Чтение 9–й страницы книги ~Серебро и свинец~

- Бродячий агроном? - скептически усмехнулся майор.

- Я тоже усомнился, - признался Лева. - Но Тауринкс принадлежит к... гильдии, наверное... занимающихся подобными делами. Скот и лесное хозяйство тоже в их ведении. Поэтому я и назвал его друидом. Специалисты вообще объединяются в гильдии - он объяснял долго, но я понял только, что есть гильдии врачей и кузнецов, чем занимаются остальные - шут разберет. Серебряная блямба у него на шее - это гильдейский знак, кстати.

- Специалисты, говорите? - Кобзев поглядывал на Леву как-то странно, будто ждал случая поймать его на ошибке.

- Те, кто занимается "эллите-диети". "Диети" - это "делание" или "труд", а что такое "эллите", я так и не понял. По-моему, это... ну, умственный труд или работа, требующая образования.

- Интеллигенты, значит, - резюмировал майор. - Элитные диетологи. А кто у них тут еще есть, кроме этой интеллигенции? Крестьяне? Попы?

- Крестьяне, - согласился Лева. - Еще есть солдаты - это слово я быстро узнал. - Он извиняющимся жестом развел руками. - И есть... наверное, "владетели". Те, кто владеет землями и командует солдатами. Феодалы, одним словом. Мы сейчас на земле владетеля Бхаалейна. А насчет священников... - Он поморщился. - Я так и не понял, какая у них религия. И есть ли вообще. То ли словарного запаса не хватает, то ли здешние обходятся без нее.

- Средневековье, - протянул Кобзев. - А кто над помещиками? Царь?

- Этого я не понял, - признался Лева. - Вроде бы кто-то есть... звучало слово... - Он порылся в тетради. - "Андилайте". Вот. Но я не понял, имя это, титул или место - ну, как мы говорим "приказ из Москвы".

- Что ж, продолжайте, - задумчиво разрешил майор. - Выдоите из него сколько сумеете. Основные линии пропаганды мне уже ясны, но к местным условиям надо приспосабливаться.

- П... пропаганды? - переспросил Лева несчастным голосом.

- А вы что думали? - прищурился гэбист недобро. - Как, по-вашему, мы сможем продемонстрировать местным преимущества социалистического строя? Да эти ваши помещики землю грызть начнут! Американцы им куда ближе - кого-нибудь продать, что-нибудь купить... Или вы, товарищ переводчик, решили, что мы здесь войну затеяли? Да каждый наш пчих, там, за воротами, отзовется взрывом... хорошо, когда не ядерным. Не-ет, воевать здесь - сущее безумие. Нам такую атмосферу создать надо, чтобы американцы сюда нос сунуть побоялись. Так что идите, учите язык. И чтобы в тетрадке вашей я нашел полный список местных властей.

- Так точно, товарищ майор, - уныло ответил Лева и, неуклюже помахав рукой в районе виска, вышел.

* * *

Майор Кобзев буравил спину выходящего переводчика смурным взглядом. Вот же послал бог эдакое сокровище! Ну и что с того, что этот картавый мальчишка - лучший аспирант? Умная голова дураку дана.

Теперь гэбист жалел, что так разоткровенничался. Конечно, ничего и никому этот Шойфет... вот же фамилия... не расскажет. Просто не сообразит. А все же на душе осадок. Неряшливо сработано. Вовсе не обязательно знать всяким переводчикам, что за задачи ставит армии вторжения в своей мудрости могучее Политбюро.

Хотя майор и сам понимал, что мелет успокоительную чушь. Ничего в Политбюро не знают об отряде вторжения. Подмахнули, не глядя, бумаги, одобрив очередной оборонный проект с невыразительным названием. Кто-то же распорядился создать Институт парапсихических исследований?! И ничего - исследуют. У нас что прикажут, то и исследуют. Хоть гадалок вместо баллистических вычислителей посадят, хоть кукурузу на плеши. Кто мог знать, что именно эта курица снесет золотое яичко?

Кобзев знал, в каком нелепом и скверном положении находится на самом деле. Провал операции стал бы катастрофой для всего Союза. Победа, достигнутая ценой конфронтации с американцами, была бы едва ли лучше поражения - из странного сопряженного мира, где не работает радио и не взрываются ядерные бомбы (интересно, с чего научники это взяли - пробовали, что ль?), война запросто могла перекинуться через ворота на Землю - тут майор не приврал Леве ни капли. Но даже безусловный и бескровный триумф мог плохо кончиться для майора Кобзева лично.

Потому что исполняют приказы - одни, а отдают их - другие. И этим другим трудно смириться с мыслью о том, что и славу по справедливости следовало бы отдавать... исполняющим. Вокруг проекта "Шеллак" и без того сплетаются интриги в самых верхах - станет ли кто заботиться о судьбе невоспетых героев идеологического фронта?

Кобзеву пришла в голову страшная мысль - что и ввод "ограниченного контингента" в сопредельную южную страну случился только затем, чтобы замаскировать лихорадочную переброску элитных частей спецназа в глухие белорусские леса. Если в движение приведена эдакая махина - до одного ли майора тут?

"Задвинут, - нашептывал Кобзеву червь сомнения, - задвинут и медали не дадут".

А чтобы не оказаться оттертым в самый неподходящий момент, действовать следует очень осторожно. И разумно. Копить информацию... которую добывает наивный, но талантливый еврейчик Шойфет. Знать, когда надо позволить другим сунуть голову в петлю, а когда отпускать удила смерти подобно.

Пока что майор Кобзев знал слишком мало, чтобы решать по уму. Зато приказ сверху жег ему руки. Приказом предписывалось по возможности скорее начать пропаганду советского строя и образа жизни среди местного прогрессивного крестьянства. Того, что до сих пор группа вторжения не столкнулась с каким бы то ни было крестьянством, прогрессивным или реакционным, приказ не учитывал.

Сам майор предпочел бы выждать еще пару недель. Выдоить пленника до последней капли, до последнего междометия в словарном запасе... настропалить еще одного переводчика, а то со всякими Шойфетами хлопот... не то чтобы Кобзев всерьез считал, будто безответный Лева спит и видит, как бы удрать в здешний Израиль, но... ненадежный, в общем, товарищ. Мало ли что напереводит по несознательности. Но приказ есть приказ. В конце концов, ничего здешние отсталые земледельцы Красной Армии не сделают... а своих надо загодя выстроить и отдраить, чтобы не вздумали портить торжественный момент...

И майор Кобзев глубоко задумался, обмысливая про себя меры перестраховки. Так глубоко, что звериный рев, донесшийся из глубин непролазной чащи, скользнул мимо его сознания.

* * *

Всякий раз, заходя в палатку к Тауринксу, Лева Шойфет испытывал острое чувство собственной неполноценности.

Дело было даже не в том, что пленный абориген выглядел как дар господень всему женскому роду. К собственной, весьма заурядной внешности Лева привык и даже испытывал некую извращенную гордость в ее отношении. Но и проведя в заключении неделю, Тауринкс ухитрялся выглядеть так, словно минуту назад натянул свой зеленый кафтан. И вот это Леве, способному самый лучший и новый костюм надеть так, что тот начинал напоминать рванину с чужого плеча, было совершенно непонятно и вызывало глубокую зависть.

- Добрый день, коун Тауринкс, - приветствовал Лева аборигена.

- Добрый весьма, коун Лейв, - с улыбкой ответил Тауринкс.

Сколько мог судить Лева, фамилии здесь не были в ходу. К человеку обращались по имени, если возникала нужда - по отчеству, и только владетели присоединяли к полному имени название поместья.

- Как поживаете?

Вопрос был, конечно, глупый. Ценного пленника не выпускали из палатки даже в уборную, и сам Лева на его месте сбесился бы от скуки.

- Отдыхаю, - безмятежно ответил Тауринкс. - Смотрю, ваш лагерь расширяется?

- Откуда вы знаете, коун? - опасливо поинтересовался Лева.

- Лес отступает, - ответил друид. - Какое тут может быть объяснение?

Лева добросовестно заносил все реплики гостя в тетрадь, чтобы проанализировать на досуге. Но сейчас он закрыл тетрадку и отложил в сторону. Тауринкс взирал на него с интересом.

- Я все хотел спросить, - прошептал Лева сипло, - почему вы не боитесь?

- Чего? - изумился Тауринкс.

Или он искренен, или в юные годы играл в самодеятельности, решил Лева.

- Ну... - Лингвист немного смутился. - Вас схватили, держат в плену непонятные люди...

- Чего же непонятного в ши! - Тауринкс поднял брови. - Кроме того, мне нет нужды бояться. Только очень глупый человек поднимет руку на эллисейна.

- Что такое ши? - спросил Лева. Рука его против воли потянулась к тетради.

- Так называют прошедших сквозь стоячие камни, - обыденно пояснил друид. - Вообще-то все мы - потомки ши, но редко в мир приходят способные жить в мире, поэтому простой люд называет этим словом все враждебное и непонятное.

Лингвист забыл даже записывать. Какой-то бродячий коновал объяснял ему, ученому, для чего предназначены точки перехода! Похоже было, что уровень развития местных жителей кардинально выше, чем предполагалось. Но друид бросил еще одно непонятное слово...

- А что значит "эллисейн"?

- Это тот, кто способен к эллите, - ответил Тауринкс. - Как я.

- "См. сепулька".

- Простите, что?

- Нет, ничего. - Лева вздохнул. Все попытки прояснить смысл загадочного "эллите" тонули в путанице однокоренных слов. Впервые лингвист столкнулся с этим сочетанием звуков неделю назад и с тех пор не продвинулся в его понимании ни на йоту. Ясно было одно - непокорное слово не индоевропейского происхождения; скорее оно укладывалось в ряд заимствований из некоего загадочного языка, соответствий которому лингвист пока не нашел.

- Полагаю, - Тауринкс поглядел на Леву с жалостью, - это потому, что у вас, ши, нет своих эллисейнов. Вы не занимаетесь эллите-диети.

- Да, но что это такое?! - взвыл лингвист, окончательно позабыв требование начальства не показывать собственного незнания ни в какой области.

Тауринкс поглядел на него как-то странно.

- Если бы вы знали, вы бы поняли, - загадочно ответил он и отвернулся, чтобы понюхать букетик.

Цветы (полевые, притащенные с Земли, в поллитровой банке вместо вазы) ему поставили на столик по строгому указанию Кобзева "обходиться как можно приветливее". Один раз. Неделю назад. Букет стоял с тех пор, даже не подвяв.

В голове у Левы закрутились смутные, не оформившиеся еще подозрения. Но прежде чем он смог сформулировать их или вернуться к словечку "ши", из-за стен палатки донесся сокрушающий рев. Так мог бы громыхать... ну, скажем, лев размером с трамвай. Лева прикинул расстояние до леса и поежился.

- Кто это ревет? - спросил он. Лицо Тауринкса отвердело.

- Драугбэрас, - ответил друид.

Лева попытался перевести про себя. Получалось что-то вроде "собачий медведь". При слове "собака" интеллигентному лингвисту представлялась соседская шавка, помесь болонки с пекинесом, а медведей он видел только в зоопарке.

- Он большой? - поинтересовался Лева без особенного интереса.

- Очень, - кратко отмолвил Тауринкс. - Тш!

Лева дисциплинированно замолк и честно попытался прислушаться.

Несколько секунд не происходило ничего. А затем лагерь как будто взорвался - гамом, ревом сирен, отдельными заполошными выстрелами.

- Что за черт?! - недоуменно поинтересовался Лева по-русски, ни к кому не обращаясь.

Вместо ответа Тауринкс внезапно и резко ударил его под колени. Опешивший Лева покатился кубарем, едва не вылетев из палатки. Друид решительным жестом отдернул полог и вышел.

Если бы у Левы была хоть секунда подумать, он, несомненно, вспомнил бы о часовых, не бросился бы догонять пленного и, конечно, ничего бы не увидел. А так он бросился вслед за уходящим Тауринксом, выскочил из палатки, больно оцарапав лоб о брезент... да так и застыл.

Прямо через лагерь, весьма целеустремленно и спокойно, шествовала зверюга, которая, несомненно, заслуживала наименования "собакомедведя". Во всяком случае, человек, в жизни не видевший гиены, назвал бы тварь именно так.

Ростом тварь была со слона. Маленького, конечно. Метра эдак два с половиной в холке, и клыки у нее были соответственные - с Левину ладонь длиной. Палаток она не обходила. Поэтому за ней стелилась защитного цвета ковровая дорожка. Когтистые лапы цеплялись за брезент, тварь фыркала, отмахивалась, но не сворачивала.

"Почему никто не стреляет?" - мелькнуло у Левы в голове. Потом он сообразил. Привлекать к себе внимание эдакой зверюги не решался ни один часовой.

Тауринкс вышел из-за соседней палатки Двигался он не менее целеустремленно, чем мохнатое чудовище. Подойдя к собакомедведю, он, подпрыгнув, огрел зверюгу по холке, отчего тварь громоподобно взревела. У Левы заложило уши. Потом монстр развернулся и так же неторопливо двинулся по собственным следам. Тауринкс шел впереди него и чуть сбоку, чтобы время от времени, оборачиваясь, трепать собакомедведя по клыкастой морде. Зверь порыкивал, но тащился за друидом как приклеенный.

Лагерь взирал на них в потрясенном молчании. Грохнул одинокий выстрел - чудовище припало к земле и рявкнуло, - метнулся между палаток такой же одинокий матюг и испуганно стих.

На краю лагеря, где клонились, точно с перепою, вывороченные столбы, друид оглянулся. Переводчик мог поклясться, что Тауринкс смотрит точно на него и улыбается. Потом друид одним прыжком взлетел вдруг на спину услужливо присевшей зверюге, и та валким галопом припустила через контрольную полосу в чащу. Аллюр у нее был не собачий, а скорее медвежий, на бегу тварь заносила лапы вбок, но мчалась тем не менее очень быстро.

Ударила пулеметная очередь, но то ли у стрелка дрожали руки, то ли хранили Тауринкса его неведомые боги - ни одна пуля не попала в цель. Друид со своим чудовищным скакуном благополучно скрылся в лесу.

Лева стоял, оцепенев, не замечая воплей разоряющегося Бубенчикова. В голове у него забрезжила догадка о том, что может значить непокорное словечко "эллите" Но мысль эта была такой страшной и невероятной, что переводчик постарался от нее избавиться.

Глава 4

Лес смыкал над дорогой ветки, и грязь, которая по всему владению Дейга уже высохла, чавкала под копытами коней. Гнедая кобылка под Линданом поминутно оступалась, угрожая выкинуть наездника из седла. Молодой чародей к верховой езде не был привычен - в детстве его бы никто не пустил покататься на единственном в селе старом мерине, а в годы ученичества он куда чаще передвигался при помощи открывателей ворот, чем в седле, благо гильдия огневиков отличалась богатством и могла позволить себе такую роскошь, как переброску магов-недоучек через чародейные створы. Кавалькада продвигалась по лесу медленно, но молодой наймит все равно удерживался верхом только немалыми усилиями, изрядно отвлекавшими его от раздумий.

А пораздумать между тем было о чем. Едва поднятый владетелем ши скрылся из виду, ковыляя по дороге к стоячим камням, как Торион ат-Дейга развил бурную деятельность, не вполне Линдану понятную. Вместо того чтобы оповещать соседей, как сделал бы на его месте наймит, или даже послать весть в Андилайте, владетель, собрав малую дружину, отправился в запретный лес, взяв с собою и Линдана заодно с прочими замковыми чародеями. Юноша догадывался, какой окажется цель их пути, но высказывать вслух свои предположения не решался. Во всяком роду, а особенно - владетельском, найдется своя паршивая овца.

Лес расступился внезапно, открывая взгляду широкую вырубку - дату, на краю которой, вдали от дороги, примостился низкий, наполовину вросший в землю дом. На дерновой крыше паслась привязанная к дымоходу коза. Линдану показалось, что хозяйство здесь ведется скорей с остервенелым усердием, чем с душой, отчего первой утекала красота, точно вода из трясущихся от усталости ладоней. Крепкие бревна, добротные доски - все сработано с запасом и на совесть, а все же нежилым, уродливым веяло от этого заброшенного хутора в лесной глуши.

Никто не вышел встречать незваных гостей, никто не стоял в дверях, поясным поклоном приветствуя владетеля окрестных земель. Только ручной ворон покосился с насеста над крыльцом, разинул клюв в беззвучном карке и с прищелком захлопнул.

- Эй! - окликнул Торион ат-Дейга негромко, но звучно. - Есть ли кто живой, люди добрые?

Дверь распахнулась внезапно. Возникшая на пороге женщина в первый миг показалась Линдану дряхлой. Потом он понял - она едва ли старше владетеля. Но в запретный лес редко забредали целители, способные стереть следы тяжелого труда с лица, выпрямить стан, разгладить руки. А главное - никакой целитель не может изгнать отчаяние из глаз, разве что ногтями выцарапать его из самой глубины зрачков.

- Пришел, - проговорила она с безумной убежденностью, словно факт присутствия владетеля на ее пороге требовал нечеловечески твердой веры для своего принятия. - Теперь убирайся, Торион. Ты и так принес нам немало зла.

Мгновение владетель мерил ее взглядом, потом, к изумлению Линдана, перехватил поводья, словно намереваясь повернуть коня.

- Стой! - донесся из глубины дома повелительный голос. - Я переговорю с ним.

Женщина обернулась, и на лице ее отразилось отчаяние.

- Смерть! - вскрикнула она пронзительно, и ворон захлопал крыльями, недовольно ворочаясь на шестке. - Смерть!

Кое-кто из солдат торопливо сплевывал за спину, отгоняя злых духов.

- Оставь, Тунья, - недовольно проворчал тот же голос, надвигаясь. - Я же сказал - поговорю с ним.

Отодвинув женщину, на крыльцо вышел узкоплечий бородач в истертой кожаной рубахе. На шее его болталась, будто в насмешку, тяжелая серебряная цепь.

- Здравствуй, Бран, - негромко приветствовал его владетель.

- И тебе привет, Торион, - сдержанно ответил бородач.

Дейга помолчал. Линдан, не вполне понимавший, что происходит, ощутил приближающееся откровение. Вот-вот прозвучат слова, призванные изменить судьбу этих двоих. И еще одно он заметил - несомненные черты семейного сходства между тем, кто стоял на пороге отшельничьего хутора, и тем, кто взирал на него с высоты седла. Только бородач был старше. Намного старше - пожалуй, вдвое.

Первым заговорил владетель, хоть и не сразу, будто, против всякого вежества и обычая, ждал, что нарушит тишину хозяин, тот, к кому пришли с просьбой.

- Я вернулся, чтобы просить тебя, Бран, - произнес он и снова замолк надолго. - Просить твоей помощи.

Линдан по едва заметным признакам догадался, каких сил потребовало от гордого владетеля это признание. Торион ит-Молой склонил голову.

- Не думал я, - выговорил бородач Бран, - что есть на земле Эвейнской сила, способная заставить тебя прийти ко мне с просьбой.

- На земле Эвейнской - нет, - отмолвил Торион. Женщина пронзительно, по-вороньи расхохоталась, и ворон на насесте забил крыльями.

- Смерть! - вскрикнула она. - Смерть! Погибель! Бран едва уловимо кивнул.

- А когда я говорил... да ты не помнишь, конечно, - бросил он устало.

- Отчего ж, - возразил Торион сдержанно. - Я все помню.

И бородач неизвестно отчего смутился.

- Чего же ты просишь от меня, гордец Торион? - пробормотал он.

- Мне нужна твоя сила, - выговорил владетель Дейга едва слышно. - Вся твоя сила, Бран.

Удивительное дело, подумал Линдан, ведь владетель приехал верхом, как же может бородач поглядывать на него свысока?

- Когда я отказался отринуть свою силу, - произнес Бран с яростной насмешкой, - на меня, точно на пса, накинули серебряную цепь закона и отправили в запретный лес доживать в одиночестве свои дни. Меня сделали изгоем из страха и стыда, и теперь ты - ты, Торион, сын Молоя ит-Эвана! - являешься ко мне, точно к колодцу. Скажи мне, мальчик Тори, - кого ты собрался напоить смертью?

В мозгу Линдана что-то беззвучно грохнуло, точно оружие ши. Теперь он понял. Можно было догадаться и раньше, но молодой чародей никогда прежде не слыхал, как звали отца нынешнего владетеля. Задним числом можно было недоумевать, отчего упоминание прежнего хозяина Дейга не приветствовалось во владениях его сына, но так или иначе - до этих слов у Линдана и мысли не возникло о том, что бородач Бран мог приходиться Ториону дядей. Губы владетеля скривились в невеселой усмешке.

- Или ты не слышал, Бран? - осведомился он. - Отворились стоячие камни. Ши вырезали деревню Золотой лес. Мне нужна твоя помощь, Бран. Или ты останешься в запретном лесу лелеять свою обиду еще на двадцать лет?

Мгновение Линдану казалось, что дядюшка пришибет племянника на месте. Потом бородач сумрачно усмехнулся, глядя не на собеседника, а почему-то на ворона над крыльцом. Умная птица покосилась на него блестящим глазом и залихватски прищелкнула клювом.

- Смеррррть! - каркнула она вдруг, напугав Линдана до мурашек. Шарахнулась чья-то лошадь.

- Поговори с моей женою, Торион, - с неожиданной мягкостью промолвил Бран. - Ты знаешь ее дар.

- Знаю, - кивнул владетель, нимало не просветлев лицом.

Линдан зато не знал и боялся догадаться.

- Что ты видишь, Тунья? - спросил Торион.

- Погибель, - прошептала женщина, приваливаясь к столбу, подпиравшему козырек. - Ты же знаешь, владетель, я вижу только горе и смерть. Иные пути мне закрыты.

- Расскажи мне о самом страшном пути, - не отступал хозяин Дейги.

- Самый страшный путь для каждого из нас - это смерть, - отрезала женщина. - И он ждет всех.

- Нет, - покачал головой Торион. - Самый страшный путь - это бесчестье, и пройти этим путем под силу немногим. Так ты пойдешь со мною, Бран ит-Эван?

Бородач кивнул.

- Ты не вернешься, - предупредила Тунья обыденно, точно сообщала, что на ужин опять каша. Бран пожал плечами.

- Пусть, - ответил он. - Не время идти путем бесчестия.

- Дайте моему родичу коня, - велел Торион. - Нам надо торопиться. - Он обвел взглядом тревожные лица. - Со мной говорил из замка Виндерикс - дозоры видели в стороне стоячих камней летающих големов. Пока они кружат над пустошами...

- У твоего замка они появятся завтра, - проговорила пророчица Тунья. - Торопись, владетель. Я прокляла бы тебя, но это мне не под силу... да и нужды в том нет. Ты не переживешь моего мужа.

Торион посмотрел на нее пристально, и Линдан испугался уже, что повелитель Дейга прикажет убить дерзкую. Но вместо этого владетель, нагнувшись в седле, хлопнул по плечу Брана.

- Что ж, поедем своей дорогой... дядя, - проговорил он.

* * *

При первом же взгляде на деревню Ваську Сошникова пробрал озноб.

Вроде бы ничего особенного не открылось сидящим на броне БТРа. Поселок как поселок. На Украине таких на смотришься, если охота, сколько влезет - знай глазами лупай. Только там хаты, а здесь все же дома. Не избы бревенчатые, а самые настоящие дома, из просмоленных досок, и крыши их крыты не соломой, а дранкой.

И все же рядового Сошникова трясло. При всем внешнем сходстве это была чужая земля, и все в ней хоть чуточку, да отличалось от привычного с детства. Даже небо здесь было темней и ниже, даже солнце отливало зеленью, что уж говорить о таких мелочах, как наличники на окнах.

Резные наличники, надо же! Совсем как в России... только узоры не плавные, как перетекающие друг в друга лепестки и листья, а рубленые, резкие. Кресты и свастики и что-то среднее между ними.

- У, фашисты, - пробормотал Сошников чуть слышно, пытаясь отогнать напряжение, но под ложечкой все равно посасывало.

- Разговорчики! - шепотом рявкнул лейтенант.

На дорогу перед БТРом выбежала встрепанная курица и понеслась, не сворачивая, впереди, точно путеводный клубок. Кто-то, не сдержавшись, хихикнул. Заслышав "Ползин, два наряда!..", курица затрепетала крыльями, но не взлетела, а вдруг метнулась в сторону, едва не угодив под колеса, и возмущенно закудахтала из бурьянов.

"Куры, - подумал Васька. - Суп. Навар. Ножки. Гребешки. Есть охота!"

И тут из-за угла вышел первый туземец.

На миг Сошникову показалось, что он бредит, что все это - какой-то неудачный опыт и дурацкая машина физиков забросила отряд международной помощи не в параллельный мир, а в какой-то оставшийся чудом отрезанным от мира российский край.

Мужик был невысок - метр шестьдесят, пожалуй, - и широк в плечах, точно тяжеловес. Одежда его подошла бы, пожалуй, гоголевскому кузнецу Вакуле - рубаха с вышитыми на вороте узорами и порты, а то, что заменяло ему сапоги, Васька затруднился бы назвать правильно - в голове вертелось почему-то слово "онучи", хотя что это такое, солдат все равно не помнил.

В руках мужик держал лопату, которую при виде лязгающих, рычащих машин перехватил так ловко и особо, что сразу становилось понятно - и лопата годится не только землю копать, и мужик этот не просто земледелец. Видно, что приходилось ему этой самой лопатой орудовать в рукопашной.

Перехватив взгляд туземца, уже набиравшего в грудь воздуха, чтобы заорать, лейтенант сориентировался быстро. Он демонстративно поднял руки, повернув ладони от себя - смотри, я безоружен и безобиден. Мужик нахмурился, но решимость его, видно, поколебалась - он не бросился с лопатой на солдат, а, взявшись за нее поудобнее, двинулся обок колонны.

К тому времени, когда БТРы добрались до центра деревни, где дома окружали площадь, покрытую утоптанной голой землей, здесь уже собралось, как решил Сошников, почти все население. Женщин было больше - видно, мужики не то остались в поле, не то ушли в леса. Почти все взрослые держали в руках если не мечи и рогатины, то лопаты, косы или просто крепкие жерди. Васька скользнул взглядом по дебелой бабе, агрессивно перебрасывавшей из руки в руку здоровую сковороду, не зная, плакать ему или смеяться. Конечно, против "калашей" эта толпа не продержалась бы и минуты. Но что-то героическое было в их порыве защитить родные дома.

Крестьяне молчали. Кое-кто складывал пальцы странными фигами - от сглаза, что ли? Но большинство просто стояло и смотрело.

Васька ждал, что прикажет лейтенант, но тот и сам молчал, глядя на гэбиста Кобзева. Тот, высунувшись из люка, спокойно обводил взором площадь, будто принимал парад.

- Ваше слово, товарищ Шойфет, - негромко скомандовал майор наконец.

Переводчик завозился в глубине кабины, пытаясь выцарапаться на свет. В это время толпа зашевелилась. К БТРам проталкивался пожилой мужик, отличавшийся от прочих затертым жупаном с тяжелой медной бляхой на груди. Бляха придавала ему вид не то добровольца-дружинника, не то городового.