Чтение 9–й страницы книги ~Eurocon 2008. Убить чужого~

Перезрелая хуторская красавица, которую, оказывается, звали Галой, кивнула и, забрав со стола стаканы, скрылась в дверях.

Совпадение, конечно, и всё же после появления чёрного механизма местность будто вымерла. Три пыльные сбегающиеся к магазину дороги опустели. Хотя, возможно, они и раньше были пусты, но тогда это как-то не бросалось в глаза. Для продавщицы внезапное безлюдье означало краткую передышку, и, принеся жаждущим пива, глазастая Гала подсела к столику третьей.

- Слышали уже про «Княжну»?

- Неужто всплыла? - мрачно сострил Георгий.

Его не поняли.

- Ну, та, Стенькина… - вынужден был пояснить он. - «И за борт её бросает…» Говорят, перед концом света всплыть должна.

- Тьфу ты! - Гала досадливо махнула на шутника ладошкой. - Я про турбазу «Княжна».

Про турбазу Георгий кое-что слышал, вернее, не столько про саму турбазу, сколько про её владелицу, роскошную даму, и впрямь державшуюся по-княжески. За глаза её звали мадам Ягужинская. Именно так - в два слова. В делах она, по рассказам персонала, была непреклонна до беспощадности, а слабость имела всего одну: запала на отставного офицерика, не полностью реабилитированного после пребывания в горячей точке. Взяла в мужья и нянчилась с ним самозабвенно. Смазливенький, на девять лет моложе супруги, но, во-первых, со сдвигом, во-вторых, лютый бабник, в-третьих… Да там и в-третьих было, и в-четвёртых, и в-пятых…

Поступив на содержание, недолеченный защитник отечества воспринял это как заслуженную боевую награду и пустился во все тяжкие. Семейная жизнь странной пары складывалась, по слухам, увлекательно, с достоевщинкой, с битьём посуды, с обоюдными истериками, рыданиями, примирениями и прочим.

Мадам Ягужинскую Георгий лицезрел неоднократно, каждый раз поражаясь её невозмутимой величавости, а вот что касается супруга, то с этой легендарной личностью ему встретиться так пока и не довелось. Правда, в баре не раз указывали издали на каплевидную иномарку жемчужного оттенка, на которой доблестный бездельник носился по округе в поисках приключений.

- Так что с турбазой?

Гала легла тяжёлой грудью на пластиковый столик и, став ещё глазастее, прерывисто зашептала:

- Предложили продать… И за такую цену, что смех один…

- Кто?

- Ну кто… - Она вскинула кари очи, указав ими сквозь жестяную раскалённую крышу бара куда-то, надо полагать, в глубины космоса.

- Сами?!

- Не знаю, врать не стану. Да через людей, наверно, как всегда. Ну, мадам Ягужинская, конечно, наотрез. Начали грозить…

- Ей пригрозишь! - хмыкнул Володька.

- Она к прокурору, - взахлёб продолжала шептать красавица Гала. - А у прокурора в кабинете…

- Что-нибудь слизистое? - предположил Георгий.

- Не-эт… Ещё они тебе сами светиться будут! Тоже, наверно, их человек… Прокурор извинился, вышел. Будто по делу. А этот повернулся к ней и говорит: «Ну вы что? Ничего не понимаете, что ли? Продавайте за сколько сказано. А иначе даром уплывёт…»

- Ни черта себе! - процедил Георгий.

Володька разочарованно пошевелил бровями, такими же рыжеватыми и прокуренными, как и его татарские усы.

- Я это ещё неделю назад знал…

- И что вчера было, знаешь?

- А что вчера?

- Отбуцкали до полусмерти! За осиновой рощей! В двух шагах от особняка…

- Мадам Ягужинскую?!

- И ещё неизвестно, до полусмерти или… Позвоночник повреждён!

- И кто её?

Продавщица хотела ответить, но не успела.

- Какая тебе разница? - с омерзением бросил Георгий. - Те, кого наняли те, кого наняли те, кого наняли… Будь спокоен, за щупальце не ухватишь. За руку - запросто, а за щупальце - хренушки…

Тут возле серебристой ограды, обрамлявшей серый склеп магазина, остановилась белая «ауди», и Гала, не досказав, поспешила вернуться за прилавок. Мужчины за столиком молчали. Потом в лукавых кочевнических глазах Володьки просквозила какая-то, видать, простенькая догадка.

- Слышь, - брякнул он спроста. - А вдруг это муженёк её уделал?

Да, дожили. Вон какую силу взяли нелюди - шагу по родной земле не ступи… Георгий закатил тачку в пристроенный к дому сарай (бендежку по-здешнему) и с сожалением оглядел недомощёную дорожку. Не успел. Чуть-чуть до калитки не дотянул. Опередили, твари…

Значит, будем искать выход. Задумчиво низведя очи долу, побродил по участку - и вскоре выход нашёлся. Когда-то Георгий по неопытности утапливал камушки прямо в грунт, от чего они, стоило ударить ливням, быстро уходили в землю. Потом умелец усовершенствовал технологию: сначала стал настилать старый рубероид, потом насыпбл тонкий слой песка, а по нему уже начинал выкладывать голыши. Но ни в коем случае не на раствор! Сажать такую прелесть на раствор - варварство… Теперь выяснилось, что две первые ученические мощёнки успели притонуть, зарасти и так или иначе требовали раскопок. А камушки в них, следует заметить, отборные, штучные, не чета нынешним. Вот их и используем.

Георгий повеселел.

На соседнем участке, скрытом от глаз дебрями запущенного винограда, полязгивало, побрякивало. Никанор Иванович по обыкновению возился со скважиной - перебирал насос.

- Добрый день, Никанор Иванович! - крикнул Георгий.

Сосед был глуховат.

- Жора, ты, что ли?

- Я…

Полязгивания и побрякивания прекратились, потом зашуршало - и поверх низкого заборчика в прогале меж виноградных дебрей показался по пояс Никанор Иванович с двумя деталями в руках. Несмотря на жару, был он в рабочей куртке, надетой поверх блёклой клетчатой рубахи, широкое простецкое лицо (кончик носа испачкан солидолом) на треть скрыто защитными очками, отдалённо схожими с маской аквалангиста. Потеряв когда-то на производстве глаз, бывший технолог берёг оставшийся, в прямом смысле, как зеницу ока. Только что картошку в очках не чистил.

Сквозь правое стёклышко на Георгия горестно глянуло поруганное национальное достоинство. Левый, искусственный, глаз соседа, как всегда, смотрел скучающе, чтобы не сказать, цинично.

- Переворот девяносто первого года, знаешь, чьих рук дело? - таинственно и зловеще спросил Никанор Иванович.

- Неужели? - поразился Георгий.

- Ну вот тебе и неужели!

- Вы же раньше на американцев грешили…

- Н-ну… - Сосед замялся. - Одно другому не мешает…

- Тогда уж не рук, а присосок, - заметил Георгий.

- Именно, именно! - вскричал Никанор Иванович. - Правильно ты, Жора, сказал!

Мужик он был хороший, только вот политику чрезмерно любил и патетику. Георгий обтёр ладошкой извлечённый из земли голыш, почувствовал на нём нечто чужеродное, липкое, скользкое - и чуть не выронил. Слизень. Вот мерзость-то! Сбил щелчком на камни и без жалости растёр подошвой шлёпанца. Слизней Георгий не терпел до содрогания. Почти как чужаков. Всё-таки улитки - они какие-то привычные, родные, а эти - порнографически голые, бесстыдные, всепроникающие… Второй год от них спасу нет.

- Никанор Иванович, вы собственность на землю оформили? - спросил Георгий.

Во-первых, пытался приземлить разговор, во-вторых, действительно хотел кое-что разузнать. Сам он, по лености своей, за переоформление документов даже ещё и не брался. А требовали.

Лицо в защитных очках стало суровым, почти жестоким.

- Нет. Не оформил.

- Почему?

- А вот съездишь разок в Среднюю Ахтубу - вмиг поймёшь почему… Продались! - возопил отставной технолог, потрясая лоснящимися от смазки деталями. - Продались чиновнички наши… Вот помяни мои слова: никому ничего не оформят. Чужакам всё отойдёт. Не веришь? Запросто. Есть бумага? Нет! Значит, не владелец… У, м-монстры жукоглазые!

Последняя фраза в устах Никанора Ивановича, отродясь фантастической литературой не увлекавшегося, прозвучала так неожиданно и забавно, что Георгий прыснул.

- Почему жукоглазые?

Сосед насупился.

- Заступаешься, что ли, за них?

- Да не за них, - возразил Георгий, всё ещё не в силах справиться с улыбкой. - За жуков. Симпатичные насекомые, а вы их вон с кем равняете…

Никанор Иванович крякнул.

- Ну, знаешь, жуки тоже разные бывают… - недовольно заметил он. - Колорадский, к примеру…

Тут же притворился, дескать, некогда ему, и, озабоченный, канул в дебри. Так он поступал всегда, если сбивался с мысли.

Шутку, будто именно чужие привели к власти демократов, придумал и поведал Никанору Ивановичу несколько лет назад сам Георгий, за что был обвинён отставным технологом в политической слепоте и потакании западной пропаганде. Оно и понятно: в ту пору пришельцы, хотя и обозначились уже в наших краях, вели себя относительно смирно. Не в пример южанам и китайцам.

А вот тачку он в пристройку закатил рановато. Не в руках же таскать камушки до калитки… Георгий двинулся было к бендежке, когда в зарослях вновь зашуршало, даже захрустело - и сосед показался вновь.

- Всё советскую власть ругаем! - запальчиво выговорил он. - Да разве при советской власти они бы сюда сунулись? Армия какая была, а? Сталин бы с этой поганью чикаться не стал… Вот вымрем - узнаем тогда. Да что там вымрем! Уже вымираем…

- Никанор Иванович, - расстроенно отозвался Георгий. - Меня-то вам что агитировать? Полностью с вами согласен…

- А! Толку с твоего согласия… - Сосед безнадёжно махнул испачканной в солидоле рукой. - Ну не гадюки, а?…

Георгий вспомнил утреннюю встречу с юной рептилией и усмехнулся.

- С гадюками проще…

- Почему за границей их нет?… - с пеной у рта вопрошал бывший технолог.

- Думаете, нет?

- Да ни одна страна их к себе не пустит! Ни одна!

- Пускают же.

- Да кто их пускает?

- Нам-то с вами какая разница, Никанор Иванович? - устало промолвил Георгий. - Ну не нагрянули бы к нам они… Значит, кто-нибудь другой нагрянул бы. Те же китайцы. Мы ж добыча готовая! Слабое звено…

- Вот потому они и наглеют! - Сосед зашёлся окончательно. - Пока ты и такие, как ты, будут сидеть сложа руки… - Задохнулся, умолк.

- Хорошо, - мрачнея, пропустил сквозь зубы Георгий. - Допустим, никто не нагрянул. Тогда бы нас свои же крутые выжили. Нравится вам такой вариант? Лохи мы с вами, Никанор Иванович. Ло-хи…

- Так я и говорю: будь жив Сталин…

«О ч-чёрт! - подумал Георгий. - Ведь не отвяжется…»

Шагнул к заборчику и, оказавшись почти лицом к лицу с разъярённым собеседником, взглянул прямиком в его правый глаз.

От неожиданности трибун умолк.

- Я рад, что не ошибся в вас, Никанор Иванович, - глуховато, с чувством произнёс Георгий. - Мне нужна ваша помощь.

- Что такое? - всполошился тот.

- У меня есть взрывное устройство, - еле шевеля губами, продолжал Георгий. - Но я гуманитарий. А вы технолог. Помогите разобраться.

Слабо отмахиваясь, чуть ли не открещиваясь, бледный Никанор Иванович пятился от заборчика. Наивный мужик. Всему верит.

- Понимаете, - шептал Георгий. - Сейчас они осматривают берег. А вечером будут возвращаться. Пляж - узкий. С одной стороны склон, с другой - Волга, податься им некуда…

Тут Никанор Иванович уразумел наконец, что его несерьёзный соседушка опять валяет дурака. Даже сплюнул в сердцах.

- Хиханьки тебе! - плаксиво бросил он. - Тут род людской гибнет…

Круто повернулся и сгинул среди листвы. Будем надеяться, на весь день.

Камушков хватило в обрез. Дорожка удалась на диво. Предварительно отмытые в ведёрке голыши, улёгшись один к одному, сияли на солнцепёке голубоватыми плоскими спинками, среди которых встречались подчас и зеленоватые, и чёрные с прожилками, а то и вовсе крапчатые. Красота. Доисторическая баржа, набежавшая когда-то на мель, очевидно, везла самый разнообразный камень. Мокрый, грязный и счастливый Георгий кинул совок в ведро. Самое время окунуться. На Волгу отныне путь заказан, стало быть, сходим на озеро. Если, конечно, и там ещё дорогу не перекрыли.

Льдистое от тополиного пуха озерцо заметно обмелело. Всё-таки прошлогодняя засуха не прошла для поймы бесследно. Почва жадно вбирала влагу, выпивая водоём снизу. На том берегу невидимая за высоким камышом тёплая компания с поистине казачьей лихостью выводила: «При лужке, лужке, лужке…» Всё правильно. Когда выхода нет и не предвидится, самое время петь народные песни.

Стараясь не касаться скользкого илистого дна, Георгий наплавался вдоволь, а выкарабкавшись на рассохшиеся дровяные мостки, понял вдруг, что не знает, чем теперь заняться. Нет, на даче-то работа всегда найдётся - просто не хотелось.

Огорода Георгий не держал - огурчики-помидорчики проще купить на пристани. Да он, можно сказать, вообще ничего не держал - с тех пор, как овдовел и выпал из этой треклятой жизни. Цветы, посаженные женой, сохранил, деревья, понятно, тоже, а вот грядки сровнял и засеял газонной травой. Похожим образом он вёл себя и в городе. Доставшееся по наследству малое предприятие продал при первом нажиме чужих, совместно нажитую квартиру в центре сдавал, сам обитал в однокомнатке - впрочем, только зимой, а летом перебирался на дачу. Чтобы не одичать окончательно, время от времени подрабатывал переводами и корректурой.

Жил бережливо, иногда доходя до смешного (водку пьём - на спичках экономим), и всё же финансы таяли. Да. Вот так. Конец света ещё не наступил, а деньги уже кончаются.

Рассеянное внимание Георгия нечаянно собралось на шляпке гвоздя, криво торчащего из стены. Сходил за гвоздодёром - и ржавое железо, прокукарекав напоследок что-то вроде: «Умираю, но не сдаюсь», - вылезло, упираясь, из серой от дождей доски. Не так ли и мы сами…

Пойти, что ли, в бар сходить? Тем более повод есть - дорожку закончил…

День был неполивной, народу на участках копошилось немного. Пока шёл до магазина, несколько раз окликнули из-за штакетника. Вопрос задавали один и тот же: «А что это ты без тачки?» Отвечал: «Угнали». - Кто угнал?!

Многозначительно указывал пальцем в серый от зноя зенит. Они, дескать. Всё они…

Сердечно поприветствовал попавшуюся навстречу зрелую незнакомку с развесистыми бледными боками - и был вознаграждён опасливым «добрый день». Деревенский обычай здороваться с каждым Георгий чтил свято, с удовольствием наблюдая подчас оторопь встречного, судорожно пытающегося вспомнить, где он с тобой мог видеться прежде.

В самом конце улочки пришлось вжаться в забор, давая дорогу бульдозеру. За рычагами сидела сильно татуированная личность, голая до пояса, с сигаретой на губе и, кажется, не слишком трезвая. На запылённой дверце кабины упрямо проступали полузатёртые-полузамазанные слова: «Убей чужого!» Судя по технике исполнения, надпись была делом рук какого-нибудь юного патриота. Осмелели. Заметно осмелели. Раньше предпочитали уклончивое «Убей урода!» Этак скоро, глядишь, дойдём до того, что и впрямь будем всё называть своими именами.

Вскоре воссияла впереди крашенная серебрянкой ограда. Возле входа на территорию магазина приткнулись три легковушки. Под жестяным навесом было уже довольно людно. За столиком в центре бетонного квадрата шумно пробавлялись винцом двое задорных визгливых юношей и три басовито матерящиеся девушки. В левом углу бара прихлёбывал извечное своё розливное пиво всё тот же Володька. Словно и не уходил вообще. Столик напротив единолично оккупировал некто неизвестный. Георгий покосился на него мимоходом и невольно задержал взгляд. Молодой бритоголовый красавец сидел, не касаясь позвоночником пластиковой спинки стула, и, выпятив подбородок, смотрел в никуда. Глаза - мёртвые, ртутные. На столе ополовиненная бутылка дорогой водки и рюмка. Ни закуски, ни запивки.

Взяв пятьдесят граммов коньяка и бутерброд с сыром, Георгий, естественно, подсел к Володьке.

- Никак праздник у тебя? - полюбопытствовал тот.

- Праздник. Дорожку домостил… А ты, я смотрю, решил тут навеки поселиться?

- Ага! Навеки! Я уж и на собрании отсидеть успел… Только-только подошёл.

- Шумно было на собрании?

Володька ощерил зубы. Редкие. Желтоватые. Зато свои.

- Помнишь, как лягушки в прошлом году вопили? «Безобразие! Возмутительно! Озеро пересыхает! Надо что-то делать! Переизбрать правление! А то совсем без воды останемся!…» - Лягушачьи интонации вышли у него забавно и очень похоже. - Так и мы. Один к одному. У нас же в «Початке» контингент - какой? Пенсионерки, бабушки-старушки… Но горла-астые…

- А что у вас там пересыхает?

- Ну как… Пелагее Петровне яблони повырубили, Клавдии Сергеевне бульдозером штакетник смяли… Выживают старушек.

- Кто?

- А то сам не знаешь кто! Кто нас отовсюду выживает?

- Что ж у вас, сторожа нет?

- Был. Уволился… Да ты с ним знаком, с Евсеичем. Сегодня, чай, виделись…

Георгий пригубил коньяк, откусил краешек бутерброда и принялся в задумчивости жевать. Жевал долго.

- Ума не приложу, что бы мы делали без чужих… - искренне поделился он наконец. - Что ни случись - чужие. Озеро пересыхает - чужие. Яблони вырубили - чужие. Раньше-то и свалить было не на кого…

- А сионисты? - ухмыльнулся Володька.

- Да кто их видел когда?

- А этих кто когда видел? Мы вон их с тобой много сегодня видели?…

Внезапно Володька замолчал. Хитрые татарские глазёнки стали как-то по-особенному пристальны и, пожалуй, тревожны. Георгий оглянулся. Одна из шумных девушек, усиленно играя бёдрами, направлялась прямиком к дальнему столику.

- Мужчина, - позвала она обворожительным хрипловатым баском. - Можно к вам обратиться?…

- Нет, - без выражения произнёс сидящий.

Взгляд его по-прежнему был устремлён в светло-пепельную кирпичную стену магазина.

Деваха изумилась, надула губы.

- Ну что ж вы такой бука… - укоризненно начала она, потом всмотрелась, умолкла и, вроде бы даже малость оробев, вернулась к своим. Те поглядели на неё вопросительно. Ответом была пренебрежительная гримаска.

- Во-от… - как ни в чём не бывало продолжил Володька, возвращая Георгия к прерванному разговору. - Битый, значит, час старушки наши митинговали…

Тот сделал над собой усилие и, снова сосредоточась на коньяке с бутербродом, исключил рокового незнакомца из поля зрения. Дальше глазеть не стоило - так и на неприятность недолго нарваться. Надо будет потом у Володьки спросить, что за тип.

- И чего старушки требуют? Правление переизбрать, а ещё?

- Президенту пожаловаться, - невнятно сообщил Володька, закусывая сушёным волоконцем кальмара. - Президент-то у нас - человек! Не из пресмыкающихся. Пока…

- Матёрый человечище, - заверил Георгий. - Только, знаешь, с кем поведёшься…

Беседа их была прервана странными булькающими звуками. Выставив прямую руку за перила, ограждающие бетонный пятачок бара, бритоголовый красавец с неподвижным лицом лил водку наземь.

- Ты что делаешь, мужик? - взвыл кто-то из задорных юношей.

Не услышав вопля, поставил пустую ёмкость на стол, встал, оказавшись не высокого, как соблазнительно было предположить, а всего лишь среднего роста, и двинулся на выход. Походка - твёрдая, будто не половину бутылки, а всю её вылил в грунт.

Хлопнула дверца иномарки жемчужной масти, ухнул запущенный на полные обороты двигатель - и, стреляя крупным гравием из-под колёс, машина сорвалась с места, исчезла в молочных клубах пыли.

- В больничный комплекс поехал, - понимающе заметил Володька. - Там она и лежит, мадам Ягужинская…

- Так это…

- Тёзка твой, - подтвердил Володька. - Жорка Ягужинский - во всей красе… - Всмотрелся в постепенно проясняющуюся от пыли округу, сокрушённо качнул головой.

- Шибанутый… - обиженно пробасила отвергнутая девушка и добавила ещё несколько слов.

Разливное пиво после коньяка, разумеется, верх вульгарности, но две рюмки подряд было бы дороговато, а посидеть ещё хотелось. - Чем в клумбу выливать, лучше бы нам оставил… - ворчал Володька. - Тоже мне гусар…

Оба дачника, хотя и принадлежали к разным садовым товариществам, жили неподалёку друг от друга. Бар покидали вместе - не прерывая беседы.

- Дачи? - довольно бодро вопрошал тот, что из «Початка». - Дачи для них - так, мелочь. Если они дачами занялись - считай, остальную пойму давно заграбастали. Да и пойма тоже…

- Теперь уже не в этом суть, - печально отвечал ему тот, что из «Культурника».

- А в чём?

- Понимаешь, Володька… Вот мы говорим: иной разум, иная мораль… А в чём она, иная мораль? В чём он, иной разум? Подумаешь так, подумаешь: может, нет никаких чужаков?

Володька внимательно посмотрел на попутчика.

- Говорил тебе: не мешай пиво с коньяком… - упрекнул он. - Как это?