занявшую второе место на республиканском конкурсе, успешно руководил
факультетским научным студенческим обществом. Однокурсники женились,
разводились, уходили в академические отпуска, мучились смыслом своей
двадцатидвухлетней жизни, запивали горькую или, разинув рты, сидели на
диссидентских сходках, а Валера, прозванный Чистюлей, гнул свою прямую
линию. Однажды по какой-то методической надобности его пригласила к себе
домой занудливая преподавательница философии и познакомила со своей дочкой,
очень начитанной и трогательной гусыней, которая сразу же посмотрела на
Валеру такими глазами, будто хотела сказать: "Ну зачем это нужно, я же все
равно вам не понравлюсь..." Без пяти минут аспирант, понимая, что становится
перспективным женихом, спел маме и дочке под гитару парочку жестоких
романсов, выпил коньяку из каких-то лабораторно-крошечных рюмок, откланялся
и от дальнейших приглашений уклонился. Большая наука могла соседствовать в
его душе только с большой любовью!
отсутствия мест, которые проданы, кажется, не были, но предназначались так
называемым "целевикам", а те по странному стечению обстоятельств оказались
исключительно детьми разных крупных боссов, включая и племянницу ректора
института. Со своим красным дипломом и восторженной рекомендацией ученого
совета Валера бодро вошел в класс и сказал: "Здравствуйте, дети, я ваш новый
учитель истории".
случилась какая-то демографическая ниша, недобор по части детей и внуков, а
может быть, Валере выпала счастливая карта своим рабоче-крестьянским
происхождением олицетворять равные возможности всех категорий советской
молодежи или же снова сработала партийность?.. Неизвестно, но директриса
школы в голос рыдала, отпуская в большую науку единственного своего
педагога-мужчину.
друживший с ректором, чего она не скрывала, но когда однажды Валера не то
чтобы упрекнул ее, а как-то слишком настойчиво намекнул на то, как трудно
торить себе путь без всякой поддержки, Надя со свойственной ей прямотой
посоветовала своему любимому вытатуировать на заднице слова: "Я сын
трудового народа", и предъявлять их обществу в качестве последнего довода.
Таким образом, размолвка, случившаяся между ними в связи с вызовом Чистякова
в партком, не была ни первой, ни последней. Валера даже привык к Надиной
резкости и, чем сильнее обижался на нее, тем больше вожделел. Согласитесь, в
обладании умной и язвительной женщиной есть особая острота...
Семеренко Алексей Андрианович. Во времена борьбы с Зощенко он защитил
кандидатскую диссертацию о созидательной функции советской сатиры, затем
работал в горкоме партии, потом во главе комиссии прибыл в опальный педвуз,
разогнал, искоренил (времена были крутые!) половину
профеесорско-преподавательского состава и оздоровил идеологическую
обстановку настолько, что на бюро горкома рассматривали вопрос о фактах
неоправданного избиения кадров высшей школы. Институт нужно было возрождать,
и на это важное дело послали снова Алексея Андриановича. Лет десять он
проработал ректором, а потом его с тихим почетом передвинули в секретари
парткома, а ректором поставили заслуженного специалиста в области
сельскохозяйственной химии. Но без Семеренко все равно ни один вопрос в
институте не решался: ректор, если ему на подпись приносили документы, к
которым не была подколота скрепкой бумажка с резолюцией "Я - "за". А. С.",
начинал жалобно браниться и отсылал просителя в партком.
конем - вышел из-за стола и двинулся навстречу Валере, крепко пожал руку и
постучал твердой ладонью по спине: "Читал, читал: "Если в сердце твоем
поселилась усталость...". Молодец! И таких гвардейцев маринуют! Вот
мелкобуржуазное болото!..".
журнал; рецензия, доставившая Валере и Наде столько веселых минут, была
совершенно серьезно отчеркнута красными чернилами и испещрена плюсами и
восклицательными знаками. До Чистякова постепенно начало доходить, что
гвардеец - это он сам, а мелкобуржуазное болото - это партийная организация
факультета. "Будем тебя, парень, выдвигать! Хватит им чужой век заедать!
Молодежь у нас талантливая, хорошая у нас молодежь!"
зубастая.
расспрашивать о житье-бытье, о детстве, о родителях, в кою Валера удался
такой темненький и кучерявый, трудно ли было служить в Забайкалье,
понравилось ли работать в школе. По вопросам было ясно: личное дело
Чистякова Семеренко проштудировал досконально. "Происхождение, парень,- -
это великая вещь!" - говорил Алексей Андрианович и наклонялся так близко,
что Чистяков чувствовал тяжелое табачное дыхание секретаря парткома. Они
пробеседовали почти два часа, Валера в основном слушал и кивал, мало что
понимая.
порядочно надоела, и составился заговор, о котором, вероятно, знал и ректор,
тоже тихо томившийся диктатурой Алексея Андриановича. Путчисты (в основном
это были члены парткома) понимали: просто так горком своего человека в обиду
не даст, а на общем собрании Семеренко свергать нельзя - сегодня спихнули
институтского секретаря, завтра- еще кого-нибудь, повыше... Тогда
разработали хитрый план: как ни в чем не бывало, на хорошем уровне провести
отчетно-выборную кампанию, переизбрать на новый срок партийный комитет,
пребывавший в одном и том же составе, если не считать естественной убыли
членов, уже лет десять, а вот на первом, организационном заседании парткома
спокойненько избрать секретарем не Семеренко, а профессора Елисеева,
физика-акустика, которому за риск обещали выделить дополнительное помещение
для лаборатории.
руководил особым отделим партизанского соединения. И пока на вопрос
председателя отчетно-выборного собрания, какие будут предложения по новому
составу партийного комитета, один из заговорщиков разевал рот и шарил по
карманам в поисках отпечатанного на машинке списка, на трибуну твердым шагом
вышел доцент Желябьсв и железным голосом зачитал такой составчик, что вес
ахнули: из прежних там осталось только три человека - ректор, Семеренко и
профессор Елисеев. Из молодежи в новый список попали Чистяков и Убивец.
Выступая с разъяснениями, инструктор горкома строго заметил, что членство в
парткоме - не потомственное дворянство, что с белой костью мы покончили еще
в 17-м году и что обновление выборных органов - ленинская норма жизни.
Собрание возликовало...
заместителем по идеологической работе, а вот профессор Елисеев наотрез
отказался от портфеля зама по оргвопросам и просил ограничить нагрузку
разовыми поручениями, так как нужно ремонтировать и оборудовать выделенные
дополнительные помещения для акустической лаборатории. Замом по оргработе
стал Убивец. Ректор, присутствовавший при всем этом, прямо-таки светился от
радости и приговаривал: "Ну, Алексей Апдрианович, ну, молоток! С таким
боевым парткомом мы теперь горы сдвинем!" Но сдвинули самого ректора, через
полгода он ушел в министерство не то чтобы с понижением, но и без особого
повышения, а институт возглавил профессор Елисеев, которого, кроме акустики,
больше ничто не интересовало.
ее другом, и поинтересовалась: зачем Чистякову все эти игры во главе с
бывшим начальником особого отдела? "Нужно",- насупился Валера. "А больше
тебе ничего не нужно?" "Нужно оформить наши отношения..." Надя в ответ
захохотала и сообщила, что еще недостаточно политически грамотна и моральна
устойчива, чтобы стать женой такого большого человека и коммуниста. Чистяков
обиделся и заявил ей, что она вообще никогда не понимала его по-настоящему,
но очень надеется, что, наконец, поймет, когда ему все-таки утвердят
"эсеров", а ей окончательно завернут ее любимою Столыпина. Поймет, что
разумный компромисс - признак ума, а глупое упрямство- свидетельство
ограниченности и что, как известно, жить в обществе и быть свободным от
общества невозможно! "Спиши слова", - попросила Надя.
помещении и выдели Чистякову и Убивцу по отдельной комнате. Валере досталась
на третьсм этаже, с окнами в садик, а комендант лично проследил, чтобы
комнату обставили новой, только полученной со склада и еще пахнущей фабрикой
мебелью, занавески же подобрарали под цвет обивки, чего еще никогда в
общежитии не случалось. Вахтерша теперь звала Чистякова к телефону не с
руганью и попреками, мол, нечего казенную линию посторонней болтовней
занимать, но приглашала "к трубочке", величая по имени-отчеству, а буфетчица
обслуживала вежливо и накладывала порции побольше. Изменилось и его
положение на кафедре: профессор Заславский, поздоровавшись, стал заводить с
Валерой вежливые разговоры и бессмысленно льстил, а доцент Желябьев
несколько раз аккуратно выпытывал, сильно ли осерчал аспирант Чистяков на ту
давнюю товарищескую критику во время факультетского партсобрания. В
довершение Валере неожиданно предложили прочитать пропедевтический курс, и
это благотворно сказалось на его финансовом положении.
серьезно спросила у неприветливой тетки: если, например, за те три месяца,
которые нужно ждать ритуала, она найдет себе другого жениха или, скажем,
Чистяков найдет себе другую невесту, сохраняется ли тогда назначенный день
регистрации? А может быть, очередь нужно занимать снова?.. Тетка что-то
невнятно пробурчала и с сочувствием поглядела на Валеру. В институте решили
пока ничего никому не рассказывать.