Чтение 9–й страницы книги ~Окаянный груз~

— Во-во, ото ж он и надумал вконец заблудиться. В усмерть...

— Злой ты, — укоризненно покачал головой шляхтич, — недобрый.

— Само собой. Мы ж все злые малолужичане. Куда ни плюнь, в разбойника попадешь. А тут, в Великих Прилужанах, все белые и пушистые. Кому ж над нами панствовать, как не им?

— Вот завел, — вздохнул Юржик. — Меня воспитывать не надо. Я сам с усами. — Он расправил пальцем рыжеватые, топорщащиеся щеточкой усы. — А мальчишке с рождения песню пели, как их кровососы-северяне обирают. Будто мы виноваты, что железные рудники у нас, серебряные копи у нас, горюч-камень — и тот у нас, нагибайся и собирай. А у них мед, пшеница да лен. Да конопля еще...

— Вот и нехай сплели бы себе из конопельки то, что полагается, — скривился Хватан. — Так нет, им нас жизни учить надо, дрын мне в коленку!

— Я ж и говорю, злой ты. Никакого сострадания. — Пану Бутле, похоже, доставляло немало удовольствия наблюдать краснеющего и сопящего носом молодого порубежника. Вот и доводил его язвительными замечаниями.

— А ну тихо вы, о-о-оба! — неожиданно вскинул руку с плетью пан Войцек. — Гл-гляньте, Грай чего-то машет.

Верно.

Грай, вырисовываясь темным абрисом на фоне светлой прогалины, махал сдернутой с головы шапкой.

— Зовет или... — прищурился Хватан.

— Ага, — посмотрел на него, словно на горячечного, Юржик. — Была бы беда какая, он так махал бы?

— Тихо, сказал! — оборвал их препирательства сотник, обернулся назад. — Гредзик, Стадзик! Прикрывайте!

Один и второй шляхтич кивнули. Мол, поняли, сделаем.

Войцек легко подтолкнул вороного шенкелями и поравнялся с Граем.

— Что?

Следопыт указал на поляну. Здесь строй лесных великанов отступал от излучины неширокого речного потока — в верховьях Елуч не отличался мощью. Над берегом стояли три старые ивы. Две рядышком, а одна — чуть поодаль. Она наклонилась над темной водой, далеко протянув крепкие сучья.

Посреди поляны трава полегла, словно по ней каталось стадо играющих зубров.

— Я погляжу? — поднял голову Грай.

— Давай.

Порубежник, осторожно ступая, прошел по кругу — по-над лесом к реке, а потом — от самой опушки к середине поляны. На ходу он нагибался, внимательно разглядывал примятую траву и землю.

— Что там? — Проявлять нетерпение было вообще-то не в обычае пана Шпары, но в этот раз привычки начинали ему изменять.

— Следы. Здоровенные.

— Люди?

— Нет. Похоже, не люди. Вернее, и людские есть... — Грай почесал затылок, сдвигая шапку на брови. — Щ-щас погляжу...

Он присел на корточки, потрогал землю в одном, затем в другом месте. Растер комочек грязи между пальцами, понюхал их.

— Кровь!— И поспешил успокоить товарищей. — Не человечья.

Грай снова почесал затылок. Выпрямился.

— Сдается мне, пан сотник, водяницы тута побывали.

— Дрын мне в коленку! Водяницы!!! — восхитился Хватан. — Хоть бы глазком...

— Сиди уже... — осадил его пан Юржик. — Один уже посмотрел.

— Да? Они его что, того? — Вообще-то молодого порубежника напугать было нелегко, но тут его голос осип от волнения.

— Да не каркай ты! — Пан Юржик повел коня ближе к Войцеку.

— Молчите оба, трепачи, — буркнул без особого, впрочем, запала Шпара и обратился к следопыту: — Почем знаешь, что водяницы?

— Дык, следы. Босые. На человечьи схожи да в длину почти три пяди. Да в ширину без пальца пядь.

— Самому надо п-поглядеть. — Меченый бросил повод на руки Хватану, спрыгнул.

— Гляди, пан сотник, — Грай показал пальцем на едва приметный отпечаток. — Живых-то я их не видал никогда... Кто с живой водяницей зустренется, до рассвета не доживет. Защекочет.

— Да? А почем знаешь, что не лешачиха, а водяница?

— Дык, вода — вот она. Они друг друга не терпят — грызутся. Водяные с лесовыми. Лесовые с полевыми... Дикие твари. От скота ушли, к человеку не пришли. Наказал их Господь, вот и маются...

— Д-добро. Верю. Что еще видно? Кровь откуда?

— Дык, люди еще были. С дюжину, не меньше. На конях.

— Да? А студиозус-то где?

Грай пожал плечами:

— Наверняка только Господь знает, поди... Я так думаю — шел наш Ендрек да на чудищ нарвался. У водяниц расправа короткая. Защекотать путника одинокого, и вся недолга. Я в малолетстве много сказок слыхивал. А там не говорилось, что кто-то опосля их щекотки выжил. С водяным или лешим проще. От них откупиться можно — краюху хлеба или старые порты отдашь, он и отступится. А с бабьим семенем... — Он махнул рукой. — И, похоже, быть бы медикусу мертвее мертвого, дык, подмога подоспела. Одну убили... Две... Да, две в реку ушли. Их не достали. Ну, разве что из самострелов подранили. А Ендрека, стало быть, забрали с собой.

— Что за люди?

Грай вздохнул:

— Дык, разрази меня гром, коли я чего-то понимаю. Три дня езды неспешной до Выгова, а подковы вроде как грозинчан.

— Что?!

— Дык, за что купил, за то продаю. Я своим глазам верить привык. И следы грозинецкой подковы от любой иной отличу.

Войцек посуровел. Задумался, нахмурив брови так, что между ними пролегла глубокая складка. Дернул себя по старой привычке за ус.

— Хватан!

— Тута я!

— Гони к Хмызу. Пускай тихонько с подводой по нашему следу едет. А мы, значится, пойдем посмотрим, что это за гости в Прилужаны пожаловали. Мы хоть и с севера, манерам благородным не обучены, а врага от друга отличить сумеем. А?

— Так точно! — Хватан кивнул, развернул коня и рысью помчал обратно по следу.

Остальные принялись деловито проверять оружие. Хотя оно у каждого было в порядке — не на пир же к великому гетману собрались.

* * *

Пан Адолик Шэрань, богатый, но не слишком родовитый магнат, чей замок лежал неподалеку от застянка Хлевичи, на половину поприща ближе к переправе через Елуч, у которой вырос маленький пока еще торговый городок Вязы, сильно волновался и поэтому потел. Конечно, он и раньше давал себе отчет, что, ввязавшись в большую политику, рискует остаться без головы. Покойный король Витенеж не очень-то жаловал шляхту, презрительно относящуюся к северной провинции королевства. А таких в последние годы развелось немало. Считающие себя более образованными, грамотными, да чего греха таить, и родовитыми, шляхтичи Великих Прилужан, а в особенности окрестностей Выгова — богатого и красивого города, не имеющего, пожалуй, равных, во всем известном мире — относились с изрядной долей презрения к выскочкам из Малых Прилужан. Держали их за мужланов и солдафонов, пропахших пылью, потом и прогорклым маслом, которым часто смазывали кольчуги, уберегая их от ржавчины. А лезло выскочек-северян в столицу ой как много!.. Ко двору и в армию — в гусарские и драгунские полки, — в торговлю, здесь они были куда более ухватистей урожденных великолужичан, и в церковь — Богумил Годзелка охотно принимал земляков в Духовную семинарию Выгова.

К слову сказать, если навешивать ярлык выскочек и наглецов на малолужичан, так начинать нужно было с короля Витенежа. Его величество некогда был польным гетманом Уховецка и снискал славу и почет еще в годы войны с Зейцльбергом и Грозинецким княжеством, называемой историками Северной войной. Ее он прошел, начиная с урядника гусарской хоругви, а закончил наместником. После войны какое-то время успешно разрешал порубежные конфликты, продолжавшиеся с неизбежностью зимних холодов и осенних дождей. Выбился в гетманы. После смерти короля Доброгнева — как же давно это было! — Витенеж решил потягаться за корону с князьями Великих Прилужан, Заливанщина, Тернова и Хорова. И, ко всеобщему удивлению, победил на элекции с большим отрывом, несмотря на молодость. Может, в молодости Витенежа и крылась разгадка его успеха? Не исключено, что князья, магнаты и церковники рассчитывали руководить волей «зеленого» государя, а потому и проголосовали за него, а не за иного, более опытного и уверенного в себе. Если так, то электоров ждало жестокое разочарование. Витенеж не позволил командовать собой ни единого дня. С того мига, как архиерей Выговский собственноручно возложил золотой обод короны, увенчанный пятью заостренными зубцами, на голову самого молодого польного гетмана в истории королевства, — и до самой смерти.

Теперь годы правления Витенежа оценивались и шляхтой, и мещанами, и кметями по-разному. В Великих Прилужанах утвердилось мнение, что были это годы «темные», изобилующие поборами, оскорблениями шляхетской чести и утеснением свобод благородного сословия; в Малых Прилужанах и Хорове они вспоминались как справедливые времена, когда в полковники мог попасть любой храбрый и разумный воин, а не только уроженец Выгова и окрестных земель. В Тернове, Тараще и Бехах, далеких от политических игрищ, людям было все равно.

Адолик Шэрань считал своего отца несправедливо обиженным королем Витенежем. Претендовал разбогатевший на торговле коноплей и льном шляхтич на княжеский титул, да не обломилось. Или донесли его величеству, что не всегда пан Шэрань бывает честным с покупателями, может и с гнильцой товар подсунуть? Да нет, вряд ли. Купцы из мещан помалкивали — один попытался варежку открыть, так за десяток сребреников ему глотку заткнули каленым железом. Ишь чего удумал — против шляхты идти. А с торговцами благородных кровей, способными силе силу противопоставить, батюшка пана Адолика ничего против чести идущего не предпринимал.

В придачу к отцовскому наследству пан Шэрань получил нелюбовь к Витенежу и его окружению. А более всего из придворных, к пану Зджиславу Кфару, подскарбию, митрополиту Богумилу Годзелке и гетманам малолужичанским — Чеславу да Автуху — да к князю Янушу Уховецкому. Но при жизни короля злоумышлять или даже, упаси Господь, обмолвиться недобрым словом в кругу знакомцев не смел. Да что там знакомцев-незнакомцев! Даже в обществе родной подушки пан Адолик Шэрань язык не распускал. Хотя всячески показывал свое расположение пану Жигомонту Скуле, великому гетману Великих Прилужан, который до недавнего времени возглавлял в Сенате партию, яростно противостоящую решениям правящей верхушки королевства. Постепенно у них завязалось что-то похожее на дружбу. Родовитый пан Жигомонт и пан Адолик — мешок с серебром. Пару раз в приватной беседе великий гетман высказал сожаление, что такой богатый и преданный родине шляхтич, как пан Шэрань, до сих пор не обзавелся княжьей короной. Хотя бы о двух зубцах. И магнат намотал слова Жигомонта на свой реденький рыжеватый ус.

Наконец-то чаяния противников Витенежа свершились — его величество приказал долго жить. После панихиды по нем в девятиглавом соборе Святого Анджига Страстоприимеца — главном храме Выгова — власть малолужичанской партии сильно покачнулась. Нет, и Зджислав Куфар, и преподобный пан Годзелка, и Януш с Чеславом и Автухом по-прежнему решали главные вопросы королевства, но заседания Сената все чаще и чаще затягивались из-за долгих бесплодных споров, обсуждений, необходимости убеждать несогласных магнатов и князей.

А тем временем во всех уголках объединенного королевства шли семики, выбирались паны, достойные представить разные края и веси в Посольской избе. Избранные шляхтичи ехали к Выгову и — не шатко, не валко — к началу серпня должны были поспеть все. А там и начнется самое важное, самое главное. То, что решит судьбы как отдельных людей королевства, так и самого государства, определит на долгие годы вперед — радоваться ли, слезы лить ли...

По Выгову ходили слухи, что малолужичане готовятся к элекции по-своему. Подкупают шляхту в тех краях, где влияние князя Януша, главного претендента на престол и корону, не стол велико, как в Уховецке и прилегающих землях, готовят отряды наемников — бандитов и разбойников без чести и совести — с тем, чтобы запугивать тех, кого не удастся подкупить, а если пойдет что-то наперекосяк, то и силой взять власть в свои руки. Слухи эти ой как не нравились честным выговчанам, да и всем жителям Великих Прилужан тоже. Это же надо! За дураков нас держать, за скот тягловый, что поселяне попросту быдлом именуют. Это волам скажешь: «Цоб, цабэ!», они тебе и тянут воз с поклажей куда надо. А мы — не быдло! Мы все же люди! Со своей волей, разумом, чаяниями.

Поэтому лучшие люди королевства, к коим и Адолик Шэрань себя причислял, решили бороться за свой выбор. Против лжи, обмана и разбойничьих законов. Они даже девиз себе придумали, который то и дело выкрикивали на рыночных площадях или на заседании Сената: «Нам нет числа, сломим силы зла!»

Многие выступали против ущемляющего шляхетские вольности закона — Контрамации. Они, и пан Шэрань в том числе, считали, что человек благородного сословия сам должен выбирать — следует ему заниматься магическими искусствами или нет.

— Пан Адолик, ты не заснул часом? — громкий голос вытолкнул магната из состояния глубокой задумчивости.

И правда, что это он? Замер у комода, положив обе руки на резную крышку, и стоит, упираясь отсутствующим взглядом в потемневший от времени гобелен. Глупое поведение. А со стороны-то как по-дурацки выглядит!

С его гостями лучше держать ухо востро и дурака из себя не строить.

— Задумался, твоя милость, — с обескураживающей, чуть растерянной, чуть виноватой улыбкой отозвался пан Шэрань. — Как есть, задумался... Столько всего в голову лезет... — Он развел руками и снова улыбнулся.

— Задумался? — Левая бровь грозинецкого князя Зьмитрока поползла вверх. — И есть о чем? А главное, чем? — добавил грозинчанин вполголоса. Думал, Адолик не расслышит. Но он всегда отличался хорошим слухом. Ничего, придет время и грозинчан взашей выгоним. Сейчас они просто нужны партии Жигомонта. Без поддержки сильного и влиятельного княжества с хэврой князя Януша не совладать.

Адолик поднял глаза. Зьмитрок смотрел на него насмешливо. Тоненькие черные усы топорщились, как у сытого кота. Так и хотелось схватить за шкирку и выбросить вон.

— Да вот размышляю, — вместо этого сказал пан Шэрань, — не пора ли приступать к задуманному.

— Может, и пора. — Зьмитрок сбил щелчком ногтя несуществующую пылинку с расшитого серебряным шнуром жупана. Повернулся к спутнику. — Не пора ли, а, Мржек?

Чародей (а прибывший вчера под утро с грозинецким князем высокий широкоплечий шляхтич с волевым подбородком, украшенным ровной тонкой бородой, и густыми черными бровями был именно чародеем) хмыкнул и приосанился. Пану Адолику он не полюбился с первого мига их встречи. Сам Шэрань, хоть и причислял себя к шляхте, с саблей знался постольку поскольку. На дуэлях не рубился, в войнах не участвовал и не убил в своей жизни ни одного человека, всегда справедливо полагая, что едва ли не более жестко довести врага до сумы, чем кромсать его тело сталью. Разорившийся унижен, а убитого могут сделать героем в досужих пересудах. Мржек Сякера походил на кровожадного зверя. Повадкой, речью, выражением серых холодных глаз. Адолика он откровенно презирал и даже брезговал находиться с хозяином в одной комнате. Не говоря уж о том, чтобы удостоить ответом.

— А он не боится нарушить свою Контрамацию? — кивнул он на пана Шэраня. — Воспитали тут лужичан Витенеж со святошей Богумилом, ничего не скажешь. Глянь, пан Зьмитрок, как он от меня пятится. Ровно жабу разглядел в крынке.

Магнат гордо отвернулся, не проронив ни слова. Не хватало еще пререкаться. С кем? С изгнанным с отчих земель, лишенным наследства чародеем? Да при вельможных гостях.

Кроме Зьмитрока усадьбу Адолика почтил присутствием видный князь из Терновских земель — пан Юстын Далонь. Присутствие одного из наиболее верных и влиятельных сподвижников великого гетмана Жигомонта смиряло пана Шэраня с необходимостью терпеть и Зьмитрока, временного союзника, но врага, по въевшемуся в плоть и кровь каждого лужичанина убеждению, и Мржека, зловещего колдуна, нарушителя одного из основополагающих законов королевства.

Легок на помине пан Юстын.

Не успел пан Адолик подумать о нем, как дверь отворилась и на пороге возник улыбающийся, по всегдашнему обыкновению приветливый и открытый, Далонь.

— Доброго здоровья, панове, — терновский князь раскланялся, по особому искренне прикладывая ладонь к сердцу. — Вижу, вы уже собрались. Готовы?

— Все, что требуется с моей стороны, готово, — легко кивнул в ответ Мржек. — Круг, гексаграмма, амулеты. Думаю, время я тоже высчитал верно. Утренняя звезда в Косаре, Синий глаз — во Всаднике. Да к тому же полнолуние. Самое время для темных и ужасных ритуалов... — Чародей повернулся к пану Адолику и скорчил страшную гримасу.

Зьмитрок звонко захохотал, хлопая левой ладонью о правую — жест, подхваченный грозинецким князем в высокоученом и блистательном Руттердахе. Из-под черных усов сверкнули белые ровные зубы — у панночек этот богатый красавец должен был иметь ошеломительный успех.

Пан Шэрань надулся, как мышь на крупу. Шмыгнул носом, соображая — не пора ли обидеться взаправду? По настоящему. Со скандалом и хорошей дракой.

— Эх, панове, панове, — укоризненно покачал головой пан Юстын. — Разве ж так можно? Одно дело делаем. Должны как братья друг за дружку стоять... А вы?

— Да брось, пан Юстын, — беспечно откликнулся Зьмитрок. — Что мы ему сделали? Ну, пошутим разок, другой. Кому ж от того плохо? А пан Шэрань и сам виноват. Мы не навязывались в его замок. Паны Абабиць и Сцизор тоже предлагали...

— Мне, должен заметить, вообще проще работалось бы у твоей милости дома, — прогудел Мржек. — И тебе, поверь, легче пришлось бы. Дома, говорят, стены помогают. И не зря говорят, должен заметить.

Пан Адолик, поразмыслив, решил, что дело нужно улаживать миром. Во-первых, слишком многое поставлено на кон и потерять удачу из-за глупой гордости по меньшей мере опрометчиво. Во-вторых, если миром не получится или не захочется, то нужно переходить к решительным действиям, но тут надежды у него никакой — кому хочется быть зарубленным ил пристукнутым молнией? Улыбнулся как можно шире:

— Не берите в голову, панове. Все вы мои гости, и каждому я рад, как брату. А всем вместе, так втрое. Рад и благодарен, что почтили мое скромный кров сиятельным присутствием.

Он приложил обе ладони к груди и раскланялся настолько грациозно, как только сумел.

Зьмитрок и Юстын обменялись одобрительными улыбками. Молодец, мол, магнат. Хоть и мямля, и тряпка, а за дело Золотого Пардуса — именно так, по гербу Великих Прилужан, называли свой заговор сторонники Жигомонта — горой. И готов поступиться мелкими обидами, если видит в них угрозу Золотому Пардусу.

Мржек разочарованно поджал губы. Он уже больше месяца как въехал в свите Зьмитрока в земли Прилужанского королевства. Под покровительством грозинецкого князя опальный чародей мог не опасаться наказания, даже если бы его и опознал кто. Януш еще мог бы настоять на аресте человека из окружения Зьмитрока, но он в столицу пока не прибыл. Польный гетман Чеслав не обладал таким влиянием на Сенат и Жигомонта, а последнему, по большому счету, было наплевать на чародея. Ведь не в Великих Прилужанах жег Мржек застянки и села, а в Малых. Чародей же сперва наслаждался свободой и возможностью безбоязненно задирать лужичанских шляхтичей, а потом стал тосковать. Ведь за липень еще не убил никого и весьма тем тяготился.

— Успокойся, пан Мржек, — нахмурился Зьмитрок, словно читая мысли колдуна. — Экий ты злопамятный.

Чародей дернул щекой. Хотел ответить резко, но сдержался.

— Я спокоен, твоя милость.

— Вот и славно. Не грусти, пан Сякера. Хочешь Янушевым прихвостням хвост прикрутить? Прикрутишь. Но после элекции.

Мржек решительно вздернул подбородок, отвердев плечами.

— Я пойду?

— Ну, не обижайся, пан Мржек, — мягким голосом проговорил пан Юстын. — Мы помним и ценим твои заслуги перед Золотым Пардусом. Новый король тебя не обидит. Все твои враги получат по заслугам...

— Я пойду, — с нажимом повторил Мржек. — Последние приготовления, твоя милость.

— Иди, — кивнул Зьмитрок.

— Да, твоя милость, едва не забыл. Пусть ведут того студиозуса. И тебе, — он повернулся с легким поклоном к Далоню, — следует уже приготовиться.

— Ты прав, пан Мржек, — легко согласился терновский князь. — Иди. Я скоро буду.

А когда дверь за Мржеком закрылась, добавил, сокрушенно покачав головой:

— Страшный человек, пан Зьмитрок. Страшный. Он же убийца...

— Я знаю. — Грозинчанин подкрутил ус. — За то и люблю его.

— Ну разве так можно... — Далонь покачал головой. — Мы же на почти что святое дело собрались, а тут...

— Да я с нечистым лешаком готов договор заключить, чтоб только Малые Прилужаны на колени поставить. — Зьмитрок порывисто прошагал по комнате, развернулся на каблуках. — Всяк сверчок знай свой шесток! А для князей уховецких, похоже, все королевство шестком становится. У Мржека большая обида и на Витенежа покойного, и на Януша с Автухом и Чеславом, ныне здравствующих. Он нам поможет.

— Да, да, — Юстын кивнул, соглашаясь. — И все же... — Плечи терновского князя под ярко-малиновым кунтушом передернулись, вздрогнули и опали устало.

— Боязно, пан Юстын? — Зьмитрок улыбался как ни в чем не бывало.

— А то? Боязно. А выхода-то нет иного.

— Я знаю.

— Если элекция начнет против нас выворачиваться, что делать?..

— Да знаю я, пан Юстын.

— Погоди, не перебивай, пан Зьмитрок. — Пан Далонь сел на низкую банкетку, встал, снова сел, рассеянно потер кончик носа. — Я знаю, что ты знаешь. И я все знаю, а выговориться мне надо. Не перебивай, прошу тебя. Ведь это я на эксперименцию согласился.

— Говори, говори...

— Мы ж вместе решали — коль с Янушем преподобный Годзелка будет, а с ним сила Господня, так ведь они еще наверняка реестровых чародеев притащат, нам тоже надо иметь своего чародея. Да такого, о котором никто не догадается.

Зьмитрок, прикрыв улыбку ладонью, наблюдал за ним. Пан Юстын — преданный Золотому Пардусу шляхтич. Верный до гроба и даже, чего греха таить, до утраты загробного блаженства. Но слишком мягкий, доверчивый и недалекий. Грозинчанин предпочитал иных друзей и иных врагов. Сильных, жестоких, безжалостных. Циничных и бессовестных. И пускай святоши считают эти прозвища позорными и недостойными благородного шляхтича, на самом деле только люди, щедро наделенные подобными качествами, правят миром. Повелевают более слабыми и нерешительными. Зьмитрок сам был таким. Нашедший убежище от преследующего закона в Грозинецком княжестве, чародей Мржек Сякера — тоже.

Именно Мржеку принадлежала первоначальная идея, что любого человека можно сделать волшебником. Нужно лишь провести необходимый ритуал в нужное время в нужном месте. Он сам разработал последовательность магических пассов и составил необходимый набор талисманов. Путем множества ошибочных исследований нашел единственно верную форму гексаграммы. Даже, как он утверждал, провел несколько эксперименций над отловленными на левом берегу Луги кметями. Они действительно начинали ощущать магические эманации и после непродолжительного обучения могли добиваться простейших результатов при помощи колдовства — нагревать воду в кружке или, напротив, остужать пиво, «выщелкивать» искры ногтем большого пальца, гасить свечу взглядом и тому подобную ерунду. Само собой, наделенных чудесными способностями пленников уничтожали. Это Мржеку только в радость.

А теперь открытие колдуна-изгнанника решили использовать на благо дела Золотого Пардуса. Одержимый идеей победы над малолужичанскими казнокрадами и мздоимцами Юстын Далонь сам вызвался для эксперименции. Рассчитывал ли он на какую-либо выгоду? Зьмитрок того не знал, и никто не знал, но скорее всего — нет. Слишком уж пан Юстын негодовал по поводу ущемления шляхетских вольностей и свобод городских мещан. Сыграть такое негодование у него не хватило бы лицедейского таланта. Так что он, скоре всего, абсолютно искренен.

Вдруг мысли Зьмитрока сами собой, словно напуганный степным пожаром косяк диких коней, рванулись в другую сторону. И попробуй-ка, задержи! Юстын мягок, хорошо поддается влиянию, честен перед соратниками и открыт, как след красного зверя после первой пороши. Жигомонт суров, крепок телом и духом, себе на уме. Одно-то достоинство в нем и есть — любим великий гетман выговской шляхтой. Да и не только шляхтой — селянами, купцами, мещанами, ремесленниками. Такому пальца в рот не клади — откусит и не подавится. Юстын — другое дело. Запрягай и катайся...

Малосвязная болтовня пана Далоня как-то сразу отдалилась, ощущалась краем сознания, словно шум дождя за окном, но не отбирала внимания.

Давеча в Выгов прибыла пани Хележка Скивица — наследница древнего рода, умудрявшегося сотни лет успешно лавировать между разными партиями и королями. С князем Зьмитроком ее связывали давнишние теплые отношения — чуть-чуть больше, чем дружба, и чуть-чуть меньше, чем любовь. Последние годы пани Хележка оказывала незначительные услуги деликатного свойства ближайшим сподвижником короля Витенежа: подскарбию Зджиславу Куфарю и малолужичанским гетманам. Но многомудрые государственные деятели и не догадывались, что о каждом их поручении узнает и грозинецкий князь Зьмитрок. В свой последний приезд Хележка рассказала, что получила еще в кветне письменное распоряжение, запечатанное оттиском орла Малых Прилужан, в котором ей предлагалось посетить великого гетмана Великих Прилужан Жигомонта Скулу и подмешать в питье какое-нибудь сильнодействующее снадобье. Выбор состава яда паны Зджислав и Чеслав, кои и подписали вышеупомянутое распоряжение, оставляли на усмотрение пани Хележки. Главное — результат. Жигомонт должен сойти с пути князя Януша к вожделенному трону. Нет человека — нет помехи.

Тогда, непринужденно беседуя за кубком дорогого угорского вина, Зьмитрок посоветовал пани Скивице не торопить события. Излишняя исполнительность может пойти во вред тем, чьими руками подскарбий с гетманами решили загребать жар. Ведь можно не отвечать ни да, ни нет. Просто потянуть время, а там, как говорят в Заречье, случаи бывают всякие. А ну, как не выиграют малолужичанские паны нынешнюю элекцию? Правда, пани Хележке особо ничего и в этом случае не угрожало. Покровительство Грозина дорогого стоит. Но... береженого и Господь бережет.

Теперь же в голове Зьмитрока словно мудреная руттердахская головоломка сложилась.

А пускай-ка пани Хележка пороется в своих ларцах... Пусть подберет самый надежный, самый сильнодействующий яд. Жигомонт был хорош, когда вокруг его имени сплотился весь Выгов, когда к союзу примкнули окрестные земли, а следом за ними Тернов, Бехи, Тесово, Скочин, Тараща. Только Уховецк и Хоров, сила не маленькая, но все же неспособная противостоять всей шляхте королевства, не примкнули еще к делу Золотого Пардуса. Хотя и там находились паны, предпочитавшие видеть на престоле не Януша, а Жигомонта.

А вот вам песий хвост, а не Жигомонт!

Юстын — вот кто нужен Зьмитроку для осуществления давнишних замыслов. Юстын и никто кроме Юстына. Вот кто будет королем. И эксперименция, затеянная Мржеком, только приблизит его к короне. А король-чародей на троне Прилужан — это такой плевок всем соседним государям!..

Зьмитрок блаженно прищурился. Вздохнул. Глянул на замолчавшего наконец-то пана Далоня.

— Ну что, пан Юстын, не пора ли?

* * *

Старинный замок, сложенный из бревен в полтора обхвата, покоящихся на прочном каменном фундаменте, возвышался на фоне звездного неба. Вон мчится Всадник, стремясь по старинной легенде не дать солнцу взойти над своей грешной головой. И Синий глаз горит на узде его коня. Вон Косарь размахнулся остро отточенным лезвием, словно хочет пронзить Решето.

— Все семь звезд видать, дрын мне в коленку. К хорошей погоде... — задумчиво проговорил Хватан.

— Чем тебе эта плохая? — едко осведомился пан Юржик Бутля.

— Да это... жарковато как-то... — Порубежник пальцем оттянул рубаху у ворота и дунул себе за пазуху.

— Что-то не заметил, — поежился Юржик. — По мне, так холодает...

— А ну, тихо вы о-о-оба, — уже привычно рыкнул пан Войцек. — Нашли время.

Для рискового дела — налета на замок неизвестного магната в двух днях пути от столицы королевства — бывший богорадовский сотник отобрал самых лучших. Самолично проверил снаряжение — раньше времени не должно быть ни звука, чтоб не упредить охрану. Вообще-то в боевой дух и выучку великолужичанских шляхтичей пан Шпара верил слабо, но, как говорится, береженого Господь бережет. Да еще и след грозинецкой подковы не давал покоя. Что соседям из-за Луги понадобилось в Прилужанах? По какой такой надобности приехали?

Рядом с ним стояли проверенные бойцы — Грай и Хватан. Младший порубежник страдал от жары, пыхтел и ругался под нос. Следопыт сохранял спокойствие, только рассеянно покусывал ус. Тут же переминались с ноги на ногу паны Юржик Бутля, Гредзик Цвик и Стадзик Клямка. Двое последних по-прежнему косились друг на друга, но хоть за грудки не хватались, и на том спасибо.

Чуть дальше сзади Хмыз что-то вполголоса выговаривал Данику и Самосе. Его с открытым ртом слушал Издор, а Глазик, искоса поглядывая на командиров, шептал на ухо Шилодзюбу очередную похабную байку. Откуда только он их набрался? Конокрад мог, не повторяясь, нести похабщину от рассвета до заката. Сотник относился к его пристрастию снисходительно, остальные тоже слушали, не выказывая неудовольствия, но преданней поклонника, чем остроносый мародер, у Глазика не было. Последним в дюжине был Гапей-Тыковка — не пойми что за человек. То ли с кистенем под мостом он хлебушек себе добывал, то ли когда-то давно армейский жевал, из реестровых дезертировал по непонятной причине, но обращался с оружием низенький круглоголовый мужичок, годков эдак пятидесяти, удивительно легко. Хуже, конечно, чем сам Меченый или порубежники, но паны Гредзик и Стадзик точно в пупок ему не дышали с саблей в руках.

Оставшиеся четверо стерегли коней. Очень может быть, что отступать придется быстро. Да что там душой кривить — попросту удирать.

Отправившегося в разведку ждали сейчас на опушке леса, рассматривая черный силуэт замка.

— Дык, чой-то долго, — задумчиво проговорил Грай. — Похоже, так и рассветет.

— Дрын мне в коленку, нашелся умник, — не сдержался Хватан. — Как будто без тебя!..

— Й-й-я что сказал! — насупился пан Войцек.

— Да я чо? Я ничо... — Хватан даже руками замахал, словно сбрасывая с себя вину за нарушение приказа сотника.

— Во-о-о-от и молчи.