем. Душа у него, как видно, была добрая.
Разговаривая, даже споря, он никогда не подымал голоса, не кипятился.
Движения его были плавными, любое дело он делал не спеша, но по-мужицки
основательно. Словом, зарекомендовал себя как человек артельный, общительный
и ладный. Не навязываясь, Телеусов сразу становился товарищем и другом.
Вокруг него постоянно ощущалась атмосфера всеобщего уважения. Невысокого
роста, с тощеватой легкой фигурой и продолговатым лицом, на котором темнели
узкая, сбритая по щекам бородка и тонкие усики, он был постоянно окружен
друзьями. Врагов у него, похоже, не было.
Шильдер подозвал Телеусова, и они долго ехали рядом. Полковник недоверчиво
выспрашивал, куда ехать и далеко ли отсюда. Алексей Власович спокойно и
обстоятельно ответствовал, его тенорок действовал, видать, успокоительно,
однако когда я услышал, что едем на Умпырь, то догадался, что ночевать будем
не в лагере. Место это отстояло верст на двадцать от бивуака, за двумя
перевалами. Но тогда я еще не оценил способностей следопыта-егеря, который
знал всю округу, как свою собственную ладонь, и мог при необходимости
сократить расстояние чуть ли не вдвое.
ветерок. Наверное, мы были все еще высоко, потому что вдруг увидели чистое
небо, дальние горы и глубоченное ущелье справа. Там колыхался плотный,
похожий на вату туман, а под этой ватой гремела река. Отвесные стены падали
вниз на добрые полверсты.
сторон долину. Бывал здесь, бывал!
слегка пожухшего, но еще цветного, шелкового луга! Что за пышные черемухи
вдоль берегов трех рек, соединяющихся здесь! Какими прекрасно-плавными
уступами сходят в долину высокие горы, одетые в зелень всех оттенков! А
розовые и коричневые скалы в убранстве из редкого сосняка! Сгрудившиеся на
южном склоне горные клены, выше которых девичьей белизной выделяются
березняки...
мягкой хвое; им не терпелось вниз, к лугам, сочный запах которых раздражал
их ноздри.
руку в сторону долины: - Туточки жить да радоваться, а мы вот со смертью
пожаловали.
Вот мы поедем краем долины, спешимся возля тех кленов, оставим лошадок и
начнем скрадывать, пока не наткнемся на какое-никакое стадо. Коров не бейте,
ваше превосходительство. Узнаете их по рогам: они тоньше и поболее загнуты
вверх. Ну, и телом помельче. А бык - тот, значит, темней, вроде в медвежьей
шерсти.
Телеусов шагал саженей на десять впереди. Там, где мы проходили, смолкали
птицы, уносились звери, лес позади оставался молчаливый и нахмуренный. Этот
лес уже повидал войну, знал, что такое ружье. Полвека назад здесь маршем на
юг пробирались батальоны русской пехоты, чтобы как снег на голову свалиться
с высот перевала на горный аул Ачипсоу, где бушевало воинственное племя
медовеев. Впоследствии там торжественно отмечали конец затяжной кавказской
войны. Тогда поселок нарекли городом Романовским, а затем Красной Поляной.
невнятных шорохов. Полковник уже нервничал, резко отбрасывал рукой ветки
низко опущенных кленов. Вдруг Алексей Власович остановился, присел.
Пригнувшись, мы осторожно приблизились, сели на корточки, затаились.
Телеусов протянул руку вперед и влево. Смотрите...
дубового подроста бугрились темные спины зверей. Кое-где трава скрывала
зубров почти целиком, виднелись только рога. А на самой поляне играли три
зубренка. Росточком разве что до пояса человеку, с коротконосыми головами и
заметной бородкой, цветом светло-коричневые, с кудрявыми лбами, они
по-телячьи резвились. Возня их была бесшумной, но веселой. Телеусов смотрел
и улыбался.
короткоствольный крупнокалиберный маузер и, нащупывая цель, повелительно
глянул на меня. Я изготовился.
сразу после меня, слышишь? Для верности.
запретил. И малолетки с ними.
стволом и нажал на курок.
вскочил разъяренный, отбросил маузер и сиплым от волнения голосом рявкнул:
закричал мне: - Чего уши развесил? Бей!
слышит звуки и запахи лучше, чем видит предмет. Стадо словно растворилось в
лесу. Лишь треск донесся.
улыбчиво, как ни в чем не бывало смотрел на Шильдера. - Осечка, ваше
превосходительство, это же перст судьбы. Природа не дозволила переступить
закон, погубить жизню материнскую. Не гневайтесь, чего уж там. Убей вы, и
неловко станет, совесть заговорит. Ушли, ну и ладно, не одно стадо здеся,
отыщем быков, вот тогда... Позвольте ваше ружье, я гляну, с чего бы оно...
разъяренного полковника, но на меня он все еще смотрел строго-презрительными
глазами: почему не выстрелил, не подстраховал? Я и сам не знал - почему.
разобрал затвор и показал Шильдеру:
ободок. Застарело. Ружьецо у вас отменное, только оно чистоту и сухость
любит. А тут масло, да и воздух в горах дюже мокрый; бывает, что механизма
не срабатывает. Вот на привале позвольте я отлажу вашу машинку, как часы
будет. А пока протру хорошенько тряпицей, да и пойдем дальше, за добычей.
потемнело. Как он переживал неудачу! Без слова благодарности схватил маузер
и пошел дальше.
гуськом, поднялись к березняку, и тут я понял, что зубров нам больше не
видать. На границе лугов днем они не остаются. Телеусов наметил какой-то
другой план. Какой?..
вниз. Мы тихо подкрались, вытянули шеи.
где два куста шиповника. - Он шептал в самое ухо Шильдеру.
оленя. А над головой ветвились чудесные, огромные рога матерого самца с
многочисленными отростками, острые концы которых чуть-чуть светились.