Чтение 9–й страницы книги ~Царь Гильгамеш~

Наконец, показалось Гильгамешу, что едва заметный ветерок коснулся его лица. Тьма была густа по-прежнему, но чувствовалось движение воздуха.

Потом вдали забрезжил едва различимый рассвет. Гильгамеш побежал на этот туманный блик. Рассвет становился все ярче. Выход был уже хорошо ему виден. Но едва он вышел под небо, как от резкой боли пришлось зажмурить глаза.

Яркий свет с силой ударил его, и Гильгамеш долго сидел на камне, заново приучая глаза к обычному солнцу.

Когда же открыл он лицо полностью, то с удивлением обнаружил, что стоит в саду. Кругом была роща. С деревьев свисали прекрасные плоды, многие из них Гильгамеш видел впервые. И странным и загадочным показался ему этот сад. Наконец, царь догадался: деревья не колыхались от ветра, не шевелилась на них листва.

Он дотронулся рукой до одного из деревьев и понял, что оно из камня. И листья -- тоже из камня. И каменные плоды висят на нем.

И тогда Гильгамеш вспомнил слова старого жреца, ведавшего обучением царского сына:

-- Прошедший под горами попадает в каменный сад. Там растут сердолики и лазуриты, они приносят плоды, вид их забавен и приятен. Там, в саду у пучины моря живет Сидури -- хозяйка богов.

* * *

Сидури -- хозяйка богов жила среди каменного сада на берегу моря, чтобы угощать богов брагой.

Боги ей дали кувшин, одарили золотой чашей. В кувшине всегда у нее пьянящий напиток, и когда спускается к ней кто-нибудь из богов, она рада поднести ему золотую чашу веселья.

Стояла она в саду рядом с домом, когда увидела дикого человека в шкуре льва, странно озирающего окресности. Человек этот был в пыльных лохмотьях, щеки его ввалились, и необычная тоска исходила от него.

"Буйный убийца, устремленный куда-то в своем безумьи, -- подумала со страхом о нем хозяйка. -- Она слышала от богов, что порой и зверей и людей охватывает странная болезнь -- бешенство, и такие больные опасны, потому что не ведают границ своей злобы.

Хозяйка торопливо забежала в жилище, плотно закрыла дверь, задвинув засов.

Гильгамеш услышал звук задвигаемого засова и удивился. Перед ним никогда не запирали дверь. В Уруке он был царем, а перед царем открыта каждая дверь.

-- Хозяйка, зачем закрываться? -- мирно спросил Гильгамеш. -- Или ты от меня убежала в свой дом и заложила засов? Во мне достаточно силы, чтобы ударив в дверь, сломать любые засовы. Не я не хочу этого делать, я уважаю чужое жилище. Я хочу всего ишь спросить у тебя дорогу.

Сидури, как и многие женщины, была любопытна. Она постояла молча, стараясь не дышать, за дверью, а потом не выдержала и спросила:

-- Откуда ты взялся в моем саду, человек? Какая дорога тебя сьда привела? Или ты плыл морями, чтобы оказаться у моего дома? И куда ты решил направиться дальше? Здесь, в этом саду гуляют лишь боги.

-- Я -- Гильгамеш и правлю народом Урука. У меня был друг. А еще я известен в миру тем, что победил Хумбабу и сразил другое злое чудовище -- небесного быка, готового растоптать мой город. Быть может и до тебя дошли слухи о моих делах на земле.

Гильгамеш замолчал. Говорить через дверь было трудно. К тому же было ему неизвестно, знает ли хоть что-нибудь Сидури о жизни стран и народов.

-- Про Гильгамеша я слышала! -- выкрикнула из-за двери Сидури. -- Он убил стража леса, Хумбабу, и перебил множество львов, тех, что живут на горных перевалах с другой стороны. Но ты на него не похож. Цари ходят гордо и величаво, у тебя же -- поникшая голова и увядшее лицо. Такой человек не способен сразиться со львами. Я виу печаль в твоем сердце, я слышу тоску в твоем теле. Щеки твои так впали, что, скорее, ты похож на обычного мертвеца. Но и мертвецы еще никогда не бродили среди моих деревьев. Что же тебе адо, человек?

-- Еще бы не быть печали в сердце моем! Я же тебе сказал, у меня был друг, мы с ним были как братья. Его звали Энкиду, возможно ты слыхала о нем. Он вырос в степи, жил вместе со всяким зверьем, а потом пришел в мой город и стал мне дороже брата. Вдвоем мы и победили Хумбабу, а еще сразили быка размером с гору, что свалился на наш город откуда-то сверху. Но Энкиду, он был здоров и молод, неожиданно заболел и умер. Потому от тоски и ввалились мои щеки, потому и поникла у меня голова, что горюю я по ушедшему другу. Словно разбойник, я бродил по пустыне, прошел через горы, встретил людей-скорпионов, а теперь стою возле твоей двери. Нет мне покоя с тех пор, как умер мой друг, и хочу я найти своего родственника, Утнапишти, единственного из людей, которому боги дали вечную жизнь. Знаю, мне говорил когда-то учитель, что ты можешь указать дорогу к нему.

-- Гильгамеш, я теперь поняла, куда ты стремишься. Только ищешь ты невозможного. Неужели тебе не сказали, что боги, создав человека, не дали ему вечной жизни. У тебя, Гильгамеш, другое дело. Вдоволь и вкусно ешь, справляй ежедневный праздник, очищай чаще тело водой, объятьями радуй жену и будь счастлив, когда дитя твое возьмет тебя за руку. Это -- удел человека!

-- Хозяйка, об этом я слышал не раз. Но я спросил о дороге к своему предку, Утнапишти. Плыть ли мне морем или идти пустыней? Ты лишь укажи путь, я преодолею все.

-- Ох, Гильгамеш, ты задумал трудное дело, -- и Сидура тяжко вздохнула. -- Неужели тебе не сказали, что здесь через море нет переправы. Кроме Шамаша никто никогда тут не переправляется. И проходит путь по морю через воды смерти. И когда их достигнешь, что ты станешь делать? Потому не смей отправляться один по морскому пути. Сделай иначе. За каменным садом начинается лес. В том лесу охотится за змеем Уршанаби, корабельщик твоего родственника. У него есть особые амулеты, они, возможно, помогут. Отыщи его, повидайся, если он согласится, то тебя переправит. Если же скажет "нельзя", отправляйся назад.

Другой дороги нет к Утнапишти.

* * *

"Другой дороги нет к Утнапишти", -- эти слова прозвучали слаще, чем волшебная музыка.

Другой дороги искать и не нужно, если есть эта.

Гильгамеш сказал доброе слово хозяйке, а сам уже углублялся в лес на морском берегу. Сначала он решил, что обойдется без корабельщика. Достаточно найти его лодку, а уж переправится он как-нибудь и один.

Лодки не было. Уж не обманула ли ловкая женщина, чтобы спровадить его?

Гильгамеш брел по лесу, забыв о словах хозяйки, и тут на него с дерева бросился волшебный змей. Змей был огромных размеров, про таких ему лишь рассказывали. Расстели его шкуру -- она бы соединила стороны площади. Тот же учитель говорил Гильгамешу, что встречаются змеи, способные задушить буйвола, льва. И главное, не попасть в смертельные его объятья.

Они долго боролись -- богатырь и волшебный змей. В буйном неистовстве Гильгамеш разбил какие-то предметы, подвешенные к дереву. И лишь изломав их понял, что это и есть амулеты. Змея же он, изловчившись, задушил и отбросил тяжелое его тело под дерево.

Он вышел к реке, чтобы омыть свое тело после трудной борьбы и там увидел Уршанаби, спокойно плывущего в лодке.

Гильгамеш призывно начал махать руками. Корабельщик удивился и направил лодку к берегу.

-- Откуда ты появился здесь, человек? -- спросил корабельщик. -- Что за демоны перенесли тебя в этот лес. Уж не демон ли и сам ты? Наружностью ты похож на тех, кто выходит из подземного мира. И скажи, зачем я нужен тебе?

-- Я -- не демон. Имя мое -- Гильгамеш. Я правлю народом Урука, где помещается дом великого Ану, и пришел к тебе из своего города. Сам понимаешь, что путь мой был долог, через пустыни и горы.

-- Тело твое иссохло, Гильгамеш, и на лице лежат тени. Но я поверю тебе, что ты -- не мертвец и не демон. Так что тебе нужно, пришедший издалека? Но все же скажу тебе, что за царя и героя в этом грязном рванье тебя принять трудно.

-- Мне уже говорили в пути, что не слишком похож я на живого человека. Но другим я быть не могу: по земле меня гонит печаль и тоска. Мой друг, бывший мне дороже брата, богатырь из степи, вместе со мной победивший злобное чудовище с ливанских гор, Хумбабу, разделивший со мной тяготы и радости жизни, неожиданно умер. Много дней я плакал над ним, не желая его хоронить, надеясь, что боги сжалятся над моею тоской и вернут его к жизни. И теперь в этом мире все мне напоминает о смерти. Скажи, корабельщик, ведь ты знаешь дорогу к Утнапишти? Укажи мне путь и я отправлюсь один. Это мой родственник и я должен узнать у него тайну жизни и смерти.

-- Теперь я поверил тебе, что ты царь Гильгамеш. Тот самый, о ком ветер разносит легенды. Но ты сам, Гильгамеш, только что отрубил себе путь. Ты думаешь, зря я выслеживал волшебного змея? Ты думаешь, зря повесил в лесу свои амулеты? Змей пригодился бы нам живым, ты же зачем-то, впав в ярость, его задушил. И сломал мои амулеты. -- Корабельщик сказал и надолго задумался. Он что-то подсчитывал в уме, загибая пальцы. Чертил ногой путь. Потом снова заговорил: -- Так и быть, попробую тебя переправить. Покажи-ка свой боевой топор.

Гильгамеш протянул оружие Уршанаби. Тот его осмотрел.

-- Топор делали добрые мастера, -- в наше время топоры были хуже, чаще из камня. -- Корабельщик был доволен оружием. -- Углубись в лес и сруби своим топором сто двадцать толтых длинных шестов. Потом осмоли их, сделай лопасти и принеси ко мне.

-- Корабельщик, зачем так много шестов? Они займут всю твою лодку! Чтобы их сделать, нужно немало времени. Нельзя ли нам сразу отправиться в путь?

-- Сразу нельзя. Если сразу, то нам не видать твоего родича. А встречаться с твоим другом я пока не спешу. Иди, выполняй сказанное.

Гильгамешу пришлось подчиниться.

* * *

Гильгамешу пришлось подчиниться.

Сто двадцать шестов по пятнадцать сажен вырубил он в лесу. Осмолил, сделал лопасти и принес к Уршанаби.

-- Погрузим их в лодку и можно отправиться, -- сказал корабельщик.

Вдвоем они столкнули тяжелую лодку в морские волны. Лодка заколыхалась, корабельщик взялся за весло.

Он пел протяжную песню о днях, когда всю землю покрывал океан и греб в открытое море. Ночью они плыли по звездам.

За три дня они проделали путь шести недель.

-- Вглядись вдаль, Гильгамеш, -- попросил однажды Уршанаби, -- скажи, что ты видишь?

-- Я вижу кругом только волны, -- ответил Гильгамеш. -- Но странное дело, мне кажется, волны эти не отражают голубизну небес, они отчего-то становятся все чернее.

-- Так и должно быть, -- проговорил корабельщик довольно. -- Мы на верном пути.

Они проплыли еще немного и приблизились к черной воде. Кругом, на сколько видел глаз, вода была теперь лишь такой. Голубая осталась вдали.

-- Теперь будь внимателен, царь, -- срого сказал корабельщик. -- Отстранись от борта и возьми шест, один из тех, которые ты вырубал. Черные воды, которые нас окружают -- воды смерти. Берегись, не тронь такую воду рукой! Отталкивай лодку шестом. Греби дальше от борта. И едва вода по шесту поднимется близко к руке, сразу его бросай, бери новый.

Так плыли они, и по команде Уршанаби Гильгамеш сменил второй шест, потом третий, пятый, десятый. Шестов становилось меньше, но вдали, там, где небо соединялось с водой в едва видимом облачке замаячила темная полоса.

-- Это земля, -- коротко объяснил корабельщик, -- там хижина твоего предка. Смотри же, греби осторожно! Несчастья случаются чаще в конце пути.

Несчастья не случилось, но у Гильгамеша кончились шесты. Сто двадцатый пришлось скоро швырнуть в волну, потому что брызги подбирались к руке.

Черные волны мертвой воды плескались о лодку. Земля была близко, Гильгамеш даже видел очертания хижины. И ему казалось, что рядом с хижиной стоит кто-то и смотрит на них из-под руки. Но лодк не двигалась.

Тогда Гильгамеш поднялся. Развязал свой пояс, скинул облачение, натянул, словно парус в руках и почувствовал упругую силу ветра.

Он крепко стоял на ногах, держа свой парус в лохмотьях и дырах. Ветер нес их к берегу. И корабельщик проговорил:

-- Теперь я поверил, что ты -- Гильгамеш.

* * *

-- Теперь я поверил, что ты -- Гильгамеш, -- сказал корабельщик Уршанаби, -- я убедился, что ты -- не самозванец, а тот человек, которого упоминали боги, собравшись в хижине у Сидури. Скажу честно, сначала, когда ты позвал меня, всякие мысли про тебя забредали мне в голову. Посмотрим же, как встретит нас твой предок.

А предок Гильгамеша стоял раядом с хижиной в недоуменье. Напрягая глаза, вглядывался он в море и видел то, чего быть не могло.

Он, оставленный богами на краю земли, окруженный мертвыми водами, проживший века в том месте, куда не мог приблизиться ни один живой человек, видел невероятное.

Уж сколько лет он сидел здесь на морском берегу возле хижины, слушая ровный плеск волн и глядя, как последние лучи солнца скрываются на границе воды и неба и еще некоторое время продолжают освещать мир снизу, словно бы из моря. Он любил смотреть на закат, думая ни о чем, и обо всем сразу. Не знал он, что стало с людьми после его спасения. Если боги удивились тому, что он сохранился, значит других людей не осталось и на земле есть только он, его жена да корабельщик Уршанаби, перенесенный богами неизвестно куда.

С тех пор, как боги высадили его здесь, в жизни менялось немногое.

Он сам выращивал хлеб рядом с хижиной, жена каждый день размалывала зерно в ступе, каждый день разжигала очаг и пекла лепешки. Сначала он удивлялся тому, что проходят года, один ячмень сменяет на участке другой, и таких урожаев он вырастил уже сотню, а жена его не меняется. Потом он подумал, что и сам остается таким же, каким был, когда высадили его боги. Сначала считал он года, делал зарубки, но потом это занятие показалось ему пустым -- надо ли считать время, если оно было, остается и будет всегда одним и тем же. Ведь тот, кто всю жизнь стоит на одном месте, не считает пройденные путь.

Если бы не жена, Утнапишти, возможно, забыл бы как выглядят люди. И, возможно, забыл бы человечий язык. Для разговора с ветром, солнцем и небом, для утренней бееды с посевами не обязательны звуки человеческой речи, беседа с ними происходит иначе, без слов.

Давно он не думал о людях. А сейчас к нему приближался человек.

По волнам, гонимая ветром, двигалась лодка. Человек стоял в лодке, в руках он держал дырявый и ветхий парус. Лодка плыла к хижине Утнапишти.

-- Жена, посмотри и ты на море, оставь свое хозяйство! -- позвал он супругу. -- Если не обманули меня глаза, происходит неведомое!

Жена Утнапишти оставила тесто, которое замешивала для новых хлебов, и, выйдя из хижины, встала рядом с мужем. Руки в тесте она держала от себя на расстоянии, чтобы не измазаться, и также как муж, принялась вглядываться в море.

Лодка была знакома. Когда-то Утнапишти вместе с корабельщиком сделал ее и погрузил на корабль перед потопом. Но не было на ней амулетов -- волшебных знаков, призывающих милость богов. А тот, кто стоял в лодке -- был чужим человеком. Хотя, если вглядеться, то можно было подумать, что кого-то он очень напоминал.

-- Кто же это, держащий странный парус в руках? Кем из богов он послан к нам? -- спросил Утнапишти себя и жену.

Он всматривался в человека то справа, то слева и не находил ответа.

-- Что понадобилось ему здесь? Неужели боги прислалиего ко мне? Где корабельщик Уршанаби? Жена, вглядись же! Что за весть должен принести нам этот человек?

-- Да вон же наш норабельщик! -- жена первая разглядела Уршанаби и воскликнула радостно. -- Сидит спокойно на дне ладьи и разговаривает с тем, кто держит парус в руках. А человек этот, который плывет к нам в гости... я поняла, на кого он похож. Он похож на тебя молодого! Помнишь, ты ушел далеко на охоту, тебя поранил зверь, ты отлеживался несколько дней, а потом слуги тебя несли на руках. Но чтобы не испугать меня, поблизости от дома ты потребовал, чтобы тебя поставили на землю и последние шаги сделал сам. Помнишь, это было вскоре после нашей женитьбы. Ты выглядел тогда точно также! Встреть же его, и кем бы он ни был, прими, как подобает гостеприимному хозяину. Мы так давно не видели никого из людей. А я пойду, домешаю тесто и напеку свежих лепешек.

Давно она не плакала, супруга Утнапишти и сама удивилась, почувствовав слезы на глазах. Не вытирая их, она поспешила в хижину, потому что гостей положено встречать свежим хлебом.

Лодка приблизилась, гость и корабельщик соскочили на берег, к ним подошел и хозяин, молча они вытащили лодку на песок.

"Не стану спрашивать, кто он и что за дело его привело, -- подумал Утнапишти, удивляясь странному виду гостя. -- Наступит время, он сам обо всем расскажет."

Но и гость смотрел на хозяина с удивлением. Гильгамешу казалось, что он видит отца. Таким, когда он сам был малышом, и Лугальбанда, старый, но могучий поднимал его высоко над землей. Еще и потому Гильгамеш обратился к хозяину с особым почтением, словно заговорил с собственным отцом.

-- Прости, что нарушил покой твоей жизни, -- сказал Гильгамеш, склонив голову. -- Я слышал о тебе с рождения, Утнапишти, и счастлив увидеть тебя живым и здоровым. Я же сам -- твой дальний потомок, правнук твоих правнуков, правлю народом Уруку. Зовут меня Гильгамеш, я сын славного Лугальбанды.

-- По виду ты больше похож на человека, вернувшегося из царства мертвых. С тех пор, как я живу здесь, прошло множество лет, и мир мог измениться. Я не знаю, как теперь сторожат ворота в царство мертвых, и если ты оттуда пришел ко мне -- скажи сразу, так будет лучше.

-- Я живой человек, хотя мог не раз и погибнуть на своем долгом пути к тебе.

-- Хозяин, он не обманывает тебя, -- вставил корабельщик. -- Он и в самом деле Гильгамеш, тот, что правит народом Урука. Я слышал о нем разговоры богов, когда однажды, охотясь в лесу за змеем, забрел ненадолго в каменный сад и подошел близко к хижине Сидури.

-- Кто бы ни был ты -- мой ли потомок, или потомок другого человека, мне незнакомого, будь нашим гостем, -- проговорил Утнапишти. -- Вот моя хижина, в ней ты можешь передохнуть, ибо я вижу, что путь твой долог. И ты, корабельщик, ты отдохни тоже. Но скажи мне, Гильгамеш, какие страдания терзают твое сердце. Снова повторю, ты выглядишь так, как прежде не выглядели живые люди. Уж не говорю о твоем увядшем лице и поникшей голове, об изношенной одежде, какую в мои времена носили лишь нищие бездельники, но не цари. Я спрашиваю тебя о той тоске, которую ты носишь с собой.

Не она ли погнала тебя, Гильгамеш, по свету? Проходи же в хижину, спокойно располагайся, жена скоро принесет свежие лепешки, а пока ты можешь выпить свежей прохладной воды, и раскрой свои тайны.

-- От тебя у меня нет тайн, Утнапишти, -- ответил Гильгамеш.

* * *

-- От тебя у меня нет тайн, Утнапишти, -- ответил Гильгамеш и, пригнувшись, откинул циновку, висящую вместо дверей, чтобы войти в хижину своего дальнего предка.

Хижина удивила его убогим убранством, но ни слова он не сказал своему предку.

Так, как жил утнапишти, в Уруке жили только безродные бедняки. На земляном полу лежала грубо сплетенная циновка. На стенах, слепленных из вязанного тростника с глиной, висел хозяйский инвентарь: каменные топоры, каменные ножи и каменные мотыги. Лишь ручки были у них деревянные, прикрепленные жилами. Во второй половине хижины было возвышение, сделанное из камней и глины. Его устилали высушенные травы, а поверх лежал грубый кусок ткани, какими пользовались пастухи.

К этому ложу и пригласил Гильгамеша предок.

-- Располагайся, жена принесет тебе питья.

Тут же вошла пожилая женщина с добрым лицом. В глиняном кувшине, неровном оттого, что был сделан он не на гончарном круге, а слеплен ладонями, она поднесла холодную чистую воду. И Гильгамеш выпил ее с наслаждением.

Потом он снял с себя меч, кинжал и протянул хозяину.

Хозяин с интересом стал разглядывать оружие гостя.

-- Хорошие мастера делали рукояти твоих ножей, если сумели прорисовать столь тонкие узоры. Но ты передай им, когда вернешься домой, что нож -- это не безделушка, не украшение, нож -- это защитник, спаситель и кормилец, и его нельзя делать из золота. В наше время из золота делали серьги, браслеты, кольца, а ножи положено делать из камня. Ибо тверже камня может быть только камень. А золото -- материал мягкий. Потому у нас и не делали длинных ножей. Камень, если он длинен, становится ломким.

-- Некоторые у нас тоже пользуются инструментом из камня, особенно старые люди и пастухи. Но в городе мастера быстро изготовят из бронзы любой предмет. Была бы руда, да плавильная печь. Мой меч, который ты назвал длинным ножом, мастера тоже выплавляли из бронзы. А золотые украшения мы носим по-прежнему.

Гость сказал много непонятных слов, но Утнапишти согласно кивнул, словно знал это все давно.

-- Я готов услышать твой рассказ, Гильгамеш, о ветрах, которые погнали тебя по столь дальнему пути.

И пока Гильгамеш подробно рассказывал о смерти друга и брата, о подвигах, которые совершали они вместе, о великой печали и надежде найти то тайное средство, чо дает людям вечную жизнь, о приключениях и встречах во время скитаний, Утнапишти внимательно слушал, лишь иногда сочувственно вздыхал и вздымал руки к небу. В начале рассказа вошла его супруга, замерла и осталась почти не дыша, боясь неловким движением помешать Гильгамешу.

А когда Гильгамеш кончил, долго молчали они, и каждый думал о своем, сравнивал рассказ своего молодого потомка, изможденного скитальца, первого из людей, кто вошел к ним в дом за множество лет, со своей судьбой и своими скитаниями.

Наконец Утнапишти негромко заговорил:

-- Напрасная тоска мучит тебя, Гильгамеш. Или ты не знаешь, что пределы несчастья и счастья выбирает для себя сам человек? Отбери у младенца глиняную игрушку -- и он зарыдает от горя. Дай умирающему от жажды кувшин с водой, и он ощутит себя богачом. Несбыточные желания, прокравшиеся в сердце -- вот что делает человека несчастным. И счастлив тот, кто их никогда не ведал. Ты же, Гильгамеш, решил сравняться с богами. На земле все смертно, бессмертны лишь одни боги. Ты ведь не желаешь стать небом или солнцем, ты знаешь: это недостижимо. Зачем же ты хочешь найти бессмертие? Ты забыл, что состоишь из людской плоти, а это значит, что ждет тебя судьба человека. Вспомни тот мир, в котором живешь, и еще раз подумай: есть ли в нем что-нибудь вечное? Навеки ли мы строим дома? Вечны ли травы, деревья, звери? Или вечен роскошный цветок? А сколько царей, возомнивших себя владыками мира, постигают лишь момент смерти, что в главном они равны самому жалкому из людей. Кроме богов нет ничего вечного на земле, они и определяют для нас наши жизни и наши смерти. Оставь свою погоню за непостижимым, Гильгамеш, и ты снова ощутишь радости дня.

Утапишти кончил и опять все долго молчали.

-- Не затем я покинул свой народ, чтобы услышать совет, который в моем городе может мне дать любой из старейших. Каждому младенцу с рождения внушают они, что первый его шаг на земле -- это шаг к собственной смерти. Я знаю, что все на земле умирают. Все, кроме тебя. Ты, Утнапишти -- ты ведь другой? Я смотрю на тебя и постоянно удивляюсь -- ростом ты такой же, как я -- не меньше, но и не больше. И сил в тебе столько же -- пока я рассказывал о своих скитаниях, ты приустал и решил слушать лежа. Потом отдохнул и снова поднялся. Я мог бы даже побороться с тобой, не испугался бы. Но одно тебя отличает от меня и ото всех людей мира -- твой вечная жизнь. Ведь ты не бог, ты -- человек, но живешь вечно.

-- Да, я живу вечно, -- подтвердил Утнапишти и горько усмехнулся. -- До тех пор, пока этого хотт боги.

-- Затем и пришел я к тебе, чтобы узнать твою тайну. Для этого и пересекал я многие земли, бродил по горам, плыл по морю, чтобы увидеть тебя и убедиться, что ты -- не выдумка слабоумных старцев. Теперь я знаю: ты, мой дальний предок по-прежнему жив. Расскажи, если это возможно, как сумел ты, земной человек, достичь вечности, за какие подвиги боги приняли тебя в свое собрание, как сумел ты сравняться с ними? Вот зачем я пришел к тебе. Поделись своей тайной со мной. Быть может и мне удастся совершить подвиг и я сравнюсь с богами, познав вечную жизнь. И тогда верну я в жизнь своего друга и брата, сделаю весь мой народ, всех жителей Урука вечными людьми на земле.

Утнапишти молча переглянулся с женой и та негромко проговорила:

-- Расскажи ему все, как было.

* * *

-- Расскажи ему все, как было, -- негромко проговорила супруга дальнего предка, и Утнапишти начал рассказ.

Он рассказывал долго. Неслышно входила и выходила из хижины жена, иногда замерев слушала слова супруга, утирала слезу, несколько раз заглядывал корабеьщик Уршанаби, день сменился ночью, потом наступило новое утро -- рассказ все продолжался. И чтобы записать его в тех словах, что говорил Утнапишти, тоже потребовался бы день, ночь и новый день. Ты же, о читатель этих строк, узнаешь только короткую запись того, что рассказал дальний предок великого царя Гильгамеша. Но и при чтении этой недолгой записи сердце твое забьтся в волнении, ибо ты прикоснешься к великой тайне людей и богов, к той тайне, которая будоражит ум человека, какая бы бездна времени не отделяла его от описываемых событий.

-- Я открою тебе, Гильгамеш, то, что хранится самими богами в секрете от многих. Но помни: чужую жизнь повторить невозможно, судьба -- не одежда, ее нельзя примерить другому. И потому рассказ мой будет для тебя бесполезен, знай об этом заранее. Ты, как я понял, гордишься своим городом, который зовешь Уруком. А в мои времена на Евфрате такого города не было.

-- Урук построил мой прадед, я же -- окружил его кирпичной стеной, чтобы ни один враг не посмел...

-- Я не знаю, что такое кирпич, из которого ты построил свою стену, по-видимому, это что-нибудь крепкое, похожее на камень. В мои времена города не окружали стеной, а стены дома лепили из глины и тростника. Я понял, что твой город слишком молод в сравненьи с моим. И еще я понял, что люди на земле снова размножились и снова живут в городах. Одно время я считал нас с женою последними людьми, живущими на земле. Потом мне пришла мысль, что земля велика, и, как знать, не спасся ли кто-то другой кроме меня. Знаешь ли ты, что мой город тоже стоял на Евфрате и назывался он Шуруппак. Если он теперь в вашей жизни -- не знаю.

-- Этот город есть, я бывал в нем, люди города чтут твое имя, и мой народ дружит с народом Шуруппака.

-- Когда народы дружат, они богатеют. Но только есть ли тот народ на земле, который я знал, скажи мне? Ведь города быть не должно -- его смыл великий потоп, откуда же взяться народу? Он тоже, скорей всего погиб. Великие боги во время потопа уничтожили всех людей на земле -- так они мне говорили. Нас осталось лишь трое -- мы с супругой да корабельщик. Потому и не знаю, о том ли ты городе говоришь, называя его Шуруппаком, быть может, это не мой город, а другой, о котором я прежде не слышал. Я живу здесь со времен потопа, так давно, что мог бы забыть обо всем, что было. Но великие боги, одарив меня долгой жизнью, не отняли память, и я помню все. Однако, скажу, что не знаю, где находится твой урук, если ты и вправду оттуда. Я также не знаю, почему ты уверен в нашем родстве.

-- О твоем городе я говорю, Утнапишти. Люди во время потопа погибли не все. Уцелели пастухи, забредшие в горы, выжили те, кто уцепившись за деревья, вырванные с корнем, носились по волнам. Люди мало знают о тех днях, потому что память недолговечна, а письменные знаки еще не существовали. Но и после потопа боги не раз обращали к нам свою милость, помогли отстроить новые города и твой -- тоже. И сам подумай: зачем моим отцу, деду и прадеду называть тебя предком, если они могди выбрать любого другого. Но они называют тебя. Во мне течет также и кровь великих богов, и имя твое я не опозорил.

-- Ты рассказываешь странные вещи, когда-нибудь мы поговорим с тобою о них. Я рад, что боги протсили людей, если все, сказанное тобою здесь -- правда. И все же мой город -- не тот, который ты видел. Он был самым древним и потому самым близким к богам. В моем городе сохранялись дома, в которые, по рассказам стариков, запросто заходили боги и беседовали с их жителями. О том передавалось немало историй. Но однажды боги, сотворившие людей, замыслили с ними покончить. А все оттого, что люди стали самонадеянны, забыли о законах, данных богами, пытались жить по-своему, а многие стали столь глупы и наивны, что решили считать себя равными богам. Я не раз указывал жителям своего города на опасные их заблуждения, но они лишь отмахивались от моих слов. Великие боги долго терпели людские глупости, но даже терпение богов не безгранично. Тогда-то они и собрались на совет.

-- Постой, -- прервал неожиданно самого себя Утнапишти, -- я рассказываю середину этой истории, но знаешь ли ты ее начало?

-- верховный жрец и царь Урука в детстве делжен получить от своих воспитателей всю мудрость черноголовых. При посвящении он узнает тайны, которые ведомы лишь царям. Думаю, что среди них есть и твоя история. Я знаком с такими таблицами, которые кроме меня и моей матери великой Нинсун не читал никто более. Мне передал их отец мой, сам Лугальбанда. Про него же говорили, что он познал все тайны мира.

-- Не слышал о тех людях, имена которых ты мне назвал. Но в словах твоих я различил уважение к ним и готов их уважать тоже.

-- Это были великие люди, Утнапишти. Теперь они стали богами.

-- Ты слишком молод, Гильгамеш. Где это видано, чтобы земной человек после жизни становился богом? Но я слышу в словах твоих упорство и потому не стану с тобой спорить. Я очень давно живу, успел по много раз подумать о каждом явлении мира и меня не волнуют такие пустяки, как поиски правды. Когда-то я понял, что в любом слове, произнесенном вслух, перемешаны правда и ложь. С тех пор я успокоился. Однако, замечу, что нет на земле человека, который мог бы познать все тайны мира. Боюсь, что и бога такого нет тоже.

-- В своем городе я не раз слышал это от старцев, но они были всегда неправы.

-- Не будь самонадеян. Правый сегодня не обязательно останется правым и завтра. Но ты сказал мне о каких-то тайных таблицах. В мои времена у нас не было такого слова.

-- Таблицы, на которых знаками можно записать все человеческие знания.

-- Зачем они? Или у вас, черногловых, ослабла память, и вы теперь не в состоянии запомнить знания наизусть?

-- Наизусть мы тоже запоминаем. Но как передать слово на расстояние, если не при помощи таблицы? Как передать наставления внукам, если человек умирает, не дождавшись их появления? А как передать любовное послание -- не заставлять же слугу заучивать сокровенное слово? Как сохранить надолго в памяти торговый договор, приговоры суда?

-- Очень вы стали суетны, люди, -- с неодобрением отозвался Утнапишти. -- В мое время жили проще и легко обходились без ваших таблиц. Но скажи мне, кто из богов покровительствует твоему городу?

-- Сам великий бог Ан и сама великая богиня Иштар. Мне же покровительствует мой предок, великий Шамаш.

-- Что ж, тогда я тебе раскрою одну из тайн, которые мне доверили боги. Это будет рассказ об Адапе. Он стоял на границе жизни и смерти. Как и ты, он желал вечной жизни.

* * *

-- Как и ты, он желал вечной жизни, но промахнулся, -- проговорил Утнапишти, ненадолго задумался, а потом продолжил свою историю.

-- Когда боги создали первых людей, они расселили их в пяти городах. Некоторые старики уверяли меня, что черноголовые приплыли с острова счастливой жизни Дильмун. Будто бы там все плоды мира росли сами по себе и стоило протянуть руку, сорвать ароматный плод, как ты был уже сыт. Протянуть руку и сорвать плод -- такова была единственная работа у людей на том острове счастливой жизни. Я на том острове не был и пересказываю то, в чем уверяли некоторые старцы моего города. Когда однажды я обдумывал их рассказ уже здесь, я вдруг понял, что жизнь у тех людей походила на жизнь обезьян. Однако, обезьяну подстерегает немало зверей. На том же острове не было ни зверей, способных напасть на человека, ни болезней, которые укорачивают его жизнь. Не спрашивай меня, почему черноголовые покинули столь счастливую землю, где проходила их жизнь без тревог и забот. Я и сам задавал себе этот вопрос не раз. Потому мне и трудно поверить россказням старцев. Я мог бы спросить у богов, когда однажды они собрались вокруг меня и решали, что делать со мною, но и мне и им было тогда не до праздных вопросов.

-- У нас об этой земле знает каждый, кто учится в школе, но считают, что там жили одни лишь боги, -- вставил Гильгамеш.

-- Ваши знания -- всего лишь осколки от тех, что были даны нам богами, когда боги часто посещали наши жилища. Я хотел рассказать тебе про первых людей и Адапу -- того, кто так же как ты захотел вечной жизни. Так знай же: первые люди были неопытны и наивны, как дети.

* * *

Первые люди были неопытны и наивны, как дети. Боги расселили их вдоль великой реки в пяти городах. Там, где воды великой реки впадают в соленое море, они поставили город Эриду. Житель Эриду, плывший вверх по реке, однажды мог добраться и до моего Шуруппака. Для себя они основали город Ниппур, и все черноголовые знали -- это город богов, и ни один смертный в него не входил.

Великий бог Энки, мудрейший из богов, не оставил людей без помощи. Он сделал для них нового человека из глины и дал ему имя Адапа. Люди не умели и не знали ничего. Адапа -- умел и знал все, что необходимо для жизни и даже больше. Рядом с людьми он был как бог, и лишь рядом с богами -- земным человеком.

Великий бог Энки считал его сыном, бог продолжал давать ему умные советы и обучать всевозможным ремеслам.

Лишь одним достоинством Энки не решился наделить своего сына -- это достоинство и отличает богов от людей -- вечной жизнью.

Адапа жил в городе своего отца, в Эриду и обучал горожан правилам жизни. Вместе с одними он провел первые борозды и посеял зерна, с ними же убрал колосья. С другими -- он вылепил твердые глиняные жернова и смолол первую муку. С третьими -- вылепил печи, приготовил тесто с четвертыми, а с пятыми напек первые лепешки. Каждый житель, беззубый старик и малый ребенок, все получили лепешки от первого урожая, все испробовали изумительный вкус свежего хлеба и поняли, что лучше этого вкуса нет ничего на земле.

Пахари и пекари разошлись из Эриду по другим городам и скоро в каждом жилище запахло горячим хлебом.

Но великий Адапа, мудрейший среди людей на этом не остановился. Каменным топором он срубил дерево, росшее на берегу реки.