Чтение 9–й страницы книги ~Эвакуатор~

- Чего, заело? Дай я.

- Нет, нет, все в порядке. Не надо. - Игорю, видимо, очень не хотелось, чтобы дядь Коль лазил в его замок. Он суетливо подергал ключом, что-то щелкнуло, и ржавая дужка наконец отскочила.

- А я гляжу, - повторил сосед. - Что, думаю, не едет никто? Все лето не ездит, и сейчас не ездит...

- Работаю, дядь Коль.

- Работать надо, надо... - Он стоял у калитки, мялся, и из-за этого внезапного препятствия они не могли войти на участок. Сосед хотел о чем-то заговорить, но не решался.

- Жена, что ль?

- Вроде того.

- А. У Юльки тоже вроде того. У всех вас вроде. Я что хотел, Игорь. Ты же все равно... ну это. Не занимаешься домом-то. Участок вон смотри как зарос. Трава по плечо.

В самом деле, участок был по-настоящему запущен - бурьян, дурман, даже пара борщевиков у забора; теперь торчали одни сухие бодылья, но летом, видно, тут бушевал густой травяной лес. Сейчас, когда трава вымерзла и пожухла, можно было различить и дорожку из потрескавшихся бетонных плит, и маленький дом в глубине участка, и сарай возле самого забора, - в июле, видимо, все тонуло в разросшейся сирени, в зонтиках дудника, в облепиховых кустах и зарослях черноплодки. Если Игорь хотел замаскироваться, лучшего места было не найти.

- Я займусь, дядь Коль.

- Да я не к тому. Я что, не понимаю? Работа, что ж. Но ты, может, продать хочешь?

- А что, - Игорь насторожился, - есть покупатель?

- Ну... есть.

- А кто?

- Да хоть бы я. Юльке свой дом надо...

- Я подумаю, дядь Коль. Через недельку приеду и скажу.

- Ага. Ты подумай, да. Я много не дам, это... но ты сам понимаешь: дом у вас еле стоит, его разобрать проще, чем ремонтировать. Потом, кухня тоже никакая. Тут все надо с нуля, буквально. Тут одной земли сколько надо завезти. Ты все равно не занимаешься, я разве что? У кого какой талант. У тебя такой талант, у меня такой.

- Я решу, дядь Коль.

- Ты реши, - не уходил сосед. - Потому что сам понимаешь, мне тоже надо. Я сейчас в Москву и не езжу почти. У меня все здесь. Чего там в Москве-то, слушай? Я по телевизору не пойму ничего.

Да плевать тебе, что в Москве, подумала Катька. Было б не плевать - ты бы сразу спросил. Тебе участок надо ухапать по дешевке. Куркуль ей активно не нравился.

- Ничего. Чрезвычайное положение.

- А. Ну ладно. Давно пора. У нас-то тихо. Только ночью грохотало у них чего-то, может, стрельбы...

- Может. Вроде все в готовности.

- А чего готовность? Выжечь там все, и не надо никакой готовности.

- Да выжгли уже, дядь Коль. Не помогло.

- Я знаю, как там выжгли. Там выжгли, где не надо. А кто бабки платит, тех не выжгли. Ну ладно. Вы, небось, отдохнуть хотите. Отдыхайте, отдыхайте. Я только чего говорю, Игорь, - прибавил он, все не решаясь уйти. - Я и Николай Игоричу говорил, когда он живой был... Чего ты, говорю, маешься тут, отдай участок! Тем более, что из вашего душа вода ко мне идет.

- Я же душем не пользуюсь, дядь Коль.

- Ну а он пользовался, и мне розы подмывало. Я говорю, отдай, Николай Игорич, нет же у тебя к этому делу таланта. Чего ты тут горбатишься, ведь не твое! Не отдавал. Теперь ты вот. Сам же видишь. Тут, если руки приложить, такое можно сделать! Ты посмотри, какие яблоки у меня в том году были. И в этом сколько. Слива какая. Картошку я вообще забыл, когда покупал. Давай, думай. Ты это, - он понизил голос, - ты не думай, я тысяч десять дам. Тебе больше никто не даст. А у меня Юлька. Ты когда решишь-то?

- Через неделю, - терпеливо повторил Игорь.

- Ну давай. - Дядь Коль явно хотел сказать еще что-то, но не знал, как; когда такие люди хотят привести последний и безоговорочный аргумент в свою пользу, они приписывают к заявлению "Прошу в моей просьбе не отказать". Надо высказать еще что-то, главное, но природная деликатность не позволяет им просто и внятно предложить: "Отдай мне твое, у меня на него больше прав, я лучше тебя умею обращаться с землей и стройматериалами, и все это мое, а твое только случайно. В принципе ты бы мне должен отдать это бесплатно, я сам могу взять, если захочу. Но я прошу твоего согласия и даже предлагаю тебе десять тысяч, хотя таких цен за участок с домом давно не бывает. Отдай, хуже будет". Игорь кивнул соседу и шагнул на бетонную дорожку.

- Заходи, Кать. Приехали.

Сосед пошел к себе, только когда Игорь закрыл калитку и защелкнул шпингалет.

- Ну что, - спросила Катька, - ты продашь?

- Через неделю-то? Даром отдам. Через неделю я отсюда - фью!

- И где она у тебя?

- Вон, в сарайчике. В доме я не стал - по домам лазят все-таки, а в сарай кто полезет. Там же один инвентарь. Погоди, сейчас я дом открою, - он долго возился еще и с этим замком, тоже ржавым. Наконец дверь открылась, в доме пахло старым сырым деревом и некоторой затхлостью.

- Входи. Я сейчас пробки вкручу.

- Слушай. Может, мы сразу посмотрим... и домой?

- Нет, мать. Вы, земные женщины, выносливы, а я не потяну. Мне надо чаю попить и в себя прийти. Часа через два поедем.

- Через два часа тут будет полный мрак.

- Ну, дорогу-то я знаю! На станцию пойдем, может, ходит что...

Катька опустилась на плетеный диван и только тут почувствовала, как у нее гудят ноги. И зачем я поехала, что я надеюсь тут увидеть? Вообразить, что в сарае, в пяти метрах от нее, стоит и ждет своего часа летающая тарелка, она не могла, но Игорь вел себя с подозрительной уверенностью. Достигнув наконец цели этого бессмысленного путешествия, он резко повеселел. Зажегся свет, в доме стало уютней, Катька рассмотрела обстановку - сплошь очень убогую, годов шестидесятых: занавесочки в веселых треугольничках, такой дизайн был моде как раз тогда, она хорошо его знала. Тахта, шкаф, битком набитый старыми журналами, открытый ящик со сломанными игрушками, электроплитка, радиола "Серенада" рижского производства.

- Тут старикан жил, - сказал Игорь. - У него с годами прогрессировала тяга к одиночеству, родня продала дачу. Он сейчас все больше в Москве по больницам. Сюда, говорят, просится, но его уже не пускают. Он тут жил, ничего не делал на участке, заросло все, как я не знаю. А занимался только тем, что чинил радиолу и читал "Технику - молодежи". Вон, весь шкаф забит. Я знаешь что думаю? Что у него тут живет домовой, тоже старикан. Что он в его отсутствие вылезает и чинит радиолу, а когда починит, тоже уедет в Москву. Докладывать хозяину. Я думаю, это будет очень усовершенствованная радиола. Она, возможно, даже взлетит.

- А игрушки чьи?

- Откуда я знаю. Может, его собственные. Играл тут. Погоди, я за водой схожу. Я уже водопровод перекрыл, чтобы зимой трубы не разорвало.

Он вышел куда-то и вернулся с полным цинковым ведром, потом включил электроплитку, поставил на нее мятый алюминиевый чайник - все это спокойно и буднично. Катька сидела в странном оцепенении, понимая, что от нее теперь ничего не зависит. В доме было холодно, изо рта шел пар.

- Погоди, я натоплю сейчас. У него тут электрокамин, а в комнате печка. Полчаса не пройдет - разогреется до тридцати.

- Вы что, не могли каких-нибудь специальных устройств понаставить? Чтобы постоянную температуру поддерживать?

- А зачем?

- Ну... не знаю... Чтобы тарелка не замерзла.

- Она и так не замерзнет. У меня же тосол залит.

- А... Она что, тоже на тосоле?

- Она на фотонных двигателях, но тосол все равно нужен. Именно чтобы не замерзала.

- Да. Интересно. Ну а в доме? Какое-нибудь простое фотонное устройство, чтобы за три минуты разогреть все?

- Мать, да какая же древесина выдержит такой разогрев? В деревянном доме оптимальный вариант - печка. Ты хочешь, чтобы у меня рассохлось все?

- Да, точно. Ну ладно. А почему я не вижу никаких атрибутов роскошной инопланетной жизни? Хотя бы там сувенир, или портрет дорогой мамы?

- Портрет дорогой мамы у меня в компьютере.

- Просто, понимаешь... должна же я подготовиться. Ты ведь нас познакомишь?

- Ну а как же.

- А что-нибудь на память об Альфе Козерога?

- Ну Кать. Что ты как ребенок. Люди же ходят, зайдут, увидят. Расспросов не оберешься. Это все равно что Штирлица спрашивать: скажите, Отто, почему у вас портрета Сталина нет на стеночке? Или фото Шурочки?

- Я думаю, фото Шурочки у него где-нибудь висело, в старом немецком костюме, чтобы в случае чего выдать за прабабушку. А его правда звали Отто? Мне всегда казалось, что Макс.

- Макс его звали в России. - Он заварил мятный чай в фарфоровом, очень старом чайничке, достал две кружки и банку сгущенки.

- Это я еще летом запас. Сейчас открою.

- А когда мы пойдем смотреть?

- Попьем чаю и пойдем. Ты не думай, мне еще с ней возиться не меньше получаса. Я совершенно замерзну, это же все-таки железо. Надо смазать все узлы и вообще. Так что сперва чай.

- Мне прямо, знаешь, не терпится.

- Да мне самому не терпится, Кать. Знаешь, она же мне и надежда, и единственная связь, и главный сувенир с Альфы Козерога. Да, кстати: если тебя интересует, как выглядят живые деньги, - вот, - он порылся в ящике с игрушками и вытащил небольшого плюшевого зверька, совершенно круглого, с рожками, короткими лапками, бобровым хвостом и абсолютно круглыми испуганными глазами. Катька бережно взяла зверька.

- Как он называется?

- Тыгын. Есть более крупный, дылын. По-вашему тысяча.

- А на этого много можно купить?

- Когда живой, то много. Таких домиков штуки три - запросто. Он если разрастется, раскормится как следует, то может стать дылын, а это уже - десять домиков. Но надо ухаживать очень. Он просто так есть не хочет, аппетита нет. Видишь, и так уже какой круглый. И надо при этом соблюсти диету, чтобы зверек не страдать, не болеть живот, не получить ожирение. Это ж не гусь, чтобы фуагру делать. Он должен просто разрастись. Когда разрастается, он проявлять новые способности, мочь немного прыгать высоко, издавать другой звук. Когда он пищать "пи-пи", он тыгын, но когда делать "ой-ой", то уже практически дылын.

- А пищевая добавка какая-нибудь есть? Чтобы он быстрее рос?

- От добавка зверек болеть, умирать. Хороший хозяин знать, как кормить зверек. Плохой раскармливать искусственно, и зверек быть нитратный. В любом магазине его проверять, объявлять фальшивый, изымать и отправлять похудание. Правильно раскормленный зверек иметь большие печальные глазки, а неправильно - узенькие щелочки, как Ющенко после свой отравление.

- А. Понимаю. Они его тоже хотеть раскормить.

- Да, до размеров настоящий вождь. И он раскормился, но вот иметь глазки. Сразу ясно, что быть фальшивый дылын. Дылын - это и вождь по-нашему. И тысяча, и возглавляющий тысячу. По-моему, очень стройно, логично. Вождь как бы обозначать собою всю свою команду. А с этот тыгын я играть еще глубокое детство, золотая пора. Он мой сувенир, талисман, лежать самое дно. Обратить внимание, Москва, Россия такой зверек нет.

- Да. Он немного похож бобер, такой быть губитель здешние леса, грызец деревьев, строитель маленьких хаток. Но бобер не иметь рожки и такой пузо.

После чаю стало теплей. Катьку разморило. Кроме мяты, в заварке был странный привкус - что-то вроде душицы, пахучей и горькой.

- Чем завариваешь?

- Это наша травка, крын-тыкыс. Очень помогает, снимает усталость и вообще вкусная. Только мало осталось. Мне бы в принципе транспортник мог прийти, в конце декабря. Но если теперь все так срочно, никакого транспорта уже не будет, конечно.

- Игорь! А вот представь себе, что я на секунду поверила. И как мне тогда объяснить самой себе, что вы - могущественная цивилизация, которая может и чипы вшивать, и мента вербовать, и траву доставлять разведчику, - не отправите сюда гигантский десант, чтобы спасти по крайней мере всех детей?!

- Кать, у нас нет разницы между взрослым человеком и это... так сказать, детским. У вас если старик или ребенок - все, любые грехи списываются. А у нас не так, у нас ребенок наравне с родителями отвечает за все. И почему ребенок - если он, допустим, дурак и хулиган - более достоин спасения, чем, я не знаю, писатель? Профессор?

- Потому что дети лучше, - упрямо сказала Катька. - У тебя нет своих, а объяснить это нельзя.

- Чего объяснить нельзя, того не существует. У вас имманентные признаки в основе всего: чеченец, еврей, старый, больной... Надо же не по этим признакам оценивать.

- А по каким? Типа полезность для общества?

- И про полезность у вас неправильно. Кто полезный для общества? Стивен Хокинг? У нас таких полно, я тебе говорил. В любой матшколе. Бугай какой-нибудь, чтобы работать? У нас роботы работают. У нас кто хороший, тот и полезный, это же такая элементарщина.

- Ну ладно. Но ты же понимаешь, что если кто хороший... он не может просто так улететь и отобрать шестерых? Он же никогда себе не простит, всю жизнь будет думать, что взял не тех...

- Будет, конечно, - согласился Игорь. - Любой эвакуатор это знает. Ходит в храм, молится Аделаиде и Тылынгуну, грехи замаливает. А как иначе? Один Кракатук без греха, и то Аделаида его пилит все время. Когда она его пилит, гремит гром и сверкает молния. Потом Тылынгун плачет, наплачет миллиметров тридцать осадков, и родители мирятся.

- И ты молишься?

- А как же. И ты будешь молиться, кому сочтешь нужным. Никогда не знаешь, кого брать. Того? Этого? А всех нельзя, мать. У нас ракет столько нет, и пространства нет, и на другие планеты мы пока не научились переселять. В обозримом пространстве парсеков на тысячу у нас две жилые планеты, на другие скидывать бессмысленно. Подохнут все.

- А всех наших вы, значит, никак взять не можете?

- А на чем? Это представляешь сколько ракет? По-моему, проще уже вам самим договориться, чтобы не взаимоуничтожаться, - что ж вы не договоритесь-то? Вас переделывать бессмысленно, у вас планета чужая. Я тебе, помнишь, обещал рассказать? Вот у нас она своя, мы ее сами освоили, на ней родились. А вас сюда занесли, вы потомки ссыльных, вам тут ничто не родное. Чужой дом - он и есть чужой.

- Так, может... если нас всех вернуть на прекрасную Родину... мы не будем больше грешить?

- Некоторые не будут. А некоторые будут. Хватит, Кать. Мы никогда не заберем отсюда всех. Человека иногда выпускают из тюрьмы, особенно если он - ребенок, родившийся там от случайной связи. Но это же не повод всех выпускать, верно?

- Даже если тюрьма горит?

- А кто поджег, Кать? Я, может, или ты? Сами подожгли, никто не заставлял.

- Не знаю. Не могу. - После волшебной травы к ней в самом деле вернулись силы, она поднялась и заходила по веранде, - маленькая, решительная, руки в карманах. - Не понимаю я. Как это - брать на себя божественные полномочия?

- А Бог как берет?

- Он на то и Бог.

- Он тоже спасает, кого может. Не думай, что это какая-то особенная сущность. Проблемы те же самые.

- Знаешь, у нас апокриф есть. Изведение из ада. Богородица выводит каждого пятого. Еще стих такой был, не помню у кого.

- У Домбровского, - сказал он. - И смотря, как кричит, как колотится оголтелое это зверье, - ты права, я кричу, Богородица, да прославится имя твое! Сошествие во ад, сюжет очень распространенный. И как видишь, не совсем выдуманный.

- Ты прилично знаешь наш фольклор, - хмуро сказала Катька.

- Ну, я же готовился все-таки...

- Плохо ты подготовился. Надо было знать, что приличный грешник никогда не согласится на такой выбор.

- Наоборот. - Он поднял на нее глаза и улыбнулся; такой улыбки она у него еще не видела. Дело в том, что он улыбался презрительно. В этом человеке, если он человек, в самом деле было намешано столько, что она постоянно путешествовала по всей амплитуде - от восторга к ужасу и обратно. - Приличных грешников не бывает. Человек есть человек, и такова его природа. Даже самый приличный грешник в решительный момент хватает пять-шесть ближайших к нему людей и говорит: забери меня отсюда.

- Но были же такие, что отказывались! - зло закричала она.

- Были, да. Такие боялись спасения еще больше, чем смерти. У вас таких полно.

- А если человек просто не желает играть в эту дурацкую игру! В это спасение избранных!

- Это его выбор, - спокойно сказал Игорь. - Если ему своя белоснежность дороже пяти спасенных жизней, он поистине великий грешник и достоин бедствовать вместе с этой планетой. Выживет - повезло, нет - туда и дорога. Зато красиво.

Катька замолчала.

- Кать, - он встал, подошел к ней и прижал ее к себе. Она вырвалась и отвернулась.

- Пойдем смотреть тарелку, - сказал он мягко. - Сейчас, только фонарик возьму.

Сарай стоял в дальнем углу восьмисоточного участка. Из окон веранды лился теплый желтый свет, горело окно у соседа, - и видно было, до чего кругом неприютно. Если мобильник тут берет, она немедленно позвонит мужу и скажет, что остается. Нечего и думать - возвращаться в такую пору. На этих дорогах они никого не поймают. Тарасовка выглядела сущим краем земли - неясные силуэты убогих домиков, сухие прутья с лохмотьями последней листвы, чавкающая грязь под ногами, да еще и накрапывать принялось.

На двери старого, еле держащегося сарая блестели пять новеньких, блестящих цифровых замков.

- Зачем столько? - спросила Катька.

- Серьезная вещь, запирать надо.

- Да его проще разломать, ты не находишь?

- Разломать его не так просто, - гордо сказал Игорь. - Тут защита все-таки. Попробуй ударить в дверь, можно несильно.

- И что будет?

- Психическая программа дубль пятнадцать будет, вот что, - пробурчал он, набирая коды. - Припадок ужаса, частичный паралич. Она у меня стоит за себя - знаешь как? Ты попробуй, правда. Не топориком, не ломиком, - просто рукой тресни, ничего особенного. Даже паралича не будет. Просто - ужас, тоска, желание убежать подальше...

Катька и так чувствовала ужас, тоску и желание убежать подальше. Она робко подошла к стене сарая и хотела ударить по ней, но не смогла. Вместо этого, удивившись себе, она погладила сырые некрашеные доски.

- Убедилась? - спросил Игорь. - Мощная штука. Я даже когда дверь открываю, чувствую некоторое сопротивление... Все, можно. Смотри.

Он распахнул дверь. Катька осторожно подошла и заглянула. Пахло мышами и каким-то рассыпанным удобрением, смутно белевшим на полу.

- Погоди, я фонарик включу.

Он достал "вечный" фонарик с синеватым мертвенным светом и направил его в глубь сарая. Катька на всякий случай ущипнула себя за руку. Она не знала, что ожидала увидеть, - да и вообще ничего уже не понимала.

Среди рулонов рубероида, белых пустоватых мешков неясного назначения и грязных лопат с потрескавшимися черенками стояла большая садовая лейка.

- Ну? - гордо спросил Игорь. - Форма, по-моему, идеальная. А ваши все - тарелка, тарелка... Я ж тебе говорил - аппарат должен быть обтекаемой формы. Вертикально ориентированный.

Тут она поняла, на что был похож летательный аппарат на его карточке с голограммой: длинный цилиндр с косо отведенной от него трубкой и чем-то вроде ручки сбоку. Да, конечно. Конечно, это она.

Некоторое время они молчали: Игорь - гордо, любуясь главным сувениром с Альфы Козерога, а Катька - устало. Все было понятно. Все-таки надо как-нибудь уехать домой. Господи, как глупо. Когда я уже стану взрослым человеком.

- Нравится? - спросил он.

- Очень удобно, - сказала она. - Отличная штука. Поливать, а особенно заливать - просто незаменима.

- Ну правильно, а ты чего ждала? Что тут стоит инопланетное чудо, лампочками мигает? Нет, Кать. Все предусмотрено. Система консервации, последнее слово. Форму сохраняет, а все остальное... У нас же серьезно, Кать. Не по-детски.

Катька еще некоторое время посмотрела на лейку, потом повернулась к нему и крепко его поцеловала.

- Я очень тебя люблю все-таки, - сказала она. - Ты себе не представляешь, что я сейчас чувствую.

- Мне бы хотелось, чтобы некую гордость за Альфу, - сказал он самодовольно.

- Нет. Нет, Игорь. Ужасное облегчение, просто колоссальное. Понимаешь... если бы тут действительно стояла тарелка, если бы я хоть вот на столечко допускала... это значило бы, что в мою жизнь вторглось нечто невероятное. И на меня упала дикая ответственность по отбору пяти человек из населения Земли. И эта ответственность разлучила бы меня с тобой, милый, милый, потому что я никогда не смогла бы после этого оставаться прежней. Ведь это ты перевалил на меня такой груз, а в случае отказа шантажировал собственной гибелью. А теперь ничего этого опять нет, и нет никакой тарелки. Я даже не сержусь, что ты так заигрался. Я давно хотела выехать из Москвы на воздух. Ну вот, выехала. Теперь можно жить. Отличная вещь, правда. Можно, я ее подержу?

- Ты что! - заорал он. - Ни в коем случае!

Но Катька его уже не слушала. Она подскочила к лейке и, не ощущая ни малейшего психологического барьера по системе дубль пятнадцать, схватилась за ручку. Сдвинуть лейку с места, однако, было нельзя. Катька старалась и так, и сяк, - лейка была необычайно тяжелой, она не могла сдвинуть ее даже волоком.

Это было ни на что не похоже. Она в последний раз дернула ее за ручку и отступила.

- Тяжелая, - сказала Катька жалобным голосом.

- Нет, ты еще попробуй, - сухо предложил Игорь. - Давай, давай. Мультизатор оторви к чертям... не жалко! Стабилизатор отломай... трансвольтаж... А может, еще пнем ее как следует? А? Вещь крепкая, выдержит!

Он вошел в сарай и с маху пнул лейку. Раздался гулкий пустой звук, в ту же секунду на соседнем участке вспыхнули красные искры над крышей дома, и в дядь-колиных окнах погас свет. Погас он и у них - электричество отрубилось по всей улице. Горел только голубоватый игорев фонарик.

Катька втянула голову в плечи и зажмурилась. Из оцепенения ее вывел тихий, захлебывающийся смех Игоря.

- Это она наделала, да? - робко спросила Катька.

- Нет, - с трудом отвечал он, - это Коля наделал... куркуль херов... Очень любит технику, идиот...

- Что такое?

- Успокойся, это он срать пошел. - Игорь зашелся в новом приступе хохота.

- А это... у него всегда сопровождается такими эффектами?

- В общем, да. Он установил у себя немецкий аппарат... ну, знаешь, у вас же тут все соревнуются именно по этому критерию. Кто лучше обставит процесс калоотделения. Я как в гости зайду - сразу вижу: люди с особенной любовью обустраивают сортир. Серьезное такое отношение к процессу. А на дачах это обычно решается, как ты понимаешь, при помощью ямы или ведра. Ну, биотуалет, если кто побогаче... Но Коля непрост! Он очень непрост!