Гэса.
возбуждения.
немой мольбе о помощи. Но никто не двигался с места. Биггер медленно
заносил левую руку, сжатую в кулак. Губы Гэса протянулись к ножу, он
высунул язык и дотронулся до лезвия. Губы Гэса дрожали, и по щекам текли
слезы.
рождалась новая мысль.
вырезал круг.
живот.
отступил на шаг и взглянул на Гэса с усмешкой.
стул. - Он подождал, пока Гэс сел. - Другой раз будешь знать, как
опаздывать.
остановился. Гэс вскочил на ноги, схватил с биллиарда шар и, не то
всхлипнув, не то выругавшись, швырнул в него. Биггер успел заслонить лицо,
и удар пришелся ему в кисть руки. Он зажмурил глаза, когда шар мелькнул
перед ним в воздухе, а когда он открыл их, то увидел, что Гэс бежит к
внутренней двери, и в ту же секунду услышал, как шар упал и покатился по
полу. Острая боль пронизала руку. Он бросился вперед, рыча:
ушибленную руку. Глаза его покраснели, взгляд был полон безмолвной
ненависти.
надо было.
что-то, чего он не показывал. Он стоял и смеялся. У Биггера в углах рта
показалась пена. Он шагнул к биллиарду, не сводя глаз с Дока. Широкими
размашистыми движениями он принялся резать зеленое сукно. При этом он все
время смотрел Доку в лицо.
слово! Убирайся вон, пока я полисмена не позвал.
руке открытый нож. На пороге он оглянулся. Джека и Джо уже не было в
комнате.
духу твоего здесь больше не было!
карман и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его зажмуриться, все в нем
было напряжено до того, что он с трудом дышал. Пройдя полквартала, он
поравнялся с лавкой Блюма; он скосил глаза на витрину и увидал, что
покупателей в лавке нет и Блюм сидит один. Да, они успели бы ограбить
лавку, даже сейчас еще успели бы. Он обманул Гэса и Джо и Джека. Он пошел
дальше. Полисмена нигде не было видно. Да, они легко могли ограбить лавку
и убежать. Он надеялся, что его драка с Гэсом заслонила то, что он хотел
скрыть. По крайней мере после этой драки он чувствовал себя равным им
всем. И Доку тоже. Разве он не изрезал его биллиард и не заставил его
взяться за револьвер?
переулок. Вдруг он начал смеяться, тихо, судорожно; он остановился и
почувствовал что-то влажное, теплое у себя на щеке; и он смахнул это.
"Господи, - прошептал он, - я досмеялся до слез". Он тщательно вытер лицо
рукавом и минуты две стоял неподвижно, разглядывая тень телефонного столба
на мостовой. Потом он сразу выпрямился, перевел дух и пошел дальше. Ладно,
хватит! Он споткнулся, попав ногой в выбоину на тротуаре. А, черт! Дойдя
до конца переулка, он снова повернул и медленно шагал по залитой солнцем
улице, глубоко засунув руки в карманы и угрюмо повесив голову.
облака.
потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство,
когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо
идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели
ему, он знал - то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их
делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает
обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым
хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь
каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной
мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и
сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером
в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни
зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он
избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая
согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в
собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно
высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои
поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же
участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он
никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только
обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то
требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь
преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире,
который внушал ему страх.
землю легли первые тени сумерек. Время от времени по улице пробегал
трамвай. В дальнем углу комнаты шипела заржавелая батарея. Весь день было
ясно по-весеннему; но сейчас серые облака медленно затягивали солнце.
Зажглись, все разом, уличные фонари, и небо потемнело и придвинулось к
крышам.
голому телу; надо было встать и положить его на место, под матрас. Нет!
Пусть останется при нем. Он возьмет его с собой туда, к Долтонам. Ему
будет как-то спокойнее, если он его возьмет; он не собирался пускать его в
ход, да, в сущности, ему нечего было и бояться, но он испытывал какую-то
тревогу и недоверие, ему казалось, что лучше будет взять его с собой. Он
идет к белым людям, так пусть и нож и револьвер будут при нем, это поможет
ему чувствовать себя равным им, придаст ему сознание своей полноценности.
Потом он нашел разумное оправдание этому: чтобы попасть в дом Долтонов, он
должен пройти через район, населенный белыми. Правда, за последнее время
не было слышно о каких-либо избиениях негров, но это всегда возможно.
и потянулся изо всех сил, расправляя онемевшее тело. Он снял с вешалки
пальто, так как на улице стало холоднее; взял кепку. Он пошел к двери на
цыпочках, стараясь выскользнуть незаметно для матери. Но как только он
повернул ключ, она окликнула его:
Суворов Виктор
Жюль Верн
Андреев Николай
Роллинс Джеймс
Громыко Ольга
Шилова Юлия