Чтение 9–й страницы книги ~Сын человеческий~

- Да, - с готовностью согласились Разрушители.

- Как же разрешить конфликт?

- Огонь растет ко Льду, Лед к Огню. Когда они встретятся, мы рассмотрим дальнейшие планы.

- И со временем отдадите большую часть мира одной зоне или другой.

- Ты блестяще понял ситуацию.

Подталкивая его вперед, они миновали зону остывшего пепла и вошли в ту часть джунглей, где последние несколько дней бушевало пламя. Его уже почти бесчувственные подошвы все же ощутили тепло под ногами. Остатки грязи, еще покрывающие кожу, закоптились. Смазанные частицами угля пальцы скользили. Он ощутил жар, исходивший от вновь подожженных участков. С земли вырывались сочные языки пламени. Лица его эскорта светились от удовольствия. Клей осторожно наблюдал за ними, выискивая возможность сбежать. Но они вели его все дальше в Огонь. Вокруг не осталось ничего, что бы не горело. Он услышал песню воздуха, стремившегося заполнить образовавшийся вакуум. Вокруг громоздились горы обугленных деревьев. Клей увидел огромную яму: она могла быть ртом ада. Неужели его столкнут туда? Они вместе стояли на краю. Далеко внизу двигались фигуры: черные, закопченные. Невозможно было определить, к какому виду они относились. Этих существ была, по крайней мере, тысяча, каждый сам по себе следовал по узкой дорожке сквозь модную бездну. Клей остановился, собрался с духом в надежде, что сможет сбежать прежде, чем двое Разрушителей схватят его и сбросят вниз. Но те, казалось, совсем позабыли о нем. Осторожно, словно усталые альпинисты, спускающиеся вниз, они выбрали место для спуска и, ступая боком, начали сходить по стене ямы. Стоя на кромке под горящим красным небом, он наблюдал за их спуском. Вскоре они стали не крупнее собаки, их мех покрывали частицы угля. Безмолвно двигаясь, не оступаясь, не теряя равновесия, они вдруг пропали из виду, поглощенные серым дымом, вырвавшимся из стены кратера; когда он снова разыскал их, они были намного ближе к уровню нижних дорожек, и тела их покрывал толстый слой золы. До него добрался запах паленого меха. В глубине земли что-то загрохотало. Над головой сверкало пламя. Где же Разрушители? Эти две грязных обезьяны, пробирающиеся внизу сквозь пепел? Эти обгоревшие белки? Теперь он уже не знал, которые там они. Они заняли место среди других и затерялись в толпе. Их скрыли клубы тяжелого дыма. Кратер выдыхал ядовитые испарения.

Он был один.

Отпрянув от ямы, он, спотыкаясь, побежал по полю остатков трав, кустов, ветвей. День завершался, скоро единственным освещением останется слабый отсвет тлеющих углей. Где-то далеко трещали деревья. Ноги погружались в угли, рассыпавшиеся со скорбным металлическим звоном. Вселенная оделась черной дымкой. Он словно перенесся на мертвую звезду и брел по сожженной пустыне. Где теперь музыка? Где красота? Где милость? Где яркость? Этот жалкий мир огня оплавил душу и отяготил тело черными частицами пепла. Глаза колол печальный медный отблеск угасавшего огня. Он старался не дышать. Ветер изменил направление и дышал жаром. Пепел лежал толстым, мягким черным покрывалом, вздымавшимся потревоженными клубами при каждом шаге и порыве ветра. Мрачность царила здесь. Все чудесное многоцветье великолепных дней, проведенных со Скиммерами, казалось теперь сказкой, легендой, моментально исчезнувшей в этом скорбном месте. Пламя рвется! Деревья трещат! Он бросается то туда, то сюда, ведомый неким ужасным барабаном, гремящим сквозь ткань закопченного неба. Тум! Тум! Тум! Тум!

Стало прохладнее и чище.

Похоже, огонь угас здесь уже давно. Войдя в более чистые места, он почувствовал облегчение. Оглянувшись назад, он увидел за плечами Геенну: все небо покраснело, и к звездам рванулся огненный вихрь. В призрачном свете скелет леса почернел, но деревья вытянулись, лианы раскачивались, темные фигуры в панике метались в пламени. Клей отвернулся, чтобы не видеть этой сцены, и шел вперед, пока не услышал шум бегущей воды. Какой разрушительной силой обладал ручей? Это не слишком волновало. Нужно избавиться от грязи. Он доверчиво вошел в воду и погрузился в нее по самую шею. Холодная вода прибежала из более приятного места. Он тер кожу, соскребая грязь и пепел. Нырнув с головой, он очистил веки и промыл волосы. Освеженный, он выбрался на берег. Вода вроде бы не изменила его, только кожа теперь мерцала, освещая дорогу. Он пошел дальше, молясь, что ему удалось наконец спастись от Разрушителей.

Он подозревал, что это место называется Тяжелое. Оно должно быть еще одной зоной дискомфорта. Он попал в него вскоре после восхода. И посчитал среди худших в своих попытках.

Где оно началось, непонятно. Ни внезапного перехода, ни ощущения, что пересекаешь границу. Эффект накапливался медленно, нарастая с каждым шагом, сначала лишь слегка придавливая его, затем больше, затем намного больше. И вот он ощутил на себе полное действие места. Здесь росли низкие серые кустарники с толстыми ветками и широкими листьями. Поднимался холодный туман. Общее настроение было тяжелым: оттенки исчезли. Чудовищная сила, исходящая из Земли, притягивала каждую часть его тела. Сколько он выдержит? Яички так мощно оттянуло книзу, что он подумывал идти с согнутыми коленями. Веки налились свинцом. Щеки провисли. Кишки опустились. Глотка превратилась в висящий мешок. Кости гнулись. Сколько он здесь весит? Восемьсот фунтов? Восемь тысяч? Восемь миллионов? Тяжесть. Тяжесть. Тяжесть.

Вес пригвоздил ноги к земле. Каждый раз, когда ему удавалось поднять ногу и сделать шаг вперед, он чувствовал вибрацию планеты. Артериальная кровь темная и сонная лежала в сосудах. Чудовищный стальной горб согнул плечи. Но он все же шел и шел. И у этого места должен был быть конец.

Но конца все не было. Он остановился и упал на колени, чтобы перевести дух. Из глаз брызнули слезы облегчения, словно часть груза улетучилась. Медленные слезы катились по щекам, как шарики ртути, и тяжело падали на землю. Нужно идти назад. Он поищет другую дорогу.

Он попытался подняться и сделал это лишь с пятой попытки, весь извернувшись: внутренности тянули к земле, спина прогибалась, шея трещала, вверх, вверх, еще рывок. Встал. Пошел. Найти тропинку, по которой он пришел, было не трудно: в мягкой песчаной почве остались его следы почти в дюйм глубиной. С трудом переставляя ноги, он двинулся обратно. Но с удалением от центра Тяжелого гравитация не уменьшилась. Совсем наоборот: она продолжала нарастать. Он прикинул, что прошел уже примерно половину пути назад, но не ощутил снижения силы. Итак, изменение направления не принесло ему ничего. Дышать становилось невозможно, он бился за каждый вздох. Грудная клетка не желала подниматься, легкие растянулись, как резиновые ремни. Щеки отвисли до ключиц. В горле застрял валун. Сухой внешний голос произнес: "Интенсивность силы является функцией длительности вашего в ней пребывания, а не расстояния от центра привлекающего тела".

- Привлекающего тела? - тускло спросил он. - Что за тело? Чье тело?

Но прокрутив в голове еще раз эти слова, он понял. Законы физики не имеют отношения к здешнему феномену. И еще он понял, что если останется здесь надолго, то его просто расплющит. Он станет тончайшей молекулярной пленкой, покрывающей землю, как иней в ноябре. Нужно убираться отсюда.

Идти выпрямившись не было больше возможности. Верх стал слишком тяжел. Масса черепа сгибала спину. Нужно ползти. Не поддаваться искушению лечь и сдаться ужасной силе.

Небо давило сверху. На спине лежала серая тень. Колени пускали корни. Он полз. Полз. Полз.

- Хенмер, помоги! - кричал он.

Слова словно свинцовые. Покинув рот, они плюхались на землю.

- Нинамин! Ти! Серифис! Кто-нибудь!

Он полз.

В боку появилась призрачная боль. Страшно, если внутренности прорвут кожу. Ногти на руках невыносимо болели. Кости в локтях и коленях разделялись. Он полз. Полз.

Полз. Пищевод окаменел. Ушные раковины каменные. Губы каменные. Он полз. Руки тонули в земле. Он то и дело освобождал их и полз. Он был уже на пределе. Он упадет. Умрет медленной, мучительной смертью. Серая мантия неба крушила его. Он зажат между землей и небом. Тяжесть. Тяжесть. Тяжесть. Он ползет и видит лишь грубую голую почву в восьми дюймах от носа.

Вода.

Он дополз до пруда. Гладкая серая жидкость ждала его. Иди ко мне, звала она. Сбрось свою ношу. На моем дне тяжести нет. Но сможет ли он продвинуться еще на пять футов? Губы коснулись воды. Грудь скребет по земле. Вот уже щека лежит на поверхности пруда: его укачивает. Извиваясь, червь гравитации сражается за то, чтобы выжить. Дюйм. Дюйм. Дюйм. Дюйм. Холодок доходит до груди. Бросок. Рывок. Толчок. Туда. Туда.

Он поплыл.

Разве это вода? Она кажется слишком плотной, слишком осязаемой. Тяжелая вода? Плывя в ней, он освободился от сокрушающей силы, ноги глубоко погружены, руки раскинуты. Сердце гулко забилось. Вот я, но где я? И как выбраться отсюда туда? Чем больше он здесь проплавает, тем хуже могут быть последствия, так как его пребывание в Тяжелом продолжается и когда он вылезет из пруда, его может в одно касание расплющить в лепешку. Должен ли он вылезать? Может есть другой путь?

Задержав дыхание, он нырнул.

Погружение было легким. Вода приняла его. Проплыв сквозь сероватые, просвечиваемые солнцем слои, у самого дна пруда он обнаружил задвинутый камнем проход вполне достаточной ширины. Хотя легкие уже разрывались от недостатка воздуха, он заставил себя открыть его и нервно просунулся вперед. Теперь он двигался горизонтально под поверхность земли. А вдруг тоннель приведет в тупик? И он утонет в этом черном мешке, разве это лучше, чем смерть от гравитации наверху? Он плыл, плыл и плыл. И наконец увидел наверху яркий свет.

Рванувшись вверх, он всплыл.

И очутился на краю рая. Радостно светило солнце, окруженное зеленоватым нимбом, воздух был сладок и нежен, пели птицы, растения счастливо шуршали. После Льда, Огня и Тяжести он с трудом поверил в свою удачу. Он увидел себя распростершимся на ковре мягкой травы, купающимся в веселом тепле, он приветствовал восстановление своего изношенного тела и ринулся вперед. Послышалось издевательское рыдание. Он почувствовал резкий толчок и его отбросило назад. Неужели вокруг этого Эдема невидимая стена? Нет. Нет. Он может войти. Но медленно. Очень. Медленно. Это тоже зона дискомфорта. Это. Тоже. Он вошел в Медленное.

Воздух словно прозрачная патока и он - узник в ней. Бегать здесь нельзя, только торжественный скользящий шаг. Высоко поднимая колени, покачивая плечами; волосы свободно плавают - вначале это казалось удовольствием. Но скоро оно поблекло. Он обнаружил дискомфорт. Мозг гудел, посылал нетерпеливые команды, а тело не отвечало. Он хотел нагнуться, чтобы сорвать цветок, но его так резко затормозило, словно он налетел лбом на стекло. Услышав звук, он попытался повернуться и вынужден был сражаться с захватившей его силой. Каждое движение, словно взрыв, каждое приносило неудовлетворенность. В этом месте не было боли, но не было и свободы.

Значит, нужно его покинуть и успокоиться? Да, конечно. Но сколько времени уйдет на это? Он старался

приспособиться,

подавляя раздражительность и нетерпение. Он скользил. Скользил. Скользил. Поднимался вверх, спускался, нежно-нежно, стараясь не сопротивляться окружающей медлительности. И несмотря ни на что раздражался нервничая и хотел вдребезги разбить жидкий золотой воздух. Забываясь, он ускорял движение и никуда не попадал. Он кипел от негодования и обливался потом. Все вокруг сама красота и милость: деревья нежно покачиваются, небо как мед, свет приглушен. Но его все держит.

А еще он понял, что и это место накапливает силу.

Он двигался даже медленнее. Плотность воздуха возросла до плотности воска. Первый прилив восторга прошел, и Клей испугался. Теперь ему стоило большого труда поднять ногу, пошевелить рукой, сделать шаг. Хотя он и не ощущал болезненного сжатия, как в Тяжелом, но нарастающая неподвижность была очень похожа: безболезненно и нежно зона вела его к остановке. Поддавшись панике, он попытался ускорить движение, но это лишь умножило его горести. Чем больше он боролся, тем больше увязал в паутине. Неужели он совсем остановится, станет живой статуей в этом Элизиуме? Шаг. Шаг. Шаг. Невозможно вытащить ногу. Повсюду невидимая стена. Она расплющила нос и размазала губы. Словно клин, врезается он в клей. Может, лучше двигаться боком, выставив вперед плечо? Целую минуту отнимает поворот на девяносто градусов. Наконец, приняв нужную позу, он прислонился к этой невидимой стене, толкнул, нажал.

Теперь он почти совсем не двигался.

Совсем скоро он выдохнется, измочаленный борьбой. Легкие пылали. Мускулы на ввалившихся щеках опали. Нужно расслабиться: дрейфовать, плыть вперед. Да. Легко сказать. Но, по крайней мере, снял напряжение, хотя заметных успехов и не добился. Еще идея: просто позволить себе упасть. Полное освобождение от мускульного напряжения. Затем собраться и снова упасть, и так скачками убраться из этого места. Он попробовал так и сделать и, наклонившись вперед, стал падать на землю. Падение заняло несколько минут. Теперь: подтащить ноги и встать! Но это не так-то просто. Может, он снова оказался в Тяжелом? Невидимый груз давит на него. Медленно, медленно, не форсируя, а просто постоянно двигаясь, он в конце концов встал на ноги. Маневр дал ему, наверное, ярд и занял минуты четыре. Он немного постоял, собираясь с силами, стоять, по крайней мере, было нормально. Попробовать еще? Упасть и подняться? Его падение стало еще медленнее. Перышко, падающее сквозь асфальт. Вниз. Вниз. Приземлился. Теперь подтянуть ноги. Прошла половина вечности. Как он выглядит со стороны? Пьяный червяк? Встал на ноги. Сейчас его движения замедлились раз в сто. Или в тысячу. Прежде чем он пересечет поле, пройдет вечность. Он снова падает. Поднимается. Падает. Сгущаются сумерки, трава приобретает медный отлив. Попытавшись встать, он понимает, что на этот раз битва слишком тяжела. В голову приходит, что сопротивление атмосферы ближе к земле может быть меньше. Нужно попробовать ползти, как в Тяжелом. Он пополз. Сопротивление здесь не меньше. Нужно пропихивать себя вперед. Все движения замедлены: веки опускаются в мраморном вздохе. Он полз. Полз. Полз. Вот и ночь. Может, сияние звезд растопит его неподвижность? Нет. В воздухе танцуют серебряные капли. Будет ли конец этому пути? О, так медленно, так бесконечно медленно. А скоро он совсем не сможет двигаться.

- Брил? - зовет он. - Ангелон?

Голос тоже медленный, слова дробятся на отдельные части, падают и утраивают звучание.

- Ти? Хенмер? Хен-мер? Се-ри-фис? Се? Ри? Фис?

Он забыт и поглощен Медленным.

Возможности встать уже нет. Это заняло бы миллион лет. Он сосредоточился на том, чтобы ползти. Правая рука вперед, правое колено, левая рука, левое колено. Ноги тащатся за коленями. Голова опущена между плеч. Он закончит один шаг ползком. Рассвет слепит глаза. Правая рука вперед. Полдень, над головой огонь. Правое колено. Солнце садится. Левая рука в тусклом свете сумерек. Ночь и левое колено. Под звездами отдых, нужно собраться с силами. Правая рука вперед. Рассвет. Сияние полдня. Правое колено. Сколько еще? У него нет паспорта на вечное жительство. Тени стали длиннее. Левая рука. Рассвет. Левое колено. Ночь. Рассвет. Правая рука. Сумерки. Правое колено. Темнота. Рассвет. Левая рука. Полдень. Ночь. Рассвет. Полдень. Левое колено. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Он бросил двигаться. В этой зоне границу между движением и не-движением легко нарушить с одной стороны, но не с другой. День. Ночь. День. Ночь. Может, еще попробовать? Медленный триумф. Изучающе посмотрев на свои пальцы, он поднял их. Наверное, горы шевелились бы живее, чем они. Но как бы то ни было, он в состоянии продвинуться на долю дюйма вперед. И там, к своему удивлению, оказывается на дальней границе Медленного.

Он добрался до края низкого бьефа. Верхняя часть головы нависла над кромкой, позволяя осмотреть лежащее внизу плато. Свалиться туда, конечно, рискованно, но что такое риск сломать пару костей по сравнению с риском навсегда остаться в Медленном? Выбора не осталось. Он должен упасть. Может, там еще действует хоть немного влияние Медленного и его падение будет мягким. Извиваясь, ему удалось продвинуться еще на несколько дюймов вперед. Теперь зацепиться подбородком за кромку. С помощью этой новой опоры он стал подтягивать тело. Голова болталась над бездной. Когда же центр равновесия будет уже за краем, и собственная масса освободится от Медленного? Успех в продвижении ничтожен. Может, накопившийся эффект слишком близок к критической точке: наступит статичность, и он навсегда зависнет здесь. Но он выиграл еще дюйм, грудь миновала край. Несколько дней и ночей вытаскивал он правую руку. Еще. Еще.

Падение.

Медленное действительно пыталось удержать его. Он неспешно соскользнул с края обрыва и весьма лениво приземлился, еще не до конца вписавшись во временную схему внешнего мира. Хотя во время своего полета он смог сгруппироваться, уберечься от падения вниз головой и, перевернувшись, приземлился на бедра. Итак, он приземлился, легко плюхнувшись и подпрыгнув.

Быстро поняв, что с ним все в порядке, он вскочил на ноги, восторгаясь ощущением свободного движения.

Он махал руками. Ногами. Подпрыгивал. Тряс головой.

Здесь не было ни дикого тяготения, ни таинственной замедляющей силы, ни невыносимого холода, ни яростной жары, ни ощущения неожиданного старения. Обнаружив, что все неприятные ощущения отсутствуют в его новом месте пребывания, он вздохнул с облегчением. С другой стороны он не мог здесь найти и ничего хорошего. Кругом простиралась широкая, лишенная всякой растительности равнина, состоявшая, казалось, из единой плиты блестящего серого камня, идущего до самого горизонта. Небо было столь же серым, и место их встречи невозможно было определить. Никаких растений. Никаких признаков животной жизни. Ни холмов. Ни долин. Ни рек. Насколько хватало глаз тянулось ничем не оживленное серое пространство.

Клей понял, что еще не покинул зону дискомфорта и сообразил, что пришел теперь в место, называемое Пустота.

- Привет! - закричал он. - Эй! Кто-нибудь? Здесь! Где?

Ему не ответило даже эхо.

Встав на колени, он дотронулся рукой до серого камня. Тот оказался ни теплым, ни холодным. Приблизив в камню лицо в поисках какого-нибудь несовершенства, он ничего не нашел. Он мог быть и листом пластика без швов. Поднявшись, он оглянулся назад, пытаясь увидеть плато, на котором располагалась Медленное, но оно затерялось во всеобщей серости. Солнце не появлялось. Здесь вообще ничего не было. Удивительно, что в таком нематериальном месте еще сохранились молекулы воздуха: почему же не всеобщая пустота? Ведь он, кажется, дышит. По крайней мере, иллюзия дыхания была.

Нужно пересечь Пустоту.

Он никогда не знал такой изоляции. Он мог быть единственным объектом во Вселенной. Может, он снова попался в ловушку времени и перенесся на биллионы лет вперед, в эпоху торжества энтропии, когда все захватила серость. Куда он идет? Как можно пройти время?

Могло быть хуже. Его здесь на раздавит. Не обездвижит. У него нет опасности замерзнуть, сгореть или постареть. Можно ли справиться с одиночеством? Разве изоляция здесь качественно отличается от той, которую он испытывал в компании Хенмер и друзей?

Обдумывая все это, он продолжал идти. Вначале весьма бойко. Пусть Пустота делает с ним все, что ей заблагорассудится. Где-то же она закончится. Он будет прорываться вперед, как делал это в Былом и Ледяном, Огне, Тяжелом и Медленном и, возможно, перенесет и дальнейшие испытания или присоединится к старым товарищам, но в любом случае, пока он идет, он не будет страдать. Конечно, когда пройдет много времени, он не уверен. Все направления казались здесь одинаковыми, никаких знаков, по которым можно было бы сориентироваться, не видно; он мог бы двигаться огромными кругами, надежды на то, что подскажут восходы или звездный свет, не было. Он не знал даже, продвигается ли он или это серая масса постоянно скользит под ним назад, а он топчется на месте. Без изменений могли бы пройти столетия. Этот вид статичности был даже хуже, чем то, что он испытал в Тяжелом или Медленном. Неизвестными интервалами скользило мимо время, и душу охватывало смутное отчаяние. С каждой минутой настроение становилось все более мрачным. Теперь он знал, что самое худшее. Ничего раздавит его без боли. Перед глазами неслась жизнь, а он ничего не видел: ни происшествий, ни кризисов, ни отношений, ни события, лишь поток дней, недель, месяцев и лет, серый, пустой. Царство неопределенности. Бесконечный город. Как вырваться отсюда? Он шел, шел и шел и даже не пытался звать на помощь. Пустота. Удручающая пустота.

Ничего не изменилось.

Он попробовал ничем не занимать свой разум. Он станет лишь шагающей машиной, идущей шаг за шагом, не думая ни о чем, и возможно постепенно дойдет до границы и подразнит это место, опустошающее душу, похвалится своей победой. Но не думать не так-то просто. Сознание изоляции молотом стучит по голове, будя сожаления и вожделения, страхи и надежды. Он шел. Ничего не менялось. Скользит ли земля назад? Соединяется ли небо с землей? Пустота. Пустота. Последняя смерть сердца, отрицание даже отрицания.

Он придумывал способы победить пустоту. Считал шаги, сначала делал пятьдесят шагов с правой ноги, затем с левой. Он менял количество шагов: восемьдесят и шестьдесят, семьдесят и пятьдесят, девяносто и сорок, сто и тридцать, тридцать и сто. Немного прыгал на правой ноге. Затем на левой. Скользил. Шел жесткими автоматическими шагами. Останавливался и отдыхал, сидя на корточках в серой пустоте. Он мастурбировал. Вывеивая воспоминания прошлой жизни, представлял лица школьных товарищей, учителей, сослуживцев, любовниц. Он рисовал здания, улицы и парки. Он лег и попытался уснуть в надежде, что, проснувшись, окажется в другом месте, но сон не шел. Он шел задом наперед. Распевал песни. Декламировал. Плевался. Прыгал в длину.

Ничего хорошего все же не добился. Пустая серость оставалась неповрежденной, а волны удушающей тоски, словно смог, завивались вокруг него. Ночная земля, место - не место, под мышка Вселенной, дом звуков тишины. Все действовало угнетающе. Разум ослабел от бездействия. Механический человек шел шаг за шагом, к чему-то приближаясь.

- Я! - кричал он.

- Ты!

- Мы!

Нет даже эха. Даже эха.

- Иисус Христос наш Спаситель!

- Когда в процессе человеческой жизни!

- Черт побери! Черт побери!

Тишина. Тишина. Тишина.

Его не накажут. Он будет идти вперед, что бы ни случилось, хотя пустота простирается отсюда до кромки Вселенной. Он сбежал из Былого и Ледяного, Огня, Тяжелого и Медленного и из Пустоты убежит, спасется, даже если придется идти миллион лет.

- Клей!

- Отец! Сын! Святой Дух!

- Хенмер! Нинамин! Ти!

Воздух проглотил его слова. Храбрый рык скользнул сквозь ткань пустоты и исчез. Но он все кричал. И топал ногами. Хлопал в ладоши. Тряс кулаками. И шел. Шел. Шел. Настроение колебалось. Подчас бывали минуты, когда переполненный отчаянием, он падал на колени, безвольно расслабившись и, закрыв глаза, ждал, когда наступит его последний час. Иногда он вдруг понимал, что конец его страданий лежит только впереди, если ему удастся сохранить смелость и, собравшись, идти вперед: в эти последние дни он был представителем человека и должен был оправдать доверие. Он шел и шел в поисках хоть какого-нибудь знака. Что там на горизонте? Звезда? Нет. Нет. Местами серость словно углубляется? Возможно. Наступает темнота? Кажется так. Если это место вообще может изменяться, то оно должно когда-нибудь и закончится. Он будет настойчив. Вот уже качество серости определенно изменилось. Должно быть он, сам того не сознавая, пересек какую-то границу. Награда вере: он выбрался из Пустоты. Хотя радость спасения приглушили трудности в созерцании новых окрестностей. Здесь было ужасно темно. Он шел и шел вперед, не натыкаясь на деревья или камни и не ощущая каких-либо перемен в гладкости земли под ногами, а темнота все усугублялась, пока не стала абсолютной, он уже начал сомневаться, действительно ли покинул Пустоту, или наступила ночь Пустоты, пришедшая на смену бесконечному дню. Продвигаясь дальше и дальше, он начал наконец осознавать, что произошло. Он действительно вышел из пустоты, но это упражнение в смелости и решимости, всего лишь привело его на соседнюю территорию, которая называлась Тьма и была нисколько не лучше, а возможно и намного хуже. Здесь не было всего того же, что и в Пустоте, но не было еще и света, и он даже скорбел об утрате серости. Теперь он испытывал настоящую безнадежность. По сравнению с Тьмой Пустота была садом наслаждений.

Продолжать борьбу не осталось сил.

Он прошел все испытания и выжил, невзирая на риск. Но он ничего не добился, а потерял слишком много. Он не станет сражаться с Тьмой.

Он сидел, обвив колени руками, и смотрел вперед, но ничего не видел.

За что я так наказан?

Если бы ему дали хотя бы один знак, он бы попытался пойти снова: хоть капля дождя, звук отдаленного рыдания, шорох пролетающей мимо птицы, вспышка света, падающая звезда. Но чернота была абсолютной. Она ошеломляла. Клей раскинул руки, растянулся на земле лицом к отсутствующему небу, открытые глаза ничего не видели. Больше он ничего не сделает. Он будет ждать.

Ему вспомнился мир содержания, формы и красок. Сверкающие созвездия, сморщенная серая кора деревьев, золотистый глаз лягушки, настойчивые вертикали снежной бури, богатая краснота песка пустыни на восходе, темно-розовый сосок на бледно-розовой груди, переливчатая чешуя вспугнутой в пруду золотой рыбки, толстые громады небоскребов на фоне летнего неба, броская игуана, застывшая в чаще джакаранды, ослепительные сполохи сияния, острые искры сварочной дуги, умирающий красный цвет заката, разлитый на небоскребах Манхэттена, белая пена в голубом потоке воды, улыбающиеся камни сада Дзэн, океан, горы, прерии, пена. Никогда больше не видеть всего этого. До боли в глазах всматриваться в ослепительный мир. Где деревья? Где лягушки? Где звезды? Где свет?

Над ним прокатились миллионы лет пустой черноты.

- Хватит, - пробормотал он. - Хватит.

И небеса расколол луч света. И зарыдала Неправедная. Птицы затрепетали крыльями прямо у его носа. А дождь хлестал по животу. В ночи возникли звезды. Все вокруг наполнилось жизнью. Выросли деревья, кусты и цветы. Появились камни и галька, жужжащие насекомые, вуаль из мошкары, желтые ящерицы, голубые лишайники, красные мухоморы. В низком небе появилась светящаяся точка. Она расширялась, приобретала ртутный блеск, яростный глаз, излучающее солнце. Запели хоры. Его накрыло голубым одеялом безоблачное небо. Со всех сторон нахлынули цвета.

- Я - Хенмер, - раздался нежный голос. - Я - любовь.

Клей сел. Его окружали Скиммеры. Все они были в женской форме. Нинамин хлопнула его по руке:

- Я - любовь. Я - Нинамин.

Ти играла с пальцами его ног, Брил с волосами, Ангелон обвила своими двенадцатью пальцами четыре его пальца, Серифис терлась губами о щеку и шептала.

- Я - любовь.

- Я - Ангелон, - говорила Ангелон.

Они тащили его, поднимая на ноги. Он моргал. Все вокруг было для него сейчас слишком ярким.

- Где я был? - спросил он их.

- Огонь, - ответила Брил.

- Тяжелое, - сказала Хенмер.

- Медленное, - произнесла Нинамин.

- Пустота, - выдохнула Ангелон.

- Тьма, - закончила Ти.

- А где я сейчас?

- С нами, - сказали все.

- А где вы были?

И ему ответили:

- Мы плавали в Колодце Первозданного. Мы говорили о смерти с заступниками. Мы побывали на Марсе и Нептуне. Мы смеялись над Неправедной. Мы учили красоте козлолюдей. Мы любили Разрушителей и пели Едокам.

- А, теперь? Теперь?

- Теперь, - сказала Хенмер, - мы приступили к Заполнению Долин.

Они бросились бежать от него. Он едва переставлял ноги и боялся снова потерять их сейчас, когда только что обрел, но они не исчезли из поля зрения и скоро привели его на поляну среди высоких треугольных деревьев с похожими на веревки, свисающими конечностями. Они валялись по волнистой голубоватой траве под странными деревьями. Он так долго был один, что едва мог с ними разговаривать. Наконец, он сказал:

- Почему вы не пришли за мной раньше?

- Нам казалось, что ты хорошо проводишь время, - ответила Хенмер.

- Ты - серьезно? Ну да, конечно. Но... - Клей покачал головой. - Я страдал.

- Ты учился. Ты рос.

- Мне было больно. И физически и морально.

Хенмер коснулась бедер Клея:

- Ты уверен, что это была боль? - И стал мужчиной. - Пора исполнить обряд.

- Один из Пяти Обрядов?

- Четвертый. Цикл почти завершен. Ты примешь участие?

Клей пожал плечами. Эти Скиммеры, их ритуалы, косвенность, их непредсказуемость начали его раздражать. Он испытывал по отношению к ним теплоту, хотя временами подумывал, не лучше ли вернуться в пруд к Квою или на грязевую банку к Ждущему, может даже в мир-тоннель, прежде чем Скиммеры выкинут с ним шутку похлеще, чем последняя. Но он откинул плохие мысли. Они ведут его и они - его друзья. Он их любит. Они любят его.

И Клей кивнул.

- Что я должен делать?

- Ляг на спину, - попросил Хенмер, - закрой глаза. Стань восприимчивым.

Появилось чувство, что сейчас он снова потеряет их.

- Подожди, не уходи, Хенмер, разве мы не можем получше узнать друг друга? Пропустите меня к себе. Что вы чувствуете все на самом деле? Что вы думаете о цели жизни? Почему мы в этом месте? Вы боитесь когда-нибудь? Сомневаетесь? Бываете не уверены? Хенмер.

Посмотрев вверх, он увидел, что Хенмер стал уже полупрозрачный, что он на пути к невидимости. Не осталось ничего, кроме усмешки.

- Хенмер? Не уходи, Хенмер. Не начинайте пока обряд. Поговори со мной. Хенмер, если ты меня любишь, поговори со мной!

- Ложись на спину, - раздался голос Хенмер. - Закрой глаза. Будь восприимчив.

Теперь исчезла даже усмешка. Снова один. Он сделал так, как его просили.

Через мгновение руки стали ласкать его тело. Мягкие нежные пальцы прокладывали дорожки чувственности по груди, во впадине между шеей и плечом, вверх по щекам, вниз за ушами. Нежные прикосновения пересекли живот и достигли расслабленного пениса, который быстро поднялся, когда пальцы обвили его твердеющую плоть. Другие руки играли пальцами его ног. Слабенько пощипывали мошонку. От возбуждения его дыхание стало прерывистым. Он шевелится, вздыхает, изгибает спину дугой. Как хитры эти руки! Как легки их прикосновения! Утонченные ласки бедер, лона, лица, рук, ног, икр, предплечий, шеи. Его одновременно касаются сотни рук.

Сотни?

У Хенмер, Нинамин, Ангелон, Ти, Брил и Серифис их не больше двенадцати. Но сейчас этих ласковых рук больше дюжины, намного больше. Не открывая глаз, он пытается выделить каждую зону контакта и сосчитать руки. Невозможно. Они крадутся повсюду. Сотни. Сотни.

Испугавшись, он решается открыть глаза, но видит лишь темноту и переплетенные волокна. Скиммеров над ним нет совсем. Кто же его трогал? Понятно. Руки принадлежали треугольным деревьям, которые так низко склонились над ним, что свисающие веревочные конечности почти доставали до земли. Каждая конечность заканчивалась рукой и каждая рука блуждала по его телу. Наверное, возбуждаться от прикосновения деревьев непристойно? Он едва сдержался, чтобы не вырваться из этих объятий, и не сделал это лишь потому, что испугался. А вдруг, если он двинется с места, руки схватят его за горло и задушат? Или дернут за конечности? Разве он может противопоставить мощи деревьев свою силу? Наполненный страхом, он покорился. И снова, закрыв глаза, отдался деревьям.

Невидимые руки все интенсивнее скользили к его талии, потряхивали яички, терли петушок. Идиот, ругал он себя. Извращенец. Позволить этим деревьям наяривать себя. Прочь! Сбросить эти грязные руки! Куда податься? Хлопающие крыльями утки! Лосось! Его наполнило сопротивление. Он был напряжен, зол, собран. У них были нервные окончания. Нужно позволить проэкзаменовать свою голову. Где чувства? Где стыд? Какая грязь. Покажи им спину. Руки прочь! Вы что, считаете меня педиком? Прочь! Прочь! Апогей полиморфизма. Но он не двигался. Он впустил в свою голову их мысли.

- Любовь. Любовь. Мы - любовь.

- Кто это сказал?

- Все едины. Любовь - это все. Отдайся. Отдайся.

- Нет.

Его нет рванулось к солнцу. Мир содрогнулся. Облака покраснели.

- Да, - говорили деревья. - Да, да, да.

- Да.

- Любовь.

- Уступка.

- Все.

- Тепло.