Чтение 9–й страницы книги ~Гриф и Гильдия~

Больше ничего интересного в бородатую голову 3емлероя не пришло, и на долгие два часа, за которые нескупое до жары солнце поднялось в самый зенит, ни гном, ни уж тем более кляча не сказали ни слова.

Пот лил с обоих градом, задница гнома на прогретой земле медленно поджаривалась, но подгорный житель терпел, сжимая зубы и от нечего делать раздирая мозоли в кровь.

Наконец он не выдержал.

— У, скотина! — 3емлерой, не отрывая полного ненависти взгляда от осоловевшей на жаре лошади, запустил руку в мешок. — Только из-за тебя! — ладонь гнома, сжимая в себе кусок утреннего недоеденного мяса, вылезла наружу. Правда, долго оно там не задержалось: миг — и деликатес исчез в зеве раскрытого землеройского рта.

Умей кляча говорить, ее крик услышал бы даже оглохший суфский часовщик, сидящий в Часовне и следящий за тем, чтобы часовая стрелка не обгоняла минутную.

— Иго-го! — заржала кляча, укоризненно гляди на гнома, отчаянно жующего мясцо.

— Чего — «ого»? — воскликнул он зло. — Я из-за тебя и так похудел на сколько! — в качестве примера 3емлерой оттянул поясной ремень. По крайне мере, попытался это сделать: тот сидел слишком плотно, чуть ли не впиваясь в толстое гномье брюхо.

— Хотя зачем тебе мои беды? — гном поспешно сменил тему. — Еды уже почти не осталось, до 3рега мы без нее вряд ли дотянем. Тебе хорошо: щипай вон травку у дороги, дура, да ногу свою залечивай! Набирайся сил — сейчас мешки потащишь!

Кляча протестующе мотнула головой, но за траву взялась с большим удовольствием: неожиданно простая идея гнома оказалась для нее новой и очень важной. А нога… потащит, бородатый, ничего с ним не станется!

Мысленно все расписав, лошадь принялась за траву, представляя попутно, какого цвета будет лицо у гнома, какими словами он будет ее крыть и сколько времени ей понадобится трепать травку, прежде чем толстяк не завалится на землю под тяжестью скарба да не испустит дух.

Эх, мечты-мечты…

Еще раз представив падение гнома, кобыла проглотила вкусный стебелек и подошла к жадно давящемуся последним куском мяса 3емлерою.

— Что, поела? — бросил он с набитым ртом. Я тут голодаю, а у нее, видите ли, праздник!

Кляча ткнулась мордой в плечо, едва не повалив гнома на землю.

— Аккуратней, тупица! — прикрикнул на нее коротышка. — Ты что, меня сожрать вздумала?

Лошадь словно не слышала его. Уцепившись зубами за плечо гномьей куртки, она пялилась полубезумными глазами в пыль дороги, клубящуюся в полумиле к востоку.

Пыль?! 3емлерой радостно подхватился, не заметив даже, что кляча пожевала уже весьма приличную часть его куртки: наконец-то хоть какой-то шанс облегчить дорогу до города!

Внезапно пыль исчезла. Просто взяла — и растворилась в воздухе, словно ее и не было. 3емлерой оторопело вытаращил глаза; потер их кулаками. Магия, что ли? Или уже мерещится?

Воздух зло свистнул, и чей-то кулак врезался в тело гнома, ломая ребра. 3емлерой вскрикнул, попытался ухватиться за топор, но неизвестный убийца не дал ему ни единого шанса: следующий удар пришелся в висок.

Через две минуты все было кончено. Измазанный в крови, убийца спокойно пошел дальше. Будто за его спиной и не лежало два растерзанных трупа: лошади и ее хозяина.

Проснуться оказалось намного легче, чем заснуть.

Я разом открыл глаза и резко сел.

— Ой! — только и сказала моя старая знакомая дремофора.

Я криво усмехнулся, оглядел ее с ног до головы: и когда только успела переодеть платье, нацепить все эти побрякушки? По-моему, я проспал не больше часа, а мы уже в какой-то… спальне?.. Эх, Лин, прости! Если что, это было неправда и ненарочно!

— Почему ты так странно на меня смотришь? спросила девушка, нервно теребя сережку в ухе.

— А… мы… — я обвел комнату вокруг многозначительным взглядом. — Не… а?

Видимо, она ничего не поняла. А если и поняла, то виду не подала.

— Ты все время спал. — Я мысленно вздохнул с облегчением: хотя бы косвенно, но ответила на мой вопрос. — Мне уже стало не по себе видеть твое бледное лицо!

— А почему я спал?

Вопрос мой поставил ее в тупик.

— Тебе прокусила руку гончая, и я наложила заклятие сна, чтобы боль не так сильно била тебя! Ты разве не помнишь?

— Нет. — Я мимолетом взглянул на одну, потом на другую руку: ничего, никаких укусов гончей, о которых говорит дремофора. — Разве тогда был еще кто-то, кроме нас четверых?

— Адские гончие. Кто-то дал им твой след. Мы с кобольдом едва остановили их!

— А что в это время делал Феноламп?

Теперь уже она смотрела на меня растерянно, не понимая…

— Что за Феноламп?

— Черный гном, — терпеливо стал втолковывать я. — Он сказал, что его послал Хрофт.

— Ты все путаешь, Гриф, — покачала головой она. Растерянность в ее взгляде сменилась жалостью: так смотрят обычно на буйно помешанных. Никакого гнома, ни белого, ни черного, ни зеленого — я не видела. Так же как и не видел твой приятель кобольд.

— Видел? — пробурчал я недовольно. — Он же дрых!

— Да? А мне кажется, ты его разбудил!

— Никого я не будил. — Мне уже порядком надоела эта игра во врушки, когда каждый пытается подловить другого на лжи. — Ты вышла на поляну, мы с тобой поговорили немного, пришел Феноламп, сказал чего-то, а потом я заснул.

— Да нет же!.. — возмутилась было дремофора, но дверь за ее спиной протестующе скрипнула и в комнату вошел, опираясь на самодельную клюку, сухощавый старик. Волосы, усы и борода его отливали синевой, и я про себя тут же дал ему кличку Синяя Борода.

— Что, очнулся? — старик подмигнул дремофоре. — Неча было так волноваться! Молодо-зелено!

— Вы просто не видели, что эта гончая сделала с его рукой!- начала оправдываться дремофора. Когда мы принесли его к вам, я уже успела поработать с раной.

— Ну, будет, будет, — поднял руку Синяя Борода.

Дремофора мигом замолчала, а старик повернулся ко мне:

— Ну здравствуй, убивец ловчих! — и протянул мне сухую, всю в мелких шрамах, руку.

Я машинально ее пожал.

— Ты хоть говорить-то умеешь? — спросил он тогда.

Я молча кивнул.

— Так, может, представишься?

— Гриф. — Что-то уж слишком он любопытный, этот Синяя Борода!

— А меня Михба зовут, лесной целитель! — старик вновь подмигнул. Наверное, у него привычка такая — всем подмигивать. — Ты как, сам ходить сможешь?

Кивок.

— Тогда прошу за стол. — Дед расстегнул единственную пуговицу, соединяющую половинки жилета, обнажая волосатую грудь; поскреб ее пальцами. С наслаждением выдохнул:

— Тебе поправляться надо…

Я невольно улыбнулся: от Михбы неожиданно повеяло добротой и простодушием. Все мое сущее мигом впитало в себя это, и внутри стало невероятно тепло и уютно. Словно я вновь дома оказался — в большом, красивом дворце со множеством обслуги и такой вот замечательной башенкой…

— Чего улыбаешься? — зевая, спросил Синяя Борода. — Есть пошли, говорю.

Я мигом опомнился и спрыгнул с кровати. Тело тут же налилось тяжестью, а голова чуть закружилась. Не знаю, как вообще смог удержаться на ногах. Сделал шаг. Другой. Чуть не упал: спасла только кушетка, на которую оперся в последний момент.

Дремофора хотела поддержать меня, но старик ее остановил:

— Сам дойдет!

Я помянул Фенрира и, набрав в легкие воздуха, снова пошел, на этот раз более уверенно.

Михба побед но улыбнулся и, подхватив девушку под локоток, вышел из комнаты, предоставив мне добираться самому.

Когда я наконец добрался до михбской столовой, Синяя Борода и дремофора уже приступили к обеду. Или ужину? Сколько же я проспал?..

Против них сидел, лениво плюхая супом, мой приятель кобольд. Его задумчивый взгляд искал себе более интересные цели, чем пересчет кусочков мяса в миске. Поэтому, когда подо мной протяжно скрипнули половицы, Свэн мигом вскинул голову.

Взор его, снова прояснившийся, подобострастный, был устремлен на меня.

— Мастер!.. — Степняк рывком встал, опрокидывая стол вместе со всей посудой на Михбу и дремофору. Со стороны последних тут же раздались ругательства и жалобный писк обожженной кипятком мыши.

Но кобольд этого словно и не заметил: он на ватных ногах подошел ко мне и, не долго думая, обнял. Тугие его жилы напряглись, словно Свэн решил выжать из меня весь воздух разом.

— Ох ты, нежности-то какие! — Михба на мгновение оторвался от поглаживания дремофоры, чтобы вставить свое веское слово. — Девчонку-то ошпарили, ироды! Ну, да не беда! — Синяя Борода ласково усадил дремофору на стул и, отойдя на пару шагов, направил в ее сторону руки и что-то быстро шепнул.

Я еле успел заметить, как с ладоней его сорвались короткие лучики белого света и ушли в пострадавшую жительницу леса. Она резко дернулась. Откинула голову назад. Потом так же резко выпрямилась.

Все вышеперечисленное произошло в какие-то мгновения; Свэн за это время вряд ли бы успел скороговоркой произнести «недоперебитый».

Дремофора радостно взвизгнула и бросилась на шею Синей Бороде:

— Спасибо, дядя Михба!

— Да не за что, глупая!- хохотнул старик. — Будто не знаешь, что мне это — раз плюнуть!

Они, пританцовывая, закружились по комнате, словно счастливая пара. Потом дремофора очень вовремя вспомнила, что долго простоять на своих двоих я вряд ли смогу, поэтому, когда мой зад уже собрался дружеским поцелуем приветствовать пол, ему перекрыло дорогу сиденье стула:

— Тише, Гриф, тише…

— Откуда ты знаешь мое имя? — слабым голосом спросил я. Вспомнилось, что она уже не первый раз за день звала меня так.

— Я сказал, мастер Гриф, — бросил кобольд, опускаясь на стул. Я покосился на Михбу: старик очень шустро вернул все на прежние места.

— Тебя кто-то просил? — Я зло нахмурился. Боль тут же подкатила ко лбу, и пришлось снова расслабиться.

— Нет, но…

— Кто что пить будет? — вклинился в разговор Синяя Борода.

Две пары злых глаз, моих и кобольдских, только что прожигавшие друг в друге дыры, разом переключились на старика, стремясь в одно мгновение сделать из него решето.

Михба, уже собиравшийся сесть, отшатнулся назад, с некоторой опаской глядя в нашу сторону.

— Пива! — в один голос рявкну ли мы со Свэном.

— Вина. Белого. — Дремофора мечтательно закатила глазки. Словно вино это она никогда и не пробовала, но так много о нем слышала, что все время стремилась исполнить старое желание.

— Сейчас сделаем! — Синяя Борода, пыхтя на ходу, поднял с пола средний бочонок. От бочонка за милю разило крепким темным пивом, отчего у меня сразу потекли слюнки. Эх, сейчас бы еще мясца жареного…

Словно читая мои мысли, Михба вновь что-то прошептал, и на столе появилось два подноса с лежащими на них перепелами — по три на каждом.

— Что ж. — Бочонок взлетел в воздух, выплюнул на стол пробку и начал разливать пиво по кружкам. — Рассказывайте, как это вы в наш лес забраться умудрились и тех двух дворняг зачем привели?

Я мельком глянул на кобольда: он снова приступил к ковырянию столь нелюбимого им супа. Делать нечего, придется мне говорить…

— Мы гостили у живущего неподалеку от 3рега сэра Грокяйра. Ехали в Степь, к его родителям в гости. — Эту версию мы с кобольдом придумали еще в замке у Ламера, поэтому Свэн даже не поднял головы, «увлеченный» супом. — По дороге я почувствовал преследование, но не был уверен. Решили затеряться в лесу. Не получилось: Феноламп все равно нас нашел!

Кобольд и дремофора разом устремили на меня свои удивленные взгляды. Жительница леса, уже в третий раз услышавшая от меня про черного гнома, тут же вновь отвернулась к Михбе; кобольд смотрел гораздо дольше, то и дело морщась — вспоминая, кто такой этот Феноламп. Наверное, он так ничего и не понял, потому что, как ни в чем не бывало, вернулся к еде.

— Что за Феноламп? — Михба сделал вид, что не заметил реакции свина.

— Черный гном.

— Интересно. — Старик задумчиво погладил бороду. Синие волосы приятно гармонировали с желтым жилетом Михбы, но старик не думал об этом: мысли его летали где-то в другом месте, очень далеко от столовой. — Почему же оба твоих спутника в один голос кричат, что на вас напали только ловчие?

— Феноламп не нападал на нас, — возразил я. — Он просто пришел поговорить!

— Не было черного гнома! — взорвалась дремофора.

— Был!

— Не было!

Кобольд протестующе хрюкнул.

— Да!

— Нет!

— Тихо! — рявкнул Михба, попутно приложив кулаком по столу.

Мы с дремофорой мигом заткнулись, хотя и продолжили жечь друг друга испепеляющими взглядами.

— Я вас что, ругаться собрал? — Похоже, старика не на шутку разгневала наша стычка. — Если вы вдвоем говорите, что видели ловчих, а он, Синяя Борода ткнул мне пальцем в грудь, — каким-то боком разглядел своего гнома, о существовании расы которого говорится только в легендах и преданиях Одина, я, конечно же, больше верю вам двоим! Но… — старик выдержал эффектную паузу… и растянулся в широченной улыбке:…это не значит, что его не было!

Мы втроем дружно открыли рты.

— Да-да! Вот такая вот штука — нынешняя магия! Это раньше все просто и понятно было: Анклав — у вас, людей, у нас — волшебники на три месяца. Ну, остроухие выродки еще, так они теперь и вовсе носу наружу не кажут! А тут — нате вам: вмешательство богов налицо! Черные гномы, как известно, — свита Хрофта, сковавшая Оковы Судьбы для Фенрира.

— Вот и Феноламп говорил, что его Хрофт послал! — обрадовался я.

— А вы точно не помните этого… Фенолампа? — обратился Михба к кобольду с дремофорой.

Те покачали головой.

— Так я и думал. — Синяя Борода снова повернулся ко мне. — Черный гном приходил только к тебе. Видимо, Хрофт хотел предупредить тебя о погоне… Только вот кто мог послать за вами адских?

Я лишь пожал плечами:

— Я их даже не помню, что уж говорить о пославшем их человеке?

— Нет, Гриф. — Михба с сожалением покачал головой. — НЕ человеке. Кто угодно другой, но не человек.

Оставшуюся часть трапезы мы проделали молча: кобольд и Синяя Борода потягивали пиво, я отъедался вкусным супчиком, дремофора пила специально заготовленное вино. Пива мне почему-то совсем не хотелось, и полная до краев кружка то и дело ловила на себе жадные взгляды кобольда и Михбы.

Когда суп в моей миске закончился, я отодвинул ее в сторону и поднялся. Похлебка подействовала на меня самым волшебным образом: голова уже не кружилась, ноги не подкашивались. Небольшая слабость, конечно, осталась, но укус гончей, о котором мне рассказывала дремофора и о котором я не помнил ровным счетом — ничего, обессилил бы даже самого прыткого героя!

Уже на выходе из столовой я остановился и спросил:

— А почему же я не помню ничего о ловчих?

— А! Это чепуха! — фыркнул Синяя Борода, утирая с губ пену. — Кленночка тебя просто сильно закляла, вот и не помнишь ничего. Хорошо, хоть проснулся. Мы уже зарывать тебя собирались! — Тут дремофора толкнула Михбу локтем, и он замолчал.

Я, ошарашенный, все же нашел в себе силы кивнуть и выйти из комнаты.

Сэр Ламер Гронкяйр проснулся среди ночи от леденящего душу воя за окном.

— Опять, что ли, Гримкей забыл собак покормить? — предположил тролль, однако тут же отверг подобный вариант: вой раздавался не с псарни, а со стороны недавно сожженных магами Выселок.

Ничего особенно страшного в этом вое, конечно, не было: возможно, заплутавшие волки просто решили перекусить телами спасшихся от огня, но не от меча погорельцев… Только вот Ламер и сам не верил подобным объяснениям. Седьмое чувство (коего лишен даже самый талантливый человек, зато сполна наделена любая нелюдь) подсказывало рыцарю, что волки пришли по его душу.

Тролли никогда не приходились волкам родственниками. Они не братались с ними, не ездили на них, не охотились вместе. Жили раздельно: волки в лесах, тролли в болотах. И вовсе друг на друга не походили.

Но так сложилось, что именно волки забирают тело умершего тролля. Забирают и уносят в свои бескрайние леса, где ни один человек не сможет нарушить покой умершего.

Внутри храброго и честного рыцарского сердца самым невообразимым образом вскочил ранее незнакомый прыщик — страх. Ламер усмехнулся: ну, кто бы мог подумать, что этакая детина может чего-то бояться? Но страхи тролля, тем не менее, были не напрасны.

Волки забирали только хрофтовцев — верующих в Одина и его братьев и сестер. А Ламер, только принимая рыцарский титул, не задумываясь, отрекся от старой веры, заменив ее верой Силы: верой, когда есть ты и меч, а потом уже — все остальное.

Волки не заберут его. Просто порвут на месте.

Может, не откажись он от хрофства, волки простили бы его и не пришли так рано? Может, Один решил покарать его, неверного, в назидание другим? И теперь братья Фенрира жаждут его «неверной» крови…

Тролль мотнул головой: дурман, сковавший его, мигом исчез. Грозный Фенрир исчез в небытии, а Ламер, бледный, как собственная спальная рубашка, с трудом сел, все еще не в силах до конца разделить явь и быль.

Возможно, ему бы это даже удалось, и все развивалось совсем по-другому, но судьба распорядилась иначе, и вои повторился вновь — на сей раз гораздо ближе.

Бедняга-тролль вновь запаниковал. Скверные мысли переполняли голову, не пуская внутрь приятные. Они, скверные, скреблись, словно крысы, и тихо пищали: «Тебе не спастись!». Наконец, напор этих мыслей сдавил мозги Ламера с такой силой, что рыцарь, зажмурив глаза, снова рухнул на кровать, заняв ее всю своим грузным телом. Ножки жалобно крякнули, словно тролль неожиданно потяжелел. Гронкяйр не обратил на этот протест никакого внимания. Нащупав рукоять лежащего около кровати короткого меча (оставленного там «на всякий случай») Ламер крепко-накрепко, до боли в пальцах, сжал ее в ладони. Удовлетворенно хмыкнул: теперь и умирать не страшно — кого-нибудь да заберет с собой в могилу!

Оружие вселяло странную уверенность; даже поганые мысли на время поутихли, словно боясь чего.

Вой больше не повторялся. На смену ему пришло жалобное поскуливание.

Тролль напрягся: вряд ли они испугались его, такого грозного, в пижаме и с кинжалом. Скорее, стая почувствовала приближение вожака и теперь отдавала ему дань уважения за прошлые победы.

А может, они о чем-то просят его, рыцаря без страха и упрека, великого воителя болот? Ересь и ерунда! Серые всегда хотят одного — потолще набить себе брюхо; другие вопросы, вроде той же просьбы или поклонения, их не волнуют.

Мысли вновь устроили в голове бал. В гости забежала еще одна их «сестрица»; хихикая на ходу, она пропищала: «Умри, как подобает!» и ускакала куда-то, чтобы не попасть под горячую руку. Ее сородичи тут же радостно загомонили, все, в один голос: «Да, умри! Как подобает!».

Ламер помрачнел лицом. Наверное, она права нужно умереть по-мужски, по-рыцарски.

Медленно, все еще внутренне споря с проклятой мыслью, он поднялся. Шатаясь, едва передвигая ноги, подошел к окну. Внизу мелькали фигуры в черных балахонах с факелами в руках. Огонь высвечивал торчащие из капюшонов волчьи морды. Один из разорителей замка, словно почувствовав на себе рыцарский взгляд, поднял голову и, поймав глазами Ламера, оскалился острейшими клыками.

Гронкяйр смотрел на него словно завороженный. Никогда раньше ему не доводилось сталкиваться с представителями самого странного народа Капаблаки — вольфами. Они были и будут лучшими бойцами в мире, и Ламер вряд ли протянул бы в бою с вольфом более трех минут, имей он при себе даже зачарованный меч и десятилетний опыт в Гильдии Воинов, а полуволк — иголку в ножнах. Ну, а если уж с десяток этих тварей, вооружившись излюбленными булавами, атаковали замок, феодал мог писать завещанье, чтобы попробовать хотя бы на бумаге сохранить о себе память.

Ламер не был дураком, поэтому тут же осознал, что спастись не удастся. Но и сдаваться без боя он тоже не собирался. Как там говорила та мыслишка? «Умри как подобает»? Что ж, можно попытаться…

Он опрометью бросился к разложенным на полу доспехам. Это был его любимый доспех — почти по всей его поверхности торчали острейшие шипы, прекрасно помогающие взятому в кольцо рыцарю забрать с собой в Рай как можно больше врагов и даже, при небольшой удаче, вырваться из окружения.

Так быстро Ламер еще не облачался. Прошло буквально две минуты, а он уже стоял, сверкая железом в тусклом лунном свете. В доспехе было очень душно, но сейчас рыцарь плевать на это хотел.

Боевой молот нанес первый удар по каменной кладке окна. Проем необходимо было срочно расширить, иначе несколько сумасшедший план Ламера обречен.

Вольфы с интересом наблюдали, как Гронкяйр со всей силы лупит молотом по камню. Они, похоже, даже не подозревали о дерзости его задумки. «Не одни вы такие умные!» — со злостью подумал тролль, в очередной раз опуская молот на кладку.

Наконец, отверстие приняло нужные размеры, и Ламер, мысленно прочитав молитву Меча, прыгнул вниз.

Кому-то может показаться полным безумством — спрыгнуть с высоты семи человеческих ростов на толпу жаждущих твоей крови вольфов.

И тут нечего возразить: это действительно было безумство.

По дороге вниз тролль сгруппировался в клубок и стал неожиданно напоминать ежа, решившего вдруг опровергнуть знаменитую пословицу: «Рожденный ползать летать может только вниз».

Приземление нельзя было назвать мягким. Хотя оно могло оказаться и хуже, если бы вольфы отошли в разные стороны. Но они упрямо стояли, словно собираясь сожрать его вместе с доспехом и прямо на лету.

Не вышло.