Чтение 9–й страницы книги ~Ностальгия~

Она отпускает мой локоть, достает из сумочки коммуникатор и начинает инструктировать домашнюю систему. Я смотрю на нее и слушаю, открыв рот, словно она говорит на другом языке, незнакомом, красивом и ритмичном. Видел я искусных поваров, но такое...

- ... и не забудь вынуть гвоздику и лавровый лист, после того, как чатни загустеет... - строго выговаривает она автоповару, - ... масло с пакор должно стечь сразу после жарки... лук жарить, пока не станет прозрачным, а не как в прошлый раз... кефир свежий закажи, только не жирный... имбирная паста в третьем контейнере... дахи маччи подашь горячим... чапати сохрани теплым, но не горячим... на десерт - митхи ласси... мед не забудь... готовность - через час.

Она прячет коммуникатор. Торжествующе смотрит на меня.

- Вы просто как генерал на поле боя, Шармила, - спешу я выразить ей свое восхищение.

- Удивляетесь, наверное, что готовлю не сама?

- Ну, автоповар в простом индийском доме я представляю с трудом, - отвечаю как можно более дипломатично.

- Правильно не представляете, - вздыхает она, - Если бы я жила на Кришнагири, замуж бы вряд ли вышла. Такая неумеха там не нужна никому, даже в продвинутых белых семьях. А автоповар - умница, я сама его программировала. Иногда я балуюсь вкусностями, к которым в детстве привыкла. Ем и дом вспоминаю. Правда, там я их ела не слишком часто - мама меня держала в строгости.

Она улыбается немного грустно. Снова берет меня под руку. Патрульный джип медленно катит мимо, освещая нас фарами. Наши длинноногие тени с короткими туловищами прыгают с тротуара на стену и прячутся в ней. Я слышу, как пищит в машине сканер, считывая данные с "пауков" - биочипов у основания шеи. Мы снова одни. За разговором расстояние незаметно. Мы сворачиваем с Цветочного бульвара и через пару кварталов приходим к дому Шар. Уютному четырехквартирному особнячку с отдельным подъездом на каждого жильца. Неотличимому от десятков близнецов, выстроившихся в ряд и теряющихся в темноте скверов.

- Вот мы и пришли. - просто говорит О'Хара и отпускает меня.

Я ощущаю себя под прицелом сотен глаз. Дурь, конечно, спят все давно. Воображение рисует лицо комбата, читающего доклад службы наблюдения о нежелательных личных связях и почему-то взводного с прищуренными внимательными глазами. Я готов прикоснуться к чему-то запретному. Настолько запретному, что даже разговоры об этом - табу. Я поднимаю ноги, они оплетены травой-путанкой, я продираюсь сквозь ее заросли, невесть откуда взявшимся на брусчатой палубе, и жалею, что на мне нет брони с ее мощными усилителями мускулатуры. Предатель-фонарь огромным целеуказателем высвечивает мою фигуру на пустом пространстве ночной улицы. Я виден в мельчайших деталях. Мои подленькие устремления и трусливые мыслишки видны в системах слежения, как на ладони. Виски стиснуты ледяной рукой. Я упрямо продираюсь к спасительной темноте мозаичной дорожки у невысокого крыльца. Невидимая рука тянет меня за шиворот. Трудно дышать.

- Ну что же вы, Ивен! Входите! - изящная фигура О'Хара четко вырисована на фоне яркого светового прямоугольника.

Свежий ночной воздух с шумом врывается в мои легкие. Я делаю глубокий вдох и поднимаюсь по каменным ступенькам.

-34-

Непонятная скованность не отпускает меня. Я сконфужен, словно меня поймали на месте мелкого преступления - ну, там, конфету в супермаркете в карман сунул, или что-то подобное. Шар пропускает меня вперед и слегка подталкивает, буквально заставляя идти вперед. Смотрит сбоку снисходительно и немного насмешливо. Или это мне кажется? Я останавливаюсь на пороге и удивленно осматриваюсь. Ее квартира дышит уютом. Нет, не так. Каким-то непередаваемым аскетическим комфортом, смесью рациональности и женского тепла, что ли. Просторная квадратная комната. Дышится легко. Стилизованный под старину грубый дощатый пол. На окнах - шторы из струящегося золотистого шелка. Стены в бежевых тонах. Золотая фигура Будды на полосатом ковре в центре комнаты напоминает мне о суетности жизни. Широкая напольная ваза с водяными цветами. Низкий столик, весь поделенный на узорчатые квадраты, инкрустированный то ли латунью, то ли бронзой. Темное стекло заливает его поверхность, матовые блики светильников играют на нем, сами светильники горят на стенах почти настоящим, живым огнем из витых подсвечников. Большое зеркало в тяжелой резной раме. Низкий диван-ложе с изогнутыми кривыми ножками и полосатыми же подушками. Дальний угол оплели какие-то живые зеленые плети. Между штор проглядывают резные деревянные ставни. Тяжелый книжный шкаф темного дерева, весь потемневший от времени, сквозь забранные стеклом решетки проглядывают корешки настоящих бумажных книг. Чужое жилье - как живое существо, оно осязаемо манит меня к себе, зовет поболтать о глупостях. Мне хочется сбросить свои грубые ботинки и усесться на пушистый ворс ковра, погрузив в него пальцы. Золотой истукан насмешливо смотрит сквозь меня.

- Ну как вам мое логово? - слегка напряженно интересуется из-за спины О'Хара.

Я просто молча развожу руками. Что я могу ответить? Дом способен сказать о человеке больше, чем он сам. Дом - чья-то распахнутая душа. Смотрю на вопрошающее лицо Шармилы.

- Лейтенант, какого черта вы забыли в Корпусе? - говорю я первое, что приходит на ум.

Она смеется, подталкивая меня к диванчику. Сбрасывает шпильки и становится похожей просто на гибкую кошку на мягких лапах.

- Я хочу сесть на пол, Шар. Это не будем невежливым? - мою сорванную крышу без остановки несет бурным потоком. Я раскрепощен донельзя. И близостью Шар, и волшебной атмосферой ее жилища.

Она сбрасывает на пол у столика пару полосатых подушек.

- Господи, Ивен! Да будьте же как дома! Я сама частенько пью чай, сидя на полу. Мне так уютно. Можете разуться, если вам так будет удобнее. Эй, дом, накрывай на стол! - произносит она в сторону бамбуковой завесы.

- Вы не слишком хотите спать? Я вас не уморила? Поскучаете без меня минуту? Осмотритесь пока, поройтесь в книгах, - она сует мне пульт визора и исчезает где-то среди зеленых плетей.

Я нахожу панель пневмодоставки спрятанной за темным стеклом старинного бюро. Оглядываюсь через плечо, чтобы меня не застали за неприличным занятием. Огромный живой хищник, тигр, кажется, крадется в тростнике, пристально глядя на меня желтыми глазищами с настенного панно, сложенного из разноцветных кусочков дерева. Роюсь в меню, отбрасываю прочь целые виртуальные шеренги призрачных объемных изображений, чертыхаюсь тихонько, продираясь сквозь сотни наименований ассортимента. Армейские супермаркеты есть в каждом военном городке, там можно купить что хочешь, даже слона живого, если блажь в голову взбредет, но вот то, что нужно, искать будешь, пока пальцы не посинеют. Едва успеваю выдернуть из щели считывателя свою платежную карточку, как в комнату вновь впархивает О'Хара. Она уже переоделась. Длинное платье с глухим воротом и открытой спиной оттеняет ее пронзительные глазищи и выгодно подчеркивает породистую шею. Вся она - воплощенное женское начало, такой дух притягательности от нее идет, что желание обнять ее за осиную талию становится попросту нестерпимым. Нервно сглатываю внезапно образовавшийся в горле комок.

- Ну вот и я. Не скучали?

Вопросительная полуулыбка трогает ее губы, она немного смущена, я тоже, я хлопаю глазами, не зная, что сказать, все слова провалились куда-то в желудок, вместе с наконец проглоченным комком, я молча улыбаюсь в ответ, поднимаюсь и жду пока она устроится на диванчике.

- Ничего, если я сяду по-домашнему? - спрашивает она и, не дожидаясь ответа, сама непосредственность, поджимает ноги под себя.

- Хотите послушать музыку?

- Шар, вы меня смущаете, - наконец, справляюсь я с собой, - Я у вас в гостях, надеюсь. И полностью полагаюсь на ваш вкус хозяйки. Могу лишь добавить, что все, что вы сделаете, мне будет приятно.

- Все-все? - недоверчиво переспрашивает она.

- Абсолютно, - заверяю я серьезно.

- Железяка, музыку! - приказывает она.

Я невольно вздрагиваю. Такие похожие интонации звучат, словно Ника снова рядом. Вот уж точно, карма! Музыка течет откуда-то снизу, растекается вдоль пола и волнами тянется к потолку. Что-то из новой классики. Я в этом совершенно не разбираюсь, но эта мелодия удивительно уместна сейчас. Звуки скрипок обволакивают меня, словно теплый туман.

- Ужин будет вот-вот. Потерпите, Ивен. Вы не слишком голодны? Выпьете чего-нибудь?

- Того же, что и вы, Шармила, - отвечаю пересохшими губами. Питье мне и вправду не помешает.

- Обычно я не пью спиртное. Но с вами, так и быть, - улыбается она, - Железяка, рому!

Ого! Однако и вкусы у моей визави! Инкрустированный узором из дерева гравистолик подплывает к нам. Вазочка со льдом. Два бокала. Пузатая бутылочка темного стекла с узнаваемой красной, как кровь, этикеткой. Дела... Ром - напиток грубый, точнее, тот напиток армейской поставки, что подают в наших заведениях для младшего комсостава. Этот - аристократ, лучший сорт, выпускаемый у наших заклятых "друзей" в Латинской зоне. Почти весь он идет на экспорт, полторы сотни кредитов за вот такую бутылочку. Работяга-пеон может полгода кормить свою многодетную семью за такую сумму.

- Держу специально для гостей, - поясняет О'Хара, поймав мой удивленный взгляд, - Надеюсь, вы такое потребляете.

Наполняю бокалы льдом. Темный густой напиток струится по ледяным кубикам.

- Была-не была! За приятный вечер! - она отчаянно улыбается и делает маленький глоток. Держится мужественно. Лишь распахнутые глаза слегка повлажнели. Она старается дышать ртом, держа марку несокрушимой леди.

Делаю глоток и я. Ледяная пахучая жидкость катится вниз. Через секунду приходит ощущение, словно глотнул раскаленной лавы. Напиточек-то того, не для всех!

- То, что вы сейчас сказали, - это шутка, или дежурный комплимент? - спрашивает она, искоса глядя на меня сверху вниз. Я так и не удосужился пересесть на диванчик, оседлав подушку на полу.

- Что именно?

- Что вам приятно все, что я сделаю, - она покачивает бокалом, кубики подтаявшего льда тихо позванивают.

- Шар, вы ставите меня в неловкое положение... - в замешательстве начинаю я.

- Да нет же, Ивен, перестаньте, - она досадливо морщится, делает маленький глоток, смотрит пристально и требовательно. Я - бедный кролик, не в силах оторваться от ее гипнотического взгляда, - Мы одни, и отбросьте, наконец, свои представления о межличностных отношениях. Побудьте просто мужчиной, ответьте откровенно. Если можете, - добавляет она.

- Шар, я действительно в неловком положении. И не по той причине, что вы назвали, - поспешно добавляю, увидев, как брови ее вновь ползут к переносице, - Вы хотите, чтобы я сказал, что вы интересны мне как женщина?

- Тут так одиноко, Ивен, - неожиданно говорит она, откидываясь на покатую спинку. Взгляд ее жжет, я ничего вокруг не вижу, кроме ее глаз, все, что кроме, словно плывет, теряет очертания. Или это ром старается? - Здесь откровенно не с кем общаться. Понимаете? Любой мужчина, с которым я пытаюсь поговорить хотя бы о музыке, напрягается и кроме "да" и "нет" выдать ничего не может. Или ждет минуты, когда я стану достаточно пьяна, чтобы затащить меня в постель.

- Я их вполне могу понять, Шармила, - замечаю я.

Она смотрит гневно. Ноздри ее трепещут. Я жду, когда она откроет рот и вышибет меня вон. Может, так оно и к лучшему? "Не найди проблему на свою задницу" - золотой девиз морпеха. Но она молчит. Опускает глаза в бокал и молчит, сосредоточенно считая ледышки.

- Во-первых, вы офицер по работе с личным составом. Любой, кто прослужил несколько лет, будет каждое ваше слово воспринимать как проверку, очередной тест, вы для него - не человек. Вы - офицер по работе с личным составом, и точка. Вы видели, как изощряются особисты? А знаете, почему их не любят? Да потому, что они как люди говорить не способны, в каждом их слове подлянка видится, скрытый подвох. И потому они давить начинают, склоняя собеседника к контакту, и психологические приемы в ход пускают, и ловят на слове, но их за это еще больше не любят. И сами они на эту удочку попадаются, накручивают с самого начала, потому что в их искренность не верят, так чего душу открывать? А кому охота по минному полю ходить? Когда любое слово, самая невинная фраза, против тебя может быть использована. И этот процесс бесконечной накрутки, он пока у кого-то нервы не выдержат, или время не выйдет. Понимаете? Вот и с вами то же самое. Вы думаете, почему я с вами откровенен? Ну, или почти? Да мне терять нечего, я контракт на год имею, я призывник, меня не держит тут ничего, а вот если я завтра на пять лет подпишусь, тогда другое дело, Шар. И тогда любая ваша улыбка будет восприниматься как провокация. Это выше меня, как человека, это просто внутри. Это привито, и я с этим сделать ничего не смогу. Я и сейчас на минном поле, я ни черта понять не могу, почему вы со мной тут, я у вас в гостях, и если это ваша работа, тогда вас пожалеть только остается, потому как тогда Корпус у вас последние крохи отнял и вы просто гайка в колесе. - ром придает мне смелости, я отпиваю еще.

- А во-вторых? - спрашивает О'Хара.

- А во-вторых, Шар, вы в зеркало на себя часто смотрите? Любой нормальный мужик, если он мужик, на вас стойку сделает. Поэтому, если он рискнуть решил, и подлянки ваши пропустил, он на поступок идет. Не надо его за животное считать. Он через себя переступает, а что ухаживать не умеет - это его трудности, вовсе не недостаток. И в койке с вами оказаться для него - это событие, которое его карьеру перевешивает, все его благополучие. Женщину тут получить на часок - только выбирай, сами знаете. А вот он вас хочет, не продажную девку. Он ставит все на кон ради вас, а вы его - мордой об стол. Это жестоко, Шар. Если он пьяная скотина, так и нечего ему надежду давать. Сплавьте его на такси. Кстати, я, кажется, тоже того... Ваш ром на пустой желудок - просто динамит. - я виновато пожимаю плечами.

- Спасибо за откровенность, - тихо говорит она.

- Я глупостей наговорил, извините, Шармила. Или лейтенант, мэм?

- Да бросьте вы, Ивен, - она опускает ноги на пол. Склоняется ко мне, - И все же, ответьте на мой вопрос. Пожалуйста.

- Шармила, мне с вами очень хорошо. И... меня очень к вам влечет, - неожиданно признаюсь я. Добавляю, словно извиняясь: - Не только физически...

Звякает приемник пневмодоставки в углу. Как кстати. О'Хара недоуменно оглядывается.

- Вы что-то заказали?

- Откройте, - улыбаюсь я.

Она послушно приседает перед бюро. Шелестит транспортной упаковкой. В руках ее - шикарная белая лилия. Она удивленно смотрит на нее, словно перед нею не цветок, а какая-то экзотическая бомба. Изумление в ее глазах настолько неподдельно, что невольно предается и мне.

- Что-то не так, Шар?

- Это... мне? - тихо спрашивает она, бережно держит нежное творение какой-то местной оранжереи.

- Конечно, Шар. Разве тут есть еще одна дама? - улыбаюсь я. - Дамам принято дарить цветы. Во всяком случае, этому меня учила мама. Надеюсь, я не нарушил никаких национальных традиций?

- Вы не поверите, Ивен, с тех пор, как я в Корпусе, мне ни разу не дарили цветов, - она так и сидит у открытого бюро, осторожно баюкая лилию, она так смотрит на меня, что я сейчас сотню партизан передавлю без всякого оружия, за такой взгляд любой нормальный мужик всю жизнь ей отдаст, и все равно мало.

Запах, восхитительный запах прибывшего ужина (или уже завтрака?) вклинивается между нами. Мы всплываем, мы отводим глаза, я словно очнулся от наваждения, если бы не столик с фантастически красивыми блюдами, мы так и сидели бы, глядя в глаза друг другу.

- Прошу к столу, Ивен, - О'Хара включает в себе радушную хозяйку, - Надеюсь, у вас нет аллергии на острое.

-35-

Я слежу за тем, как и что ест О'Хара и старательно подражаю ей. Я обмакиваю кусочки жареных в тесте овощей в густую красную массу - соус. Я отщипываю кусочки хлеба - странных обжаренных со всех сторон шариков. Я борюсь с рыбной мякотью, истекающей паром, и никак не желающей удерживаться на кончике вилки. Блюда выглядят необычно. Тонны пряностей придают им желто-красные тона. Есть это без подготовки - самый экстремальный вид спорта из тех, что я знаю. Вкус всего этого - бесподобен, но одновременно жгучие тона специй соревнуются друг с другом, кто быстрее сожжет мой язык и пищевод. Я ем крохотными кусочками, часто прикладываюсь к бокалу с водой, но все равно, в животе моем грядет революция и никакая Национальная гвардия не в силах ее предотвратить. Странное дело, огнеподобный эффект не забивает вкуса рыбы и я сквозь слезы наслаждаюсь нежной мякотью. Я мужественно продолжаю истязать себя, не могу же я ударить в грязь лицом перед дамой? О'Хара, крепкая штучка, ковыряет понемногу того-другого, и непохоже, чтобы она испытывала какое-то неудобство от жгучего вкуса.

- Шар, вы питаетесь так каждый день? - интересуюсь я после очередного глотка родниковой воды.

- Ну что вы, Ивен, - улыбается она. - Как можно? От силы несколько раз в месяц. Эта еда напоминает мне дом. Вам не нравится?

- Что вы, Шар! Все очень вкусно! - заверяю я, и в подтверждение своих слов обмакиваю хрустящий шарик в соус и храбро отправляю его в рот.

Она смотрит на меня недоверчиво.

- Вам действительно нравится?

- Обожаю острое, - подтверждаю я, прожевав, и я не лгу, это святая правда, вот только я умалчиваю о том, что самое острое блюдо, из тех, что я ел, все равно что пресная овсяная размазня на фоне того, что сейчас на столе.

- Я рада, Ивен, - она поочередно показывает вилкой на блюда, как экскурсовод в музее, - Это чапати - хлеб. Вот эта рыба - дахи маччи. Это пакоры - овощи в тесте. Вот этот соус - аналог томатного кетчупа. Только немного другой по составу. Таматар чатни.

Я наслаждаюсь музыкой незнакомых названий. Так неожиданно встретить в обычном офицере, пусть и очаровательной женщине, такую начинку, пахнущую детскими представлениями о путешествиях и далеких волшебных странах.

- Расскажите о вашей родине, Шармила, - прошу я.

Она видит, что дальнейшая дегустация приведет меня на госпитальную койку. Чудо, как она деликатна и одновременно внимательна. Она действительно прекрасная хозяйка. Она делает жест, напоминающий щелчок, и произносит "десерт". Столик с высокими стаканами и прозрачным кувшином с белой пенной жидкостью внутри тычется ей в ноги.

- Митхи ласси. Молочный коктейль с фруктами и медом. Пейте смело, не бойтесь, - она подает мне душистый сладкий напиток.

Я делаю осторожный глоток. Недурно. Повторяю смелее. Огонь у меня внутри шипит и гаснет, исходя горячим паром.

- Очень вкусно, Шар. Вы восхитительная хозяйка, - произношу я простенький комплимент. И я ничуть не кривлю душой.

Она улыбается. Снова поджимает ноги под себя, устраиваясь поудобнее. Со стаканом в руке начинает рассказ:

- Я уже говорила - я родилась на Кришнагири Упаван. Обычно говорят просто - Кришнагири. Это индийская планета. Нет, не так, - поправляется она, - Планета самая что ни на есть имперская, без всяких там особых статусов и национальных привилегий. Просто заселили ее выходцами из земной Индии. Это что-то жуткое, скажу я вам. Миллионы людей, единственной заботой которых является найти кусок хлеба на ужин, и наплевательски относящихся к тому, что они будут есть на завтрак и будут ли вообще. Несмотря на общее разложение нации, на сильное влияние европейской культуры, вера в перевоплощение в следующей жизни, отсутствие "завтра", жизнь сегодняшним днем - это норма для большинства индийцев. Какая-то особая умиротворенность, принятие жизни такой, какая она есть, карма, что тут сделаешь - так они руками разводят. В следующей жизни, возможно, я стану богатым и уважаемым. Не сейчас. И вот миллионы таких людей, разбавленные кучкой белых специалистов, оказались на Кришнагири. Те, кто от жизни чего-то хотел, они на родине остались, зачем им уезжать. Уезжали те, кому даже на улицах места уже не было. У нас очень красивая планета. Климат в умеренных зонах мягкий, зима теплая, много лесов, субтропики очень дружественны, практически никакой агрессивной ископаемой флоры. Рай для бездельников и социальных отшельников. В общем, "Бангалор Корп", которой отдали в аренду планету, с треском лопнула лет через пятьдесят. На кой черт работать с утра до вечера в душных цехах, когда можно просто лежать под пальмой в коробке из-под визора и созерцать небо. А когда приспичит - пойти, собрать немного местных кокосов, или сесть на улице в надежде обувь кому-нибудь почистить или продукты из лавки донести. Рождаемость у нас такова, что скоро весь умеренный пояс превратился в гигантский мегаполис из лачуг, кишащий нищими и духовными наставниками. Гуру. Мы жили в Нью-Карнатаке, в пригороде для белых, в Прашанти Нилайям. Обитель высшего мира, в переводе на имперский, - О'Хара улыбается немного отстраненно. Неожиданно просит, - Сядьте рядом, Ивен. Пожалуйста.

Я немедленно перебираюсь к ней, усаживаюсь на противоположный край дивана. Ее колено касается моего бедра, и мне некуда отодвинуться и я сижу, истукан истуканом, и вдыхаю ее чуть горьковатый, с примесью мяты, запах. Я уже погиб, я скрылся под водой ее глаз, мне не хватает воздуха и я обреченно жду своей участи. Она владеет мной безраздельно, маленькая стерва, которая, кажется, даже не замечает моего состояния, а может, замечает, откуда мне знать? Ром на нее действует расслабляюще, она говорит и говорит, и я продолжаю купаться в звуках ее голоса, словно она поет мне песню на неведомом языке. Единственное, чего я хочу - коснуться губами ее нежной шеи, я вижу бьющуюся жилку на ней, она гипнотизирует меня. И еще - чтобы наше не понять что - то ли свидание, то ли полуслужебное рандеву, то ли вообще черт знает что, не кончалось.

- Мой отец высокопоставленный служащий в колониальной администрации. Старший брат работал инженером на одном из заводов неподалеку от Нью-Бангалора. Там сохранились остатки империи биоэлектроники под протекторатом колониальных управляющих. Не знаю, кто отец по национальности, он и сам не знал, точно знаю только, что родной язык у него - английский. Он любил шутить, что продолжает делать дело предков - нести великую миссию белого человека в этой прокисшей от радостного идиотизма стране. Мама - наполовину местная, она скорее белая, чем индианка, ее отец женился на своей молодой служанке. Мама даже смуглой не была, и отцу всячески угождала. Осталось в ней что-то от ее матери, какое-то преклонение перед кастой белого человека, отношение как к вышестоящему, недоступному для простых смертных, существу. Наш дом был - рафинированным колониальным домом белого. Она старалась ничего от своих корней, от более низкой касты, туда не допускать. Считала, что этим оскорбит отца. А папа, он, наоборот, индийскую кухню любил, и кабинет свой в национальном стиле оформил, и хотел, чтобы мама просто сама собой была. Она его так любила, я словами передать не могу. Просто боготворила его. У нее у самой диплом медсестры был, но она дня по специальности не работала. Она долг перед мужем исполняла. Меня, соответственно, воспитывали, как дочь белого сахиба. Никаких контактов вне своего района. Покупки только в магазине для белых. Не приведи господь проехать на моторикше или в надземке! Только с отцом, на машине, или на такси из нашего района. Это нормальным считалось, никому из местных в голову бы не пришло нас в чем-то обвинить. Вся Кришнагири - это сотни каст, если не тысячи. Это карма - тебе повезло родиться в какой-то касте, в ней ты и умрешь. Белые люди - тоже каста своего рода. Символ недосягаемой удачи, богатства и счастья. Оазис в мире счастливой нищеты на умирающей планете. Когда-то я была счастлива, что смогла уехать. Потом начала понимать, что было на родине что-то, чего нет больше нигде. Такой искренней радости, радушия при встрече с незнакомым человеком, искренней готовности помочь, я нигде больше не видела. Что с того, что про тебя забудут через пять минут с такой же счастливой улыбкой? Ощущение всепроникающего спокойствия, радости, необходимости происходящего, как бы мы от него не отгораживались в своих районах, оно все равно нас пропитывало. Вместе с воздухом. Вместе с водой. Мы жили им, не подавая виду, невозмутимые белые сахибы. Когда я тут, я словно дома, - она обводит рукой комнату, печально улыбаясь, - Когда я ем эту чертову еду, которую я дома терпеть не могла, я словно за нашим столом, и вся наша семья в сборе.

Глаза ее слегка увлажнены. Я слушаю, затаив дыхание. О'Хара, офицер Корпуса, железная леди, непонятная мне сильная женщина, кусок гибкой стали в упаковке из гладкой кожи, она вдруг предстает передо мной беззащитной кошкой, потерявшей свой угол и тоскующей без привычного тепла и ласки. Мне хочется погладить ее по голове, совершенно естественно, без примеси эротики, просто, по-человечески. Она так близка ко мне сейчас, тепло наших тел объединилось, и, то ли под действием рома, то ли воздух у нее такой, а может, чертовы пряности всему виной, я чувствую ее просто человеком, не желанной женщиной, и рука моя непроизвольно ложится на ее локоть, и так же естественно она накрывает мою руку невесомой ладошкой. И сидим мы так, боясь шевельнуться, чтобы не разрушить хрупкий хрустальный мир вокруг нас.

За окном совсем рассвело. Дом гасит светильники. Утренний свет пробивается к нам, протискиваясь сквозь золотистую ткань, и сам он становится золотым. Я шевелю затекшей рукой и разрушаю очарование.

- Ивен, я совсем вас заговорила! - спохватывается О'Хара, - Уже утро! Я постелю вам тут, вам поспать нужно!

Я сопротивляюсь изо всех сил. Я испытываю сильнейшую неловкость от того, что буду спать где-то рядом с этим до дрожи желанным телом без возможности прикоснуться к нему даже пальцем. Я говорю вежливые слова, долго и красиво благодарю за прекрасный ужин, за вечер, за удовольствие общения. Она слушает меня с понимающей улыбкой. Я выдыхаюсь, наконец.

- Ивен, мне было очень хорошо с вами. Спасибо вам за вечер, - говорит она, - Я даже не знаю, что можно вам сказать хорошего, чтобы вам стало так же здорово, как мне.

- Шар, - я набираюсь смелости. Мне снова не хватает воздуха, - Шар, я... могу увидеться с вами еще?

- Я была бы этому рада, Ивен. Очень, - говорит она тихо.

Я не спускаю с нее глаз. Молча киваю.

- Чертова война, - говорю я на пороге.

Она смотрит мне в глаза. Она поднимается на цыпочки и прикасается губами к моей щеке. Теплое дыхание касается меня. Она опускает руки. Я большой механической игрушкой выхожу из ее дверей. Я анестезирован от боли и неприятностей по меньшей мере на грядущие сутки. Хмурое прохладное утро кажется мне лучшей погодой на свете. Я иду в сторону квартала психологической разгрузки в надежде найти свободный домик и мирно поспать под хлопоты заботливой хозяйки на кухне. И улыбаюсь бездумно на ходу, вызывая подозрительные взгляды у патруля.

-36-

Почему-то мне снится, как я разговариваю с оторванной головой. Она лежит на залитой черной кровью палубе, я присел перед нею на корточки, чтобы ей удобно было со мной говорить, и мы обсуждаем что-то, не обращая внимания на ее вытаращенные мертвые бельма и розовые кости, торчащие на месте шеи. Мы спорим о чем-то, голова пытается меня убедить в том, что пули ей не страшны, вот только тело ее подвело, а так все нормально чувак, ты больше не стреляй сегодня, лады, а то моя жена не любит, когда я двери кровью пачкаю. Я рассказываю ей о том, что моя дочь живет где-то рядом и голова радостно подтверждает, что да, и ее дочь тоже неподалеку, она в ячейке революционной молодежи, сегодня она наливала бутылки самодельным бензином и я с готовностью заверяю - да, видел, ваши бутылки - отпадная вещь, не хуже наших гранат, хотя и в сотню раз дешевле, и хвастаюсь личным счетом, счет у меня идет на сотни, голова уважительно стучит челюстью и подтверждает - образцово, чувак, ты самый крутой отморозок, что я знаю, давай к нам, наш командир товарищ Хосе сделает тебя инструктором, это почетная должность и на работу ходить не нужно. И я проникаюсь стремностью момента, я готов обсудить условия контракта, я начинаю загибать пальцы на руках, перечисляя пункты, что надо не забыть подчеркнуть товарищу Хосе. А потом голова, не дожидаясь моего ответа и не прощаясь, прорастает маленькой девочкой и сучит ножками прочь, весело прыгая через лежащие тут и там мертвые тела. И тела машут ей вслед простреленными руками. "Эй, морпех!" - кричит, убегая, дитя в белом платьице, и голос у него, как у взрослой женщины. "Вот сука-то" - думаю я с досадой, - "мы ж почти договорились". И тела сочувственно скалятся мне - да, она такая и есть, но ты не переживай, ты еще потом настреляешь. "Эгей, сержант!!!" - кричит издалека дитя, его уже почти не видно, и я отворачиваюсь в раздражении, чтобы идти своей дорогой, не понимая, кой черт меня сюда занесло, и сталкиваюсь нос к носу с миловидной женщиной.

- Вы во сне кричали, сержант, - говорит она мне с виноватой улыбкой, - Извините, что разбудила вас. Хотите чаю? Я вашу форму постирала, но можете халат надеть, он вот в этом шкафу.

- Господи, мисс! - я трясу головой, отгоняя остатки сна, - Простите за беспокойство. Сам не знаю, что на меня нашло.

- Я Сара. Помните? - женщина снова улыбается, она совсем молода, ей тридцати нет, невысокое пухлое миловидное создание с карими глазами.

- Конечно, Сара. Спасибо вам.

- Не за что, Ивен. Сейчас многие во сне разговаривают. Если спать больше не будете, спускайтесь обедать. Я приготовила манты и салат из водорослей. Очень полезно. И вкусно, надеюсь.

- Спасибо, Сара. Скоро спущусь.

И она уходит, улыбнувшись напоследок, оставляет меня одного, унося с собой запах ухоженной домашней женщины, она идет на кухню внизу доигрывать роль заботливой хозяйки, готовой на все, чтобы ее мужчине было хорошо и легко. Она постирает его одежду. Она безропотно будет терпеть, пока он будет смотреть по визору повтор футбольного матча. Займет интересной беседой. Выслушает внимательно. Приготовит вкусный обед. Хотя, приготовит, в данном контексте звучит неверно. Скорее - велит приготовить автоповару. А мне не все ли равно? Лишь бы не ненавистный сухой паек, белковая масса из дрожжей и водорослей со вкусом суррогатного мяса, в котором, по утверждению на упаковке, содержатся все необходимые для жизни белки, жиры и витамины с микроэлементами. Составит компанию в походе по магазинам или в какое-нибудь заведение. Поучит танцевать. Потрет спину в ванной. В общем, все, кроме секса, да и то, если по вкусу придешься - столковаться можно, хотя за этим лучше в массажный салон для младшего комсостава. Псевдо-жена в псевдо-домашней обстановке, дарящее псевдо-тепло и псевдо-уют. Одно слово - специалист по психологической разрузке.

Настроение преотвратное. Сон, что ли виноват? Черт знает что в голову лезет.

- Капрал Трак! - представляется мне мой заместитель.

- Как дела? - интересуюсь я.

- Двое в наряде, двое - отдыхающая смена. Остальные - в увольнении. Без происшествий, сэр! - докладывает капрал.

- Без чинов, Трак. Что слышно?

- Разное говорят, садж. Но одно точно - последние деньки гуляем. Вчера морские транспорты подошли. Чего уж теперь неясного.

- Да уж, понятно... Ладно, тащи службу. Послезавтра сменю тебя. Отбой.

- Счастливо, Ив.

Прячу коммуникатор в карман. Вроде и без толку звонил, а все полегче, как будто домой заглянул. Транспорты, значит. Теперь понятно, высадка с моря. Опять пару суток блевать от качки в десантных отсеках. Весело. Но хоть какая-то определенность. Морской десант - это серьезно. Морской десант - это настоящая война. Настоящая война - это трупы, необязательно от огня противника, просто когда копится критическая масса сложноорганизованных войск, смерти идут потоком - то автодоктор с ума сойдет и наширяет какого-нибудь бедолагу до смерти, то самопроизвольное срабатывание ракеты на подвеске, или у кого-нибудь граната в режиме растяжки из рук выскользнет, или летуны с целью ошибутся. Про всякие переломанные люками-аппарелями конечности и говорить не стоит. А уж когда в ответ стрелять начнут - только держись. Галечный пляж у номерной деревушки на Форварде - как голофото отличного качества - насмерть отпечатан в моих мозгах.

С наслаждением подставляю тело водному массажеру. Душ у Сары оборудован - закачаешься. Остатки тревожного сна исчезают в решетчатом полу, вместе с потоками теплой воды. Тело мое играет мышцами. Война - лекарство от старости. Средство от морщин. Война - удел вечно молодых. Способ открыть личный счет. Приобщиться к великому таинству смерти, и все это - за чужой счет, в режиме бесплатного ознакомления. Приезжай сам, приезжай с друзьями, пошли снимок своей девушке, стань первым по-настоящему крутым парнем в своем городке. Поток вербовочного бреда топит меня не хуже океанского прибоя во время высадки в пешем строю.

- А вот и я, - объявляю я Саре, спускаясь вниз, в уютную гостиную.

- Будете обедать, Ивен?

- Не откажусь, Сара, спасибо.

Потом мы чинно сидим за столом и Сара хлопочет надо мной, щебечет что-то, стараясь меня расшевелить. Я ем, не чувствуя вкуса. Механически благодарю хозяйку.

- Очень вкусно, Сара, спасибо, - говорю я.

Женщина вспыхивает довольным румянцем, словно я сказал невесть что, улыбается просто, открыто. То ли работает недавно и не привыкла еще, то ли наоборот - опытная тигрица, умеет скрывать чувства и настраивать себя на отзывчивость.

- Хотите, я вам поставлю новый фильм? - интересуется она, - Нам недавно доставили, "Сага о витязе", очень хороший звук, стопроцентное ощущение присутствия, уровень интерактивности - 60 процентов. Всем нравится.

- Может позже, Сара, спасибо. - я наливаю кофе, на этот раз настоящего, не суррогатного, добавляю сливок, откидываюсь на спинку стула. - Все хорошо, не беспокойтесь. Я посижу так, хорошо?

- Конечно, Ивен, как скажете. Я приготовлю сауну, если будет желание, можете пройти процедуры. Я сама помогала проектировать. Там очень здорово.

- Спасибо, дорогая. Попозже.

Она улыбается слегка виновато и оставляет меня одного. Специалисты по психологической разгрузке - чуткие ребята, понимают, когда надо жать, а когда просто дать клиенту отстояться. Попиваю кофе, не понимая, что меня гложет. Что-то внутри засело и никак рассасываться не хочет. Может, ощущение чего-то, что я вот-вот упущу? Желание успеть насладиться жизнью, как последним глотком воздуха? О'Хара пробудила меня, отклеила от какого-то слепого следования вдоль русла. Внутри проснулось что-то живое, казалось, давно истлевшее в пепел. Решаюсь внезапно.

- Слушаю. Ивен? - О'Хара узнает меня, улыбается немного растерянно.

- Это я. Шармила. Ничего, что беспокою вас?

- Ну что вы, Ивен. Я спала, как в детстве. Сто лет так здорово не высыпалась. Что-то легкое снилось. А вам?

- И мне, - принудительно улыбаюсь я.

Собираю волю в кулак. Сглатываю немного нервно.

- Шармила, не обижайтесь на мою прямоту...

- Да говорите уже, Ивен, - взгляд ее становится немного тревожным.

- Шар, я... в общем, я очень хочу вас увидеть. Прямо сейчас. Где угодно. Вы ничего не должны придумывать. Если считаете, что это лишнее - просто скажите нет, я вас не побеспокою больше.

- Ивен, вы уже знаете про транспорты? - спрашивает она.

- Знаю. Все про них знают. Шар, у меня сейчас крышу сорвет, говорите же.

- Ивен, милый, приезжайте. Прямо сейчас. Я никуда не хочу идти. Ничего, если я встречу вас у себя?

- Шармила, вы меня просто к жизни возродили. Я буду так быстро, как могу, - мне становится так легко, словно чугунная плита с груди упала, - Шар... спасибо вам.

Она только улыбается застенчиво, топит меня в своих голубых озерах. Меня сейчас от пола оторвет и унесет сквозняком в открытое окно.

- Уже уходите, Ивен? - спрашивает Сара. На лице ее сожаление. Я не заметил, как она появилась в комнате.

- Да, Сара. Спасибо вам. Простите, что не могу погостить у вас подольше. Мне очень надо идти. Очень...

Она подает мне вычищенный и отглаженный комбинезон.

- Вам у меня не понравилось? - я, наконец, понимаю источник ее тревоги. Она до ужаса боится потерять квалификацию, а с ней очередной балл в тарифной ведомости. Специалист, от которого клиенты сбегают через пяток часов, вызывает подозрения. Армия не любит непрофессионалов.

- Сара, вы выше похвал. Вы - чудесная хозяйка и просто очаровательная женщина. Мне действительно нужно уйти и с вами это не связано. Если вы позволите, я оплачу полные сутки. С удовольствием зайду к вам еще, если будет время.

Ее отпускает. Она расслабляется на глазах. Я отстукиваю дополнительную премию на считывателе, вытаскиваю карточку и прикасаюсь губами к подставленной щеке.