АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
по тайге, все сильнее запутываясь в этом молчаливом лабиринте.
Знакомый катпос словно ударил его по глазам. Бородач на мгновение
замер, увидев заплывший смолой знак, потом бросился к нему, обхватил
руками ствол, словно боясь, что он опять исчезнет. Еще не веря
случившемуся, лихорадочно озирался. И чуть не вскрикнул, разом увидев всю
линию катпосов, уходящую в глубь урмана.
Некоторое время он переводил взгляд то в одну сторону, то в другую.
Наконец, решившись, направился туда, где лес казался посветлее.
Бородач двигался, стараясь не шуметь, поминутно осматривался, сжимая
приклад ружья побелевшими пальцами. Мало-помалу - по мере того как тропа
втянулась в приветливый березняк, - он успокоился, походка его стала более
уверенной.
И вдруг земля разверзлась у него под ногами. Хватая руками воздух,
бородач провалился сквозь зеленый ковер, устилавший рощу. Острая боль
пронзила его.
Поднявшись на ноги, он осмотрел рану на предплечье. Рукава кафтана и
рубахи были разорваны. На торчавшем посреди ямы остром колу застряли
обрывки ткани.
Посмотрев вверх, пленник даже застонал от досады - до краев ямы,
полуприкрытой ветками и дерном, было два человеческих роста - не меньше.
Скрежетнув зубами, он сел на землю и произнес:
- Ввалился, как мышь в короб!
Исступленно раскачивая кудлатой головой, бородач пытался отогнать
навязчивое видение. Но память неумолимо возвращала его к одному и тому же
дню.
- Ну что, Крикорий, возьмешься? - потирая руки как от сильного озноба
и безостановочно расхаживая по тесному пространству каземата, вопрошал
Фогель.
Бородач, сидевший в углу на соломе, обхватив мощными жилистыми руками
<стул> - деревянный чурбан, прикованный цепью к обручу на шее, буравил
управителя своим недоверчиво-насмешливым взглядом.
- Ну, что молчишь, Жиляй?
- Нетерпеливы уж оченно, - отозвался бородатый. - Обмозговать
надоть... Дело-то какое тонкое: крещеную душу на тот свет отправить...
- Тебе-то что? Вы цыгане - язычники...
Жиляй вместо ответа расстегнул ворот. На волосатой груди четко
выделялся шнурок. Потом сказал:
- Это кто с табором ходит - те язычники... А я кузнец, давно среди
русских живу...
Фогель досадливо поморщился.
- Ты не о душе, а о теле своем подумай. По <Уложению о наказаниях> за
чеканку воровской монеты знаешь что положено?
- Олово в глотку залить, - с мрачной усмешкой ответил цыган.
- Так выбирай же, - в волнении глянув на дверь, сказал немец. - Или
получаешь свидетельство купца первой гильдии, домом в Катеринбурге
обзаводишься, торг открываешь, или...
- А ежели я тебя, ваше благородье, объегорю да со статуем этим сбегу?
- сощурился Жиляй.
- Да куда ты его денешь? - пренебрежительно отмахнулся управитель. -
Да и зачем он тебе? Ведь ты все едино в розыске пребываешь... Монету опять
бить начнешь? Так ведь снова попадешься - тогда уж не отвертеться.
- Может, не попадусь, - обиженно проговорил цыган.
- Для такого ремесла грамоту надо разуметь как следует и еще много
чего знать, - с превосходством заметил Фогель. - Ведь вот как ты в этот
раз попался? Стал серебряный алтынник чеканить. А то и невдомек тебе, что
покойный император Петр Великий сию монету отставить повелел.
Жиляй пристыженно опустил голову.
- Понял, что добра тебе желаю? - начал управитель.
- Ладно, - бородач хлопнул ладонями по отполированной поверхности
<стула>. - Уговорил. Только деньжат набавь. Мне на обзаведенье сто рублев
- это как пить дать...
Фогель болезненно сморщился.
- Да не куксись ты, господин управитель, не разжалобишь. Я ему Бабу
Золотую, а он сто рублев жалеет.
- Свобода дороже стоит! - с пафосом заявил немец. Но все же уступил.
- Будет тебе сто. Как идола предоставишь - и деньги, и свидетельство, и
отпускную получишь...
Жиляй вздрогнул от шороха веток над головой. Вскинув голову, он
увидел на краю ямы широкоплечего вогула, с холодным любопытством
смотревшего на пленника. Копье в его руке было нацелено прямо в лицо
Григория. Инстинктивно заслонившись ладонями, бородач заполошно крикнул:
- Эй, не замай! Я к шаману иду!
Вогул продолжал бесстрастно изучать Жиляя. А тот все заклинал:
- Дело у меня к нему, слышь, дружба... Ты пику-то убрал бы...
Едва приметным движением вогул метнул в яму свернутую в кольцо
веревку. А когда Григорий ухватился за ее конец, бросил:
- Ружье привяжи!
Вытащив фузею наружу, он вскоре снова опустил веревку.
Как только Жиляй перевалился через край ямы, вогул что есть силы
ткнул его носком ичига под ребро. И пока пленник приходил в себя, завернул
ему руки за спину, сноровисто связал. Потом затянул один конец веревки у
него на шее, другой намотал на кулак.
- Шаман хотел? Пойдем шаман...
И двинулся в сторону от тропы.
С трудом поспевая за ним, Григорий прохрипел:
- Куда ведешь?! Правду тебе говорю: к шаману надоть! Слово к нему
есть.
Поводырь остановился. Насмешливо прищурив глаз, сказал:
- Ворга дурак плутает. Мы короткий путь ходим...
Иван и Алпа шли рядом, держась за длинный шест, на другом конце
которого был укреплен толстый обрубок ствола высотой в рост человека.
Через отверстие в нижней части бревна была пропущена ось; на ней были
насажены сосновые кругляши с выбитой сердцевиной.
Неровные колеса эти крутились вразнобой, отчего болван все время
раскачивался, как пьяный.
Когда вышли на склон каменистой осыпи, пришлось идти гуськом, то и
дело сменяя друг друга у <правила>. Вдруг метнулась огромная глыба. На
болвана обрушилась целая лавина камней. Побратимы едва успели отскочить
назад.
С оторопью смотрели они, как в потоке валунов, низвергающемся по
отвесному склону, в щепу дробится деревянное <тело> болвана.
- Не выдал, слава те... - утерев испарину со лба, выдохнул Иван.
- Нового ладить надо, - деловито сказал Алпа, оглядывая опушку в
поисках сухостоя.
Мать Ивана осторожно гладила Анну по волосам, а та со слезами в
голосе сбивчиво говорила:
- В неметчине, сулит, жить будешь... В комнате мужиков да баб
каменных наставлю... Показал на картинке - срамота, голые, а кои без рук,
без головы...
- Никто тебя не отдаст, кровная, - подрагивающий голос женщины звучал
жалко, приниженно.
Но девушка словно не слышала слов утешения. Глядя перед собой
остановившимися глазами, она продолжала сетовать:
- Подумать-то страшно об нем: сущий бритоус, сущий табачник! И
везде-то табакерки стоят, и пальцы-то зельем сим блудным перепачканы...
- Ох, страхота! - ужаснулась мать Ивана. - Да нешто о душе-то о своей
не печется? Ну захотелось тебе дым глотать - воскури ладан росной да и
вдыхай... Искусил, искусил враг человеческий табакопитием...
- Вирши читать учал, - все так же отрешенно глядя в пространство,
сказала Анна. - И слова-то душевредительные прибирает: люблю тебя, радость
сердца, виват драгая...
Некоторое время обе подавленно молчали. Наконец мать Ивана со вздохом
спросила:
- Может, отступится?.. Ежели что - пойду в ноги ему, супостату,
кинусь...
Крепко прижимая Анну к груди, женщина в то же время полными страха
глазами смотрела на дверь, словно ждала, что кто-то ворвется к ним в
полутемную кухню, озаряемую лишь отблесками огня в печи.
Анна подняла голову и благодарно взглянула в лицо своей
утешительнице. Но ее изможденный вид, седые пряди, выбившиеся из-под
платка, худоба плеч сами взывали о сострадании, и девушка внезапно
устыдилась своей слабости, порывисто смахнула слезы, освободилась из
объятий и отошла к печи. Завороженно глядя на угли, рассыпавшиеся на поду,
Анна заговорила по видимости спокойно и как бы раздумывая вслух:
- Проку-то от упорства... Скажу ему <да> - хоть вы на воле вольной
поживете. А нет - всем опять же худо...
Мать Ивана в растерянности смотрела на девушку. Заговорила голосом,
похожим на стон:
- У-у, анафема! Вот ведь сети-то как расставляет...
Обхватив голову руками, долго раскачивалась на лавке. И тихо,
просительно сказала:
- Не надо, Аннушка, не согласимся мы на свободе жить... такой
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ] 10 11 12 13 14 15 16
|
|