Чтение 9–й страницы книги ~Архангелы и Ко~

Тем временем в бокс вперся обильно груженный всевозможным барахлом исполнительный механизм, похожий на "модерновый" столик, многоногий и многоугольный, а следом - нагруженный лишь самую чуточку поскуднее афгано-немец Кадыр-оглы.

- Все-таки мне не нравится, что мы все трое уходим, - сообщил афгано-немец, сбрасывая на пол свою кладь.

Матвей попробовал сообразить, уход которых трех из пяти присутствующих (включая исполнительно топчущийся у стены механизм) может смутить герра Клауса. В результате стремительных, но довольно-таки напряженных размышлений первой была безоговорочно отсеяна кандидатура механизма, второй - почти столь же безоговорочно - личность долболома по кличке Фурункул.

- Если мы все трое сковырнемся, остальным всем тоже футляр, - сказал Клаус.

- Если из нас сковырнется даже только один кто-нибудь, всеобщий футляр тоже будет.

Это Матвей так сказал. Вообще-то под "из нас" он подразумевал только себя и каракальского капитана, но объяснять это вслух счел излишним. Таким же излишним, как и втолковывать Клаусу, что по причине категорического недоверия не выпустит того без присмотра (кстати, бухгалтер Рашн не сомневался, что самого его Клаус тоже не выпустит без присмотра - по причине стопроцентно аналогичной).

А Дикки Крэнг буркнул:

- Если я сковырнусь (хоть в коллективе, хоть персонально), меня чей-то там футляр вряд ли будет очень уж волновать.

Крэнг был единственным, кому по некотором размышлении решили рассказать все как есть. Информацию Дикки-бой воспринял на удивление спокойно, сообщив, что, во-первых, он ожидал чего-то гораздо худшего, а во-вторых, Ма... этот... Бэд Рашн обязательно найдет какой-нибудь выход.

А прочие пассажиры... Черт их знает, может, они впрямь поверили сказочке, которую Лафорж и Мак поведали им условные бортовые сутки назад.

А может, и не поверили. Скорее всего, Крэнговы боевики остались невозмутимыми, видя невозмутимость Крэнга, а новоэдемцы остались почти спокойными, видя невозмутимость тертых боевиков. Некоторые особо отважные умельцы безмашинного труда настолько расхорохорились, что даже пробовали набиваться на участие в первой рекогносцировке. Впрочем, эти герои малость подпортили впечатление от своего героизма, слишком явно обрадовавшись отказу.

Тем временем Клаус вздохнул, потом еще раз вздохнул...

- Ну, гут. Зер гут. Превосходно. С моим мнением не считаются, зато меня усваивает подавляющее большинство... как сказал жучок, упавший на муравейник. Тогда так... - Немец Кадыр-оглы заложил руки за спину и вообще принял позу, из каковой, вероятно, в бытность свою мичманом привык беседовать с нижними чинами. - Займемся экипировкой. Ваша не годится. Крэнг и вы... как там вас? Фурункул? Однако... В общем, мокрую кожу снять. Вот тут у робота три камуфляжных пылеводоотталкивающих комбинезона. Облачайтесь, шнелль!

Фурункул исподлобья зыркнул сперва на Клауса, потом на Крэнга - дескать, че этот зуммер тут раскомандовался? Крэнг тоже зыркнул на Клауса, потом на Матвея. Матвей пожал плечами и принялся облачаться в пылеводоотталкивающий камуфляж. Крэнг тоже пожал плечами и тоже принялся. Тогда и Фурункул пожал плечами. А азиат Клаус не умолкал:

- Интенсивность и цветорешение камуфляжа задаются вот этим блочком на поясе. Интенсивностью не злоупотреблять: аномалию энергоплотности могут засечь с орбиты. - (При этих словах милый мальчик Фурункул на мгновение перестал облачаться и заинтересованно вздернул брови, но, так и не дождавшись объяснений, продолжил прерванное.) - По этой же причине чтоб мне ни клочка мокрой кожи. И поменьше металла. И не пользоваться энергооружием, поняли? Взять с собой разрешаю, но стрелять... Только если вас уже начнут жрать живьем. Выстрел из, например, лучевки безошибочно фиксируется и идентифицируется буквально всеми средствами орбитального наблюдения.

Боевик Фурункул опять вздернул брови. Крэнг скорчил Клаусу жуткую гримасу, а Молчанов торопливо сказал:

- Мы опасаемся конкурентов. Когда зайдет речь о реализации прав первопоселенцев, нам сможет обломать кайф любая мелочь. Например, доказательное свидетельство об использовании нами недозволенного оружия. Не говоря уже о том, что на нас могут попросту уронить что-нибудь нехорошее. Кусай себе потом в аду уши, что засветился сдуру...

- Именно, - нетерпеливо бросил капитан "Каракала".

Крэнг кое-как застегнул на себе все-на-свете-отталкивающий камуфляж и, более или менее выпрямившись, осведомился:

- А сколько от меня должны отлопать живьем, прежде чем я получу право на выстрел?

- Ну, возможно... э-э-э... возможно, примерно треть? - предположил псевдо-Рашн.

Дикки-бой подумал и объявил:

- Вряд ли я столько вытерплю.

- Верни лучевку обратно мне, - мило улыбнулся Матвей. - Уж я-то обязательно вытерплю... если жрать будут тебя.

Клаус сказал нарочито бесцветным голосом:

- Для самозащиты извольте получить штурмовые винтовки реактивно-пулевого боя. Прошу наблюдать... - Он взял в руки одну из груженных на столообразного робота матово-черных длинноствольных уродин. - Полуоптический прицел. Предохранитель: вот так - перевод в боевое положение. Магазин: так - вынимаем, так - вставляем. Затвор: вот так - досылаем патрон в патронник. И - огонь. Стрельба выбросом гильз не сопровождается ввиду полного отсутствия таковых. Понятно?

Только один псевдо-Рашн ответил: "Да". Крэнг и Фурункул хором издали носами презрительное "ф-фы" (дескать, нашел кого и чему учить!).

Афгано-немец этого фыканья словно и не заметил:

- Чтобы винтовка данного типа полностью освоилась с хозяином, достаточно двух-трех пробных выстрелов (надеюсь, обстановка снаружи даст нам такую возможность). Что еще?.. Ну, краткая характеристика: емкость магазина - сто двадцать патронов; боевая скорострельность - до ста двадцати выстрелов в минуту, дальность эффективного огня в здешних условиях - до пятисот метров, убойная сила позволяет разобраться с любой здешней сухопутной дрянью. Все детали выполнены из "омертвленного" керамоуглерода, ствол оснащен пламегасителем - так что можете палить в свое удовольствие...

- Ему же больно будет, - перебил Крэнг.

- Кому? - малость опешил Кадыр-оглы.

- Моему удовольствию. - Дикки-бой якобы невольно опустил взгляд куда-то чуть ниже своей поясной пряжки.

Фурункул заржал (кажется, только из солидарности с непосредственным начальством). Клаус мучительно нахмурился, и Матвей счел необходимым объяснить ему:

- Это он, понимаешь ли, шутит так. У него, понимаешь, чувство юмора.

С минуту Клаус продолжал морщить лоб. Потом сказал:

- Предупреждать же надо!

А потом вздохнул и продолжил прерванный инструктаж:

- Так, проверьте на поясах... Антибион: универсальный дезинфектор и дезинсектор в одном корпусе, активируйте прямо сейчас однократным нажатием красной кнопки и не выключайте до возвращения. Далее - биноскоп, подсумок с двумя запасными обоймами, термокинжал (включается надавливанием... прошу наблюдать: вот здесь). Майне херен, особое внимание, битте: комплект для заращивания прорех на комбинезоне в случае образования таковых...

- А средство для заращивания собственной шкуры есть? - осведомился Крэнг. - Вряд ли всадники будут делать прорехи только в комбинезонах.

Клаус лишь плечом дернул, продолжаючи:

- ...в случае, значит, образования таковых... Байсан, конечно, не Даркхэлл, но без насущной необходимости контактировать любым местом со здешней атмосферой не есть гут гетроффен. Вот это - клейкая масса, наносить по периметру отверстия, очень быстро, схватывается моментально... это собственно сращиватель. Далее: фонарь, микролебедка (двести метров, тросик выдержит даже Крэнга и даже вместе с его чувством юмора)... аптечка, микробиде...

- А оно точно непользованное? - брезгливо осведомился неугомонный Дик, двумя пальцами снимая с пояса портсигарообразный приборчик.

- Точно-точно, - заверил афгано-немец. - Только рекомендую учесть: поскольку это тоже энергоплотный прибор, употребление свести к предельному минимуму.

- Это как? - Крэнг недоуменно заломил брови.

- А элементарно: терпи до упора, и баста, - любезно просветил его Матвей, скалясь.

- Вот именно, - подтвердил Кадыр-оглы. - Так, господин Рашн, ты прихватил комп, что я тебе вчера подарил?

- Прихватить-то прихватил. Только я так и не понял, зачем он нам.

- Ну я же уже... Он может работать в режиме акустического синхронного транслэйтора. Забыл?

- Согласно информации упомянутого компа (и очень не только его), издаваемые всадниками звуки транслэйт-расшифровке не поддаются вусмерть, - сообщил Матвей. Он скользнул взглядом по обернувшимся к нему напряженно-заинтересованным лицам, вздохнул: - Так, похоже, моя очередь лекторствовать... Если не считать всякую макрель и скандальных околонаучных журналюг, то разумность местных аборигенов однозначно признает только один серьезный спец... правда, он разный там академик и все такое. Но признает он эту, значит, разумность с оговорочкой. Дескать, речь всадников - уж так, мол, и быть! - действительно речь, но основана, мол, на образном коде, а не на... как его бишь... а, во: не на ассоциативном. И следовательно, их логика с человеческой точки зрения совершенно неалгоритмируема. Поголовное же большинство яйцеголовых вообще этак стыдливенько именует всадников не "разумные", а "организованные". На основании обеих теорий, во-первых, OOP, поколебавшись малость, приняла-таки официальное решение о нераспространении на всадников закона об аборигенских преимущественных правах. Во-вторых, имейте в виду: если вас выпотрошат, то сделают это либо инстинктивно, либо из соображений, человеческому пониманию категорически недоступных. Легче вам от этого? Вижу, что да... Вот... А в-третьих и главных, я принял научно-обоснованное решение о нецелесообразности таскания с собой лишнего полкила. Я не слишком... э-э-э... пространно аргументировал свою точку зрения?

- Ничего, не надорвешься, - Клаус безмятежно проигнорировал и лекцию, и последний вопрос. - Ну, и последнее. Во избежание недоразумений предлагаю снаружи общаться исключительно на каком-нибудь одном языке. Раз уж мы сейчас все время галдим на глобале, его давайте и придерживаться. И, недоразумений же во избежание, предлагаю с полуслова исполнять все указания господина бухгалтера Рашна. Он заявил, будто точно знает, что и как мы сейчас должны делать. А объяснить ничего не хочет. Вот и пусть берет ответственность на себя. Согласны?

Фурункул вопросительно глянул на Крэнга. Тот кивнул:

- Вполне. От руководства экспедиции не поступало никаких приказов, противоречащих этому предложению.

Фурункул тоже кивнул и принялся натягивать на голову эластичный глазастый шлем дыхательного прибора.

"Ай да Дик! - изумленно подумал Матвей. - Ай да политик!"

Насосы уже закачивали в шлюз-отсек забортную воду. Вода была мутной, неприятно пенистой и пахучей; в ней даже, кажется, трепыхалась какая-то головастикообразная погань. Увы, шлюз, как и весь корабль, был рассчитан главным образом на забортье, в котором наличествует один только абсолютный нуль - градусов и всего остального. Нашлись бы, конечно, всякие аварийно-эвакуационные штуки и на такой вот случай, но проклятая необходимость маскироваться... Ладно, пересуществуем. А вот ввалившейся извне мерзости существовать осталось недолго: за внутренней створкой шлюз-отсека нетерпеливо сучит манипуляторами целое стадо исполнительных механизмов - сантехнических, медицинских, дехимизационных и черт знает каких еще.

Матвей распаковал было дыхательное оголовье, но, так и не донеся его до лица, подбрел по колено в воде к афгано-немцу и спросил тихонько:

- Ты совершенно уверен, что здесь только я знаю, как выпутаться из всего этого безобразия? А может, ты тоже что-нибудь знаешь?

- Я?! - Клаус так выпучил глаза... В общем, Молчанову на миг показалось, будто бы собеседник уже успел напялить шлем, а второй, ненапяленный, держит в руках просто от нечего делать. - С чего ты вообразил?!

- Да так, с разного... Вот, например, инструктаж ты только что здорово проводил. Из тебя так и перли профессиональные навыки кадрового кросстар-навигатора. Правда?

Клаус почему-то промолчал - наверное, не расслышал.

* * *

А снаружи, в забортье, решил наконец затеяться очередной день. Именно решил и именно наконец. Долгонько качался, балансировал он на грани хмурого, какого-то нечистого рассвета и крепкого света - словно бы сомневался, раздумывал по-гамлетовски: быть или же не быть? И вот все-таки соизволил облагодетельствовать - выпятил из-за мертвых серых бугров бесформенное гнойно-ржавое пятно, лишь немногим более светлое, чем гнойная муть здешнего неба.

Правда, самозванному бухгалтеру Рашну и его спутникам не выпало возможности толком оценить великодушное благодеяние байсанского дня. Самозванному бухгалтеру и его спутникам было совершенно не до окружающих красот (верней, не до абсолютного отсутствия таковых). Очень трудоемким оказался на практике вроде бы с виду сущий пустяк - выйти из корабля. То есть именно само "выйти" не стоило ни малейших хлопот: когда шлюзовой отсек заполнился водою примерно до уровня Матвеевых подмышек, Клаус открыл внешний люк и содержимое шлюза попросту выплюнулось за борт и далее (на поверхность) вместе с внушительных размеров пузырем. А вот потом...

Озеро было, говоря мягко, не маленьким, а Клауса угораздило плюхнуть "Каракал" на изрядном удалении от любого из берегов. Добираться до суши планировалось с помощью самонадувающегося моторного понтона. Именуемый оным тюк эластичного, но, согласно техпаспорту, практически ничем на свете не пробиваемого, не прокалываемого и не прогрызаемого материала выплюнулся вместе с участниками вылазки, громоздко закачался на грязно-бурой пене, мягкое колыхание которой исполняло на местном водоеме обязанности волн, - закачался и не спеша приступил к самонадуванию.

Водоотталкивающие экспедиционные комбинезоны отталкивали воду до полной непотопляемости, и четверо отважных первопроходцев болтались вокруг постепенно обретающего форму понтона, как... "Как мухи в газировке", - сказал чей-то голос, неузнаваемо изувеченный внутришлемным интеркомом. А другой голос тут же сообщил, что, насколько ему, голосу, известно, никто еще пока не додумывался газировать бычачью мочу.

Матвей попробовал использовать обозначившуюся задержку для попытки осмотреться. Изо всех сил опершись руками о плоскую спину случившегося рядом исполнительного механизма и чуть оный не утопив, он до пояса высунулся из пародии на воду... Но ничего путного увидать не сумел - только плоские круглоглазые зеленоватые ряхи дыхательных шлемов да много-много газированной бычьей мочи. Возвратившись в исходное состояние, лжебухгалтер лже-Рашн от нечего делать стал было прикидывать габариты быка, способного оставить после себя лужу такой обширности. Как вдруг недоделавшийся понтон издал внушительное басовитое "бум!" и принялся сдуваться обратно (несоизмеримо оперативнее, чем до этого надувался). А рядом с ним вспорол пену и канул куда-то вглубь полупрозрачный плавник, туго распяленный на частоколе черных копьеподобных игл.

Размеры ли плавника произвели такое волшебное впечатление, желто-зеленая ли мерзость, которой сочились острия игл, легкость ли, с которой эти самые иглы пропороли сверхпрочный эластопласт, - черт его знает. Так ли, иначе, но все наличествовавшие вблизи представители славного биологического вида хомов сапиенсов оцепенели на миг, а потом, не сговариваясь, рванули к берегу с такой скоростью... любой пловец-профи, увидав, от зависти моментально бы нажил прободную язву желудка. Ведь что он такое, профи-то? Ведь ему-то, гадине, благодать: гидрокостюмчик... считай, вторая уютная кожа - не хуже, чем натуральная своя (хоть по правде, конечно же, не своя, а как бы дельфинья)... и он, профи-то, налегке; и плавать ему в настоящей чистой воде, а не в этом самом; да еще и деньги платят немалые... А тут...

...Пористая буро-зелено-синяя масса вдруг выскользнула из пены навстречу Матвею, смазала его по наличнику, мертво облепив псевдостекла вотч-амбразур; потом тем же скользящим размахом проехалась по груди, животу, коленям... Лжебухгалтер отчаянно забарахтался, но довольно быстро сообразил, что гребет ладонями нечто хоть и податливое, но все же явно не жидкость. Секунду спустя ниппель внутришлемной подачи тоник-питья, ни с того ни с сего возбудившись, вдавился Матвею в нижнюю губу, и тот очухался по-настоящему. Очухался и осознал себя лежащим мордой книзу в некоей аморфной вязкоподвижной массе (попросту говоря, в грязи). Похоже, заплыв неожиданно завершился успехом.

Ниппель согласился обмякнуть лишь после того, как Молчанов охлестнул его многострадальными своими блинчатыми губами и сделал непонарошечный глоток. Пойло было теплым и гадким, зато оно моментально прогнало отвратительную дрожь в руках-ногах и прочистило мозги. Настолько прогнало и прочистило, что Матвей попытался встать.

Отчасти это удалось. Он без особого труда поднялся на четвереньки, чуть передохнул и собрался было продолжить, но тут его правое колено поползло куда-то вправо, а левый кулак поехал куда-то влево... Через миг Матвей ляпнулся в исходную позицию, и все, что было понавьючено у него на спине - энергобатареи, проклятая пулевая стрелялка, синтезаторы дыхательной смеси, еды и питья, что-то еще, - вся эта переносная барахолка увесисто и многоугло пришмякнула хозяина сверху.

Затем рядом заслышалось еще какое-то чавканье, постороннее. Неведомая могучая сила вздернула псевдобухгалтера на ноги, развернула, смахнула с вотч-амбразур синюю пакостную замазку, и Бэд Рашн получил возможность видеть.

Первым подарком вновь обретенного зрения оказалась возможность обнаружить прямо перед собой глазастую серо-зеленую образину, встопорщенную перфорированными бородавками выпускных клапанов и внешних микрофонов.

"Интересно, мое дыхание тоже отдается в наличник вот таким идиотским еканьем щек?" - очень к месту подумал Матвей и еще более к месту хихикнул.

- Очухался? - вопросительно прохрюкал в интеркоме голос, кажется, Крэнга.

- Очухался, - утвердительно прохрюкал в интеркоме чей-то другой голос. Молчанов немедленно озлился на анонимного непрошеного ответчика (какого, дескать, черта-дьявола лезет расписываться за других?!), однако почти сразу же понял, что злиться не на кого. Никто за него, Молчанова, не расписывался, а значит, понятно, чьим тот утвердительный голос был. Такими вот изощренными трассами выдрючивается мысль разумного существа, не в свои штаны угодившего (про штаны - это на текущий момент как в переносном смысле, так и в прямом).

В общем-то, хулиганил не только мыслительный аппарат. Хулиганило все. Ноги норовили разъехаться в стороны; дышалось с хрипом и свистом; где-то в недрах скафандра балансировал на границе слуха и подсознательного мировосприятия панический зуммер готовой захлебнуться и сдохнуть системы потопоглощения... Изрядно же твоих, псевдобухгалтер, силенок сожралось давешним рекордным заплывом...

Малейшая попытка шагнуть при таком состоянии обещала завершиться (с вероятностью процентов этак в сто пятьдесят) неуправляемым броском по траектории совмещения старт-объекта "морда" с финиш-пунктом "грязь". Так что Матвей решил малость потянуть время, дисциплинированно стоя там, где поставили, - ни уже толком на берегу, ни еще толком в воде. А чтоб не стоять зазря, можно наконец оглядеться.

Оглядка принесла разочарование: заплыв бухгалтера Рашна, оказывается, вовсе не был рекордным. Бухгалтеровы спутники (кроме, разве что, исполнительного механизма) уже имели место на берегу, причем, судя по всему, довольно давно.

По чему всему судя?

А вот.

Клаус и Фурункул (опознанные методом исключения) переминались по щиколотку в синюшной губкообразной эрзац-траве шагах в тридцати от обреза мочеподобной эрзац-воды. Мало того: после них на байсанской синюхе не осталось следов. А вот за Крэнгом (который уже ковылял прочь от берега, поскальзываясь на каждом шагу и на каждом же шагу разражаясь матерным лингвистическим ассорти) тянулся отчетливый след. Причем не только тянулся, но и затягивался. Еле заметно. Не спеша. Вальяжно. Матвею даже примерещилось, что внешние микрофоны доносят смачное медленное почавкиванье - словно этакий огромный губастый (ой, вот губастость сейчас поминать кому бы другому!) рот кривится, коверкается в беспрерывных самодовольных ужимках... Что ж, в причине для самодовольства поганой губке не откажешь. Изрядными проблемами может обернуться это ее умение быстро заживлять следы: наверняка ведь она следы не одних только землян заживляет!

Синюха... Эрзац-трава... Губка... Никакая она не губка и - тем более! - не трава. По правде она гриб. Не совсем такой, как земные, зато совсем один. То есть нет, "один" - это, конечно, преувеличение. Поэтическая гипербола. Согласно комп-информации, на Байсане аж целых восемнадцать грибных... как бишь это... а, во: плодовых тел... площадью от пяти до трехсот миллионов квадратных километров. Кому что, а Молчанову, например, всегда мечталось узнать, каково гуляется микробу по шляпке мухомора. Синего такого мухомора, на каждое движение тяжеленных микробьих башмаков отвечающего мерзким навозным чавканьем и облачком рвущегося на волю... ч-черт, даже внутри микробьего газоизолирующего шлема воняет очень подходяще к внешнему виду озера! Какой кретин регулировал синтез-корректор дыхательной смеси?! Кретин, не соображающий, что допредельные и допустимые концентрации могут запредельно и недопустимо вонять!

От горизонта до горизонта разлеглось плодовое тело холмистой байсанской степи. Больше всего ото напоминало диванную обивку цвета свежего сочного бланжа. Грубую обивку, старую, комковатую. Местами безобразно продавленную. Местами - там, где уцелевшие матрасные амортизаторы еще пытаются исполнять свои никому уже не надобные обязанности, - протертую до грязной серой подложки.

От горизонта до горизонта.

Только где-то так далеко, что почти и не различить, берег дующегося пакостной пеной озера словно бы сизым дымом подернут. Это небось и есть обитель тех самых пресловутых флайфлауэров. Как это - псевдомангры? Нет, псевдомангр. Потому что подмявшая полконтинента чащоба слагается из одного-единственного куста. На комп-картинке это выглядит мерзостно, но в натуре (которую, бог даст, вскорости придется увидеть) наверняка покажется еще того мерзостней.

А сверху все перечисленное великолепие прихлопнуто отсырелым, мохнатым от плесени потолком. И правильно. Именно такое небо как нельзя лучше подходит миру, где вместо степи - найденный на свалке диван, вместо воды - моча, вместо джунглей - черт-те что, вообще никакому сравнению не поддающееся... и гнойный свищ вместо солнца. В чем Байсану, перетак его, не откажешь, так это в безукоризненной целостности имидж-образа.

Однако же и долгонько предстоит тащиться мусорной диванною степью к опушке кишащего поганью бескрайнего куста. Нужно будет подняться на охватившую озеро холмистую гриву. По ней идти наверняка легче - там почти нет проклятой синюхи, и песок там слежавшийся, плотный... то есть он таковым выглядит... издали. И аммиачный смрад там наверняка слабее... И видно оттуда дальше... правда, и идущих там будет видно издалека: на фоне неба никакая мимикрия не выручит, даже если чертовы комбинезоны обладают-таки способностью к оной...

Но боже-боженька, какой же путь предстоит! До самого горизонта, который почему-то кажется ненормально далеким... И почему-то никак не проходит гнетущая усталость, неуверенность, из-за которой просто-напросто боязно стронуться с места... Почему-то? Нет, господин бухгалтер, ты все-таки идиот. Даренный Клаусом комп говорил четче некуда: плотность девяносто шесть процентов земного эквивалента, диаметр - аналогичного эквивалента процентов сто двадцать девять. Вот тебе и ответы на оба твои "почему?". Горизонт действительно ощутимо дальше, нежели земной или новоэдемский. А усталость, по правде, никакая и не усталость. Плотность та же, объем больше, а гравикомпенсаторы лежат на озерном дне в составе утопленника по имени "Каракал". Все понял?

Откуда-то из-за спины, из невидимой опасной близости ударил по внешним микрофонам длинный натужный плеск. Матвей развернулся, дергая с плеча оружие. Ноги, как заполошные куры, вознамерились порскнуть в разные стороны (одной захотелось на берег, а вторая почему-то сунулась обратно в озеро); стрелялка, естественно, за что-то там зацепилась, и Молчанов, рванув ее посильней, только того и добился, что окончательно разделался с остатками равновесия...

Самое обидное, что вся вышеописанная акробатика оказалась напрасной - он понял это, уже сидя в курящейся давленной синюхе и обалдело пялясь на виновника своего испуга.

Виновником оказался исполнительный механизм. Это он наконец добрался до берега, волоча за собою вспоротый от носа до кормы понтон.

- Брось ты его! - ненавидяще сказал Матвей, ценою титанических усилий возвращаясь в вертикальное положение.

Механизм исполнительно бросил. Молчанов злобно пнул упокойное плавсредство, снова едва не упал, выругался и, с трудом развернувшись, побрел к сбившимся в кучку спутникам-людям. Побрел точь-в-точь как недавно Крэнг: то и дело оскальзываясь и матерясь на всех мыслимых языках.

...Некоторое время стояли тихо, пытаясь освоиться с окружающими красотами. Когда безнадежность попыток сделалась очевидной, Клаус спросил обреченно:

- Ну так как, будем тренироваться в стрельбе?

Но тренироваться в стрельбе не хотелось. Никому. Даже Матвею, который о пулевом оружии представление имел лишь чисто теоретическое. Неожиданное общее нехотенье стрелять прорастало из внезапного осознания всеобъемлющей, глобальной тишины, разлитой вокруг. Ведь, наверное, в любом другом из миров, наделенных жизнью, даже если надел этот куда скудней здешнего, что-нибудь обязательно шелестит под ветром, и какая-нибудь живность развлекается ревом, воем, вспискиванием, свиристением или хоть попросту противным назойливым гудом...

А здесь...

Ну да, да - пена на озере. Она действительно то ли шипит, то ли шуршит неумолчно и ровно, только бесконечный этот неизменчивый звук с тишиною в кровном родстве.

А еще там, в пенной трясине, время от времени проскальзывают какие-то смутные тени. Смутные и бесшумные. Один раз вымелькнуло из нее стремительное гибкое тело - что-то среднее между клювастой рыбой и бескрылой птицей; вымелькнуло, изогнулось упруго и упруго же вонзилось обратно. Без малейшего плеска. Без ничтожнейшего противоречия каменной тишине байсанской диван-степи.

Как-то вопреки пониманию понималось: выстрел, даже до почти полной неслышимости ослабленный глушителем, воспримется здешним миром как удар. Как пощечина. Как оскорбление. А он, мир-то здешний, не походил на те, которые сносят оскорбления безответно.

- Ну, нихт шиссен так шиссен нихт. Тогда... - Клаус откашлялся. - Бэд! Слышишь, Бэ-эд! Ты ведь в местный джангл хочешь, в псевдомангр этот? А?

- Да. - Матвей сам не услышал своего голоса, но Кадыр-оглы счел беззвучие разновидностью утвердительного ответа.

- Тогда так. - Афгано-немец Клаус Генрих вдруг с ощутимой опаской всунул руку в неустанно сучащее многоножие исполнительного механизма, отчетливо скребанул по его гулкому керамопластовому брюху, и механизм медленно, словно бы нехотя, начал покрываться синими крапчатыми разводами. - Идем звездой, - сказал Кадыр-оглы, распрямляясь и переводя дух, - механизм в центре, держаться как можно ближе к нему. Направление марша - во-он тот холм, потом по гребню. Вопросы?

- А, короче, зачем это - липнуть к испу? - спросил Фурункул (похоже, просто так спросил, чтоб только не промолчать).

- Он нас прикроет от сканеров. От возможного сканирования с орбиты. У него антиполе. Еще вопросы? Ну и хорошо. С Богом. И не зевать.

..."Во-он тот холм" был именно тем плешивым бугром, на котором вчера маячили трое всадников. Сейчас на плоской серопесчаной плешине остались только следы - то ли копыт, то ли кулаков, то ли еще чего-то.

Взобрались. Постояли, отсапываясь. Осмотрели следы. Внимательно оглядели окрестности. Не обнаружив ничего подозрительного, двинулись вдоль гривы - держась поближе к роботу и не зевая.

Идти было трудно - так, будто все время в гору. Хоть когда по правде приходилось взбираться на очередной всхолмок, хоть когда с очередного этого всхолмка надлежало спускаться, особой разницы не чувствовалось.

Довольно долго в интеркомовских динамиках слышны были лишь натужное сорванное дыхание да еще (это в седловинках, где песок затягивала чавкотная синюшная склизкость) раздраженный многоголосый мат. Потом кто-то - кажется, Крэнг - вдруг решил сообщить:

- Я вот иду и все время думаю...

Матвей заржал. И еще кто-то заржал. Крэнг повысил голос:

- ...все время думаю: как мы потом попадем обратно в корабль?

- До "потом" и "обратно" еще знаешь сколько!.. - легкомысленно сказал Молчанов.

- Мак и Лафорж сейчас должны заниматься тамбур-тоннелем, - это наверняка капитан Клаус высказался.

А то ли Дикки-бой, то ли Фурункул пробурчал, сопя:

- Лучше бы они "Вихрь" починили. Топчись тут теперь пешком...

- Даже будь "Вихрь"... уф... исправен, мы бы все едино топтались пешком, - утешил Матвей труднораспознаваемого бурчальника. - Глиссер даже при маскировочных ухищрениях с орбит... орбиты куда легче засечь, чем пешую группу при ухищрениях же.

Уже однозначно идентифицируемый голос немца Кадыр-оглы дополнил:

- Они пробовали чинить. Не выходит (так однажды утром сказала гроссмутер Марта, накануне проглотившая свой лорнет). Там какая-то проблема с кодовым пускателем. Серьезная проблема.

Бухгалтер Рашн не стал разъяснять, что "серьезная проблема" - это на самом деле из мелочей мелочь, однако дополненный ею пускатель оживляющего пульта теперь не откликается даже на правильный код (в чем уже наверняка имели возможность убедиться Шостак-сын и его бывалый секретарь). Но делать причину неработоспособности глиссера достоянием широкой общественности покамест рано. Мало ли какой стороной может вывернуться ситуация...

- А че вы, короче, боитесь этой орбиты?! - злобно осведомился непосвященный в тонкости происходящего Фурункул. - Ну, конкуренты... Даже конкуренты не обязательно шваханут так вот сразу, короче, ни за соплю неутилизированную.

- Раз боимся, значит, есть чего! - отрезал Клаус.

По Матвееву разуменью, Фурункул бы не должен был удовольствоваться таким ответоподобным отрезом. Но Фурункул, как ни странно, удовольствовался. Во всяком случае, он промолчал - только междометие издал какое-то непонятное (впрочем, исполнителем раздавшегося в интеркоме отрывистого "э-эыф!" не обязательно был именно он).

Похоже, азиата Клауса тоже обескуражила такая покладистость оппонента.

- Ну, что молчишь?! - воинственно осведомился Кадыр-оглы.

Ответа не последовало, и он уже с легкой тревогой окликнул:

- Э-хой, Фурункул!

Четверо людей и робот как раз взобрались на очередной бугор (едва ли не на самый высокий из всех уже пройденных) и не то что остановились передохнуть, а так, призапнулись малость перед крутоватым спуском. И сразу выяснилось, что людей уже не четверо.

Обладатель неблагозвучно-медицинского прозвища и Дикки-бой всю дорогу держались позади. Но теперь, невольно глянув через плечо на объект Клаусова тревожного оклика, Матвей обнаружил лишь одну крупногабаритную фигуру. Причем то, как оная одинокая фигура запульсировала подбородком дыхательного намордника, неопровержимо доказывало, что это именно ее голос засипел в интеркоме:

- Слушай, Клаус, ты уже второй раз назвал его Фурункулом. Я бы на твоем месте...

- Меня сейчас гораздо больше интересует ЕГО место. Куда он проп?..

- ...на твоем месте поостерегся, - невозмутимо гнул свое Крэнг. - Он парень терпеливый и всегда считает до трех (дальше просто не успел выучиться). А потом... Знаешь, как он обломал Хека Голову? Не знаешь... Правильно, о таком лучше не знать.

Резкий противный скрип, бесстрастно переданный интеркомом, скорее всего был произведен Клаусовыми зубами.

- Так как же полагается величать твоего этого... головолома? - осведомился Кадыр-оглы, доскрипев.

Молчанов понял уже, что затевается какая-то остроумность (в смысле Крэнговых представлений как об уме, так и об остроте оного). Догадался, но воспрепятствовать не успел. Дикки-бой медленно, чуть ли не торжественно даже произнес:

- Карбункул.

В следующий миг внутришлемный динамик взорвался громовым свирепым ревом. Исполнительный механизм закрутился на месте, будто недодавленный таракан; Клаус рванул из-за спины штурмовушку... А Матвей, глядя на Крэнга, даже не вздрогнул. Крэнг тоже не вздрогнул. И не шевельнулся. Он спокойно сказал:

- Заткнись.

Рев как обрезали. Мгновением позже на бугряную вершину выкарабкался пропавший "головолом", сплошь перемазанный в давленной синюхе. Выкарабкался, встал с четверенек и прохрипел, по-песьи давясь злобным нутряным клокотанием:

- Вот хоть раз, хоть еще один раз только попробуй... Короче, не посмотрю, кто ты там... Понял?

- Заткнись, - повторил Дикки-бой, а потом заговорил неспешно и ни к кому специально не обращаясь: - Если человек на подъеме поскользнулся, съехал на пузе вниз, разлегся, как свинья в луже, и отдыхает - так что, спускаться за ним, силком поднимать? Еще чего! - Дик вдруг очень несолидно хихикнул, сообщил ни к селу ни к городу: - Он в жизни всего-то и прочитал, что пару-другую заголовков...

- Можно подумать, ты прочитал больше, - хмыкнул Молчанов.

Крэнг будто не слышал:

- Есть такой детективчик, древний еще, из классики. Шекспир, кажется, написал про мисс Марпл - "Голубой карбункул". Так вот этот шиз, - Дик, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем себе за спину, давая понять, что имеет в виду не Шекспира, - этот шиз воображает, что раз карбункул, значит, обязательно голубой. Будто бы на самом деле карбункул и фурункул не одно и то же. Дикарь.

Услыхав это последнее слово, Матвей передумал говорить другу Дикки-бою придумавшуюся уже ядовитую гадость и невольно заозирался. И сам друг Дик заозирался тоже. А Клаус сказал устало:

- Хуже чем дети... Хватит дурака валять, давайте идти. И хватит трепаться. Радио у нас, конечно, слабое, но все равно... Как сказал бы русский Молчанов, береженого Бог бережет, а неосторожного конвой стережет.

И снова спуск-подъем, ать-два, левой-правой... На жадных захлебистых вдохах маска сдавливает лицо; на каждом выдохе якобы незапотевающие вотч-амбразуры подергивает мутный туман, который иногда успевает, а чаще не успевает попрозрачнеть до следующего оглушительного "х-хы-ы!"; изготовленное оружие отрывает руки; якобы мягкая и якобы газонепроницаемая манжета дыхательного шлема, кажется, уже до мяса протерла затылок; при каждом шаге грузно гупает по бедрам и пояснице навьюченное барахло; под все невыносимее тяжелеющими башмаками то шорох песка, то засосливое чмоканье синюхи... Хорошо, хоть смрад почти пропал. Только это не потому, что гадкое плодовое тело перестало вонять аммиаком. И не потому, что управляющий процессор удосужился отладить работу дыхательной синтез-системы. А потому, что, когда концентрация вонючки с ученым именованием "эн аш три" достигает какого-то там порогового уровня, воспринимающие рецепторы в человечьем носу объявляют себя банкротами и закрывают лавочку.

Во как полезны знания (пускай даже и бессистемно-случайные): прочие-то все спутнички небось воображают, будто бы это у них от пота жжет-режет под веками. А Матвею-Бэду Рашн-Молчанову хорошо: он точно знает, что глаза расплачиваются за переизбыток аммиака, что внутришлемные потоутилизаторы работают более-менее нормально, а барахлит всего-навсего атмосферный синтез-корректор. И между прочим, его, корректор-то вышеупомянутый, следует благодарить за этакое барахление. После всех шостаковских выходок вполне логично было бы ждать от систем жизнеобеспечения, что они, корректируя состав засасываемой извне газовой микстуры, станут не только игнорировать не очень вредную, но очень вонючую дрянь, но и домешивать в дыхалово какую-нибудь совсем уж отраву... Впрочем, афгано-немец клялся, будто тщательно протестировал на безопасность всю экипировку.