Чтение 9–й страницы книги ~Сиротская доля~

мастерских, спросил у своих сыновей:

- Ну, дети мои, каковы успехи вашего ученика?

Мальчики подали ему дневник. Пан Кароль просмотрел его и спросил в
присутствии Яся:

- Что это значит?.. Я вижу здесь только дурные отметки.

- Ха! А что же делать, папочка, раз он плохо учится?.. - ответил Эдек.

- Разве он такой неспособный?

- И неспособный, да и поленивается...

Услышав это, Ясь залился румянцем.

- Это правда, Ясь? - обратился к нему пан Кароль.

Ясь молчал, опустив глаза, - но его выручила пани.

- Они много с ним возятся, я это вижу, - заметила она. - Но, очевидно,
поскольку результаты плохие, он не очень-то охотно садится за книжку.

Ясь впился ногтями в ладонь и впервые в жизни почувствовал то, что
взрослые люди называют отсутствием уважения к старшим. Пан Кароль, придав
своему лицу суровое выражение, заговорил спокойно и сухо:

- Ясь! Ты очень меня огорчил. Я допускаю, что у тебя нет способностей,
но я с грустью вижу, что тебе вместе с тем недостает и желания. Знай, что
каждый дурной поступок следует искупать раскаянием, поэтому мы завтра уедем
на несколько дней в деревню, а ты останешься здесь.

На следующий день пан Кароль с женой и детьми уехал в деревню, и Ясь
остался один. Новые впечатления доставили ему обильный материал для
раздумий.

Он понял две вещи: во-первых, что уроки, которые ему давали мальчики,
были злобным мучительством и, во-вторых, что пан Кароль поступил с ним
несправедливо. Ясь ведь когда-то учил арифметику и отлично ее понимал; ему
нетрудно было догадаться, что Эдек не силен в дробях, Ясь обучался и чтению,
но никогда не слыхивал, чтобы кто-нибудь читал по книжке, перевернутой вверх
ногами. Наконец, его учили иностранному языку, но совсем не так, как этой
латыни.

Ему вспомнилось, как мать знакомила его с французскими словами. Всякий
раз, когда они выходили на прогулку и Ясь замечал новый предмет, мать тотчас
объясняла ему его назначение, сообщала множество интересных подробностей и
под конец называла этот предмет по-французски. Так, без усилий, играя,
мальчик выучил множество иностранных слов. Он мог сказать, как по-французски
будет небо, облака, птица, пруд, мельница, рыба, луг и скот, который на нем
пасется. Вскоре он уже стал составлять короткие фразы.

С тех пор стоило Ясю взглянуть на знакомый предмет, и сразу приходило
на ум его французское название; а услышав наводящее слово, он тотчас
вспоминал запах сена, шум мельницы, рыбу, неожиданным прыжком взволновавшую
водную гладь, шелест камыша в пруду, - иначе говоря, всю прекрасную сельскую
природу. Он не знал обычной скуки заучиванья слов, для него это было
приятным, увлекательным занятием, - не удивительно, что он охотно учился.

В сравнении с теми легкими и поэтическими уроками какой мрачной
казалась латынь! Ясю она представлялась страшной пещерой, где нельзя было
продвинуться ни на шаг вперед и где отвратительные совы и нетопыри
непрестанно клевали его в голову, вереща: ум - sapientia, аист - ciconia,
корабль - navis, летопись - annalis!.. Над всей этой гнусной стаей парили
еще два дракона: первое и второе склонения, которые он не мог ни понять, ни
запомнить.

И вот за то, что он чувствовал отвращение к страшилищам, которых
натравили на него сверстники, за то, что не хотел блуждать в темноте, - пан
Кароль не взял его в деревню, запретил ему смотреть на небо, воды и леса,
упиваться воздухом его детства. Кто знает, может быть, в какой-нибудь из
полевых птах, что так сторонятся города, Ясь узнал бы старую приятельницу?
Кто знает, может, в час вечерней прогулки теплый ветер принес бы ему давно
уже не слышанные слова: "Ясь!.. Ясь!.. возвращайся домой, не то
простудишься..."

Где теперь тот дом и где та, которая с такой тревогой звала его?

С отъездом семейства Кароля в сердце Яся пробудилась непобедимая тоска
по деревне. Ему страстно захотелось еще хоть раз увидеть серые, крытые
соломой овины, усадьбу, выглядывавшую из-за темно-зеленых листьев, Антосю,
пана Анзельма и всю их семью. Для него после смерти матери только они одни и
остались на этом свете. Он вспоминал дороги, разбежавшиеся в разные стороны,
развалившуюся часовенку и прощальные слова пана Анзельма, ведь с той поры
еще и года не прошло!

Думая обо всем этом, Ясь пришел к весьма удивительному для его возраста
решению - написать пану Анзельму письмо.

Он помнил название почтового пункта, где пан Анзельм получал письма, и
знал, что у ворот дома пана Кароля висит почтовый ящик. Этих двух
обстоятельств было для него достаточно. Взял он лист бумаги, разлиновал его
и начал:

"Дорогой пан!

Мама хотела сама Вам написать, но она уже умерла..."

Перечитав эти строки, он отложил перо и залился горькими слезами.
"Умерла!.." Какое страшное слово, и он сам его написал!..

Несколько раз он откладывал и снова продолжал начатое письмо, на
котором большие, бесформенные буквы неизменно расплывались от слез. Наконец
несколько дней спустя он опустил письмо в ящик, а вскоре после того
посетители почтамта могли увидеть в шкафчике неоплаченной корреспонденции
еще один конверт, на котором детским почерком был выведен адрес:

"В собственные руки милостивого и дорогого пана Анзельма... В Вольке,
пусть дойдет быстрей".

Смешной этот адрес был тем не менее верным; к несчастью, на конверте не
было марки! Письмо не отправляли, хотя, кто знает, не зависела ли от него
судьба и даже жизнь Яся.

Когда великодушное семейство вернулось из деревни, пан Кароль заметил в
Ясе перемену. Мальчик смотрел на всех смело, но угрюмо. Эдек и Тадек
принялись рассказывать ему, как они ездили верхом, катались на лодке и
лазали на деревья, но он прервал их, заметив:

- Я это получше вашего знаю!

И вышел, не дослушав рассказа.

Вдобавок ко всему он с неохотой стал садиться за книжку, а когда
самодеятельные учителя упрекали его в лени, отвечал:

- Попробуй-ка я вас так учить, вы бы меня из дому выгнали!..

Бывает так: ребенок поймает насекомое, и на мгновение оно цепенеет,
прикидывается мертвым. Но как только его насаживают на булавку, оно начинает
извиваться и пытается ужалить. Ясь уже извивался. Ребенок с более слабым
характером, очутившись в его положении, покорился бы и до самой смерти
служил бы игрушкой детям и взрослым; Ясь не покорился, и это его погубило.
Пан Кароль, видя, что приемыш постоянно раздражен, а родные сыновья
неизменно вежливы, вынес Ясю приговор за злонравие.

- Столько было во мне симпатии к этому мальчику, - сказал он однажды
жене, - а он не сумел это оценить и, как видно, не любит ни нас, ни наших
детей.

- Так всегда бывает с чужим птенцом!.. - ответила жена, целуя мужа в
нахмуренный лоб.

Вскоре пан Кароль снова забыл о приемыше и даже об уставе мастерской
для женщин. Его деятельный и неизменно нацеленный на общественное служение
ум занялся вопросом о сооружении жестяных мусорных ящиков для города. Отныне
пан Кароль с головой погрузился в беседы с техниками, жестянщиками,
колесными мастерами - и очнулся от своих новых мечтаний только тогда, когда
в доме разразился скандал.

Однажды Ясь, как обычно, корпел в детской над латынью, и, как обычно,
ученье ему не давалось.

Со стороны глядя, могло показаться, что Ясь тут один, на самом же деле
их было двое: Ясь - и велосипед, который стоял у печки. Как ни старался Ясь
сосредоточиться на книжке, ему упорно мешал его лукавый товарищ. То,
казалось Ясю, он шевелил колесиком, то шатался, как пьяный, то вдруг будто
оглядывался на мальчика и подавал ему какие-то знаки. Когда Ясь откладывал
книжку в сторону, трусишка-велосипед стоял спокойно, но как только мальчик
принимался за работу, велосипед возобновлял свои проделки, - и подчас
презабавные. Он явно искушал мальчугана.

Пантомима эта вывела наконец Яся из терпения, он подошел к хитрому
велосипедишке и начал его осматривать. Потом сел на него и... осторожно
проехался по комнате.

Как раз в тот момент, когда всадник и конь повернули назад к печке,
скрипнула дверь, и в комнату ворвались мальчики.

- Ты видишь?.. - крикнул брату разгневанный Эдек. - Он катается, вместо
того чтобы учить уроки!..

- Слезай сейчас же, осел!.. - воскликнул Тадек и, схватив Яся за плечи,
резко потянул его назад.

Тадек так больно дернул его, что у Яся искры из глаз посыпались.
Защищаясь, он неудачно махнул рукой и ударил Тадека по лицу.

Завязалась короткая, но бурная схватка, в результате которой у Яся
пошла носом кровь, а у братьев оказались фонари под глазами. На шум битвы
влетела в комнату мать; Эдек и Тадек очень быстро перед ней оправдались,
обвинив Яся в том, что он бросился на них с кулаками и стал драть их за
волосы.

Тут нежная пани преобразилась в львицу, защищающую своих детенышей.
Ноздри у нее раздулись, глаза заволокло слезами... Не спрашивая о причине
драки, не обращая внимания на нос Яся, она крикнула дрожащим от гнева
голосом:

- Вон отсюда!.. Ты недостоен играть с моими детьми, неблагодарный!..

Возмущенный Ясь убежал в свою комнатку и кинулся на кровать. Вскоре
снова послышался шум: это сыновья и мать жаловались на него пану Каролю.