АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
– Можно у вас спросить?
Она сказала с нетерпением:
– Не спрашивай разрешения, спрашивай сразу!
Я испугался, замотал головой.
– Как можно, ваша милость! Мы ведь тоже возле замка иной раз терлись, видели обхождение благородных! Они слова прямо не скажут, а все с выпендренами да с вы… гм… выкрутасами, во!.. И раз уж вам отвечаю, благородной госпоже, я не должен поганить ваши благородные чистые уши простонародной речью…
Она рявкнула, как рассвирепевшая львица:
– Я тебя сейчас в жабу!
– Только не в жабу, – взмолился я. – Лучше в лягушку, если можно, но только не в жабу! Я жаб боюсь, от них бородавки… Ваша милость, я хотел спросить, вы сколько раз видели чародея в зеркале?
Она ответила со злостью:
– Раз двадцать, не меньше. А то и тридцать!
– И как он был одет?
Она задумалась на миг, пожала плечами.
– Обыкновенно. Как и сейчас. Серый плащ, багрового цвета шляпа, коричневые сапоги…
– Всегда? – спросил я.
– Всегда, – ответила она, все еще недоумевая. – Ну и что?
Я воскликнул ликующе:
– Ваша милость, он ленится одежду переменить, а вы про морду лица речете!.. Это вы в день пять раз платья меняете, у меня в глазах рябит, у вас туфли на глазах в сапоги перетекают… а это, видать, непростое заклятие, вон вы как тщательно кольца и серьги подбираете, чтобы все соответствовало… Что ж вы свои привычки-то на мужчин переносите? Да мужчина, если он раз в неделю рубашку сменит, уже вроде и не мужчина, а если волосы начнет расчесывать да прыщи высматривать, то у него что-то с ориентацией неладное… да не в пространстве, не в пространстве.
Глава 11
На ее кукольном лице медленно проступило озадаченное выражение, затем без всякого перехода губы изогнулись, лицо стало злобным, как у химеры на соборе Парижской Богоматери.
– Я знаю, – прошипела она, – чувствую, он многое мог бы сделать… для меня! Но эта сволочь обращает на меня не больше внимания, чем…
Она запнулась, подбирая слово, чтоб не слишком оскорбительное, но и показывающее, какая сволочь этот маг в зеркале. Я сказал осторожно:
– Чем вы на своих кошечек?..
– Я их хотя бы кормлю, – возразила она яростно. – И разговариваю!
– Тогда, – сказал я торопливо, – как на дивную и прекрасную картину? Он любуется вами, но разве с картиной разговаривают? Не больше, чем с аквариумными рыбками…
Она спросила настороженно:
– Что за рыбки?
Я сказал виновато:
– Да у господ дома такой небольшой бассейн… а в нем рыбки невиданные, красивые, никогда не думал, что такая красота на свете есть! Все ими любуются, когда видят.
Она отмахнулась, а я сказал себе, что еще раз так проболтаюсь, и вся моя паладинность не спасет меня от пыточного подвала. Без меча, молота и лука я полный нуль, а еще Пес с Зайчиком ждут меня в лесу, даже на свист не прорвутся в подвал, только сгинут. И всему виной будет мой дурной язык.
– Может быть, – предположил я поспешно, – сделать перед зеркалом на глазах мага что-нибудь совсем уж необычное? Даже непристойное?
Она отмахнулась.
– Думаешь, это не приходило в голову? Но если он будет оскорблен или шокирован? Вдруг вовсе прекратит контакт… хотя его и так нет, но вдруг вообще закроет зеркало?
Я подумал, предположил:
– А что, если он вас просто не видит? А когда подходит зеркалу, то чтобы прыщ рассмотреть, брови причесать…
Она покачала головой.
– Нет, наши взгляды встречались. Пару раз он усмехнулся… убила бы за такую ухмылочку! Как будто увидел деревенскую дурочку, вымазанную в саже и покрытую коростой!
– Это с ним что-то не в порядке, – предположил я. – Есть мужчины, что не женщин любят. Правда, в нашем случае все отпадает, вам нужно, чтобы он заинтересовался именно вами. Что ж, смелее меняйте платья! Попробуйте пирсинг…
Она спросила с вялой злостью:
– Это что?
– О, – сказал я, – ничто так не украшает женщину, как пирсинг! Она сразу превращается в сверкающую драгоценность.
В ее широко расставленных глазах мелькнула заинтересованность.
– Рассказывай!
Я вздохнул и начал рассказывать. Помянул, что женщины всегда стараются выглядеть нарядно, она об этом, наверное, уже слыхала, а если нет, то я ей эту новость выдаю охотно и бесплатно, как своей хозяйке. Для нарядности они умываются почти каждый день, моют волосы, красят их, даже тело раскрашивают, чтоб как у аквариумных рыбок, одеваются как-то не по-человечески, нацепляют кольца, браслеты, бусы, серьги, брошки, ожерелья… а сейчас в замке господ все женщины наперебой вставляют серьги не только в уши, но и в ноздри, брови, щеки, в пупок, вымя и даже, простите, ваша милость, но в самое что ни есть срамное место…
Ее брови поползли вверх, слушала в великом удивлении и только на «срамном месте» нахмурилась, переспросила она в раздражении:
– Срамное? Почему срамное?.. Что за глупости?
– Интимное, – поправился я. – Это и называется пирсингом, когда серьги не только в ухах, но и… не только.
Брови так и остались высоко вздернутыми, некоторое время размышляла, прикидывала, в глазах появилось задумчивое выражение.
– Надо будет попробовать… Куда, говоришь, вставляют первую брошку?
– В пуп, – сказал я авторитетно. – Дело в том, что знатные леди летом иной раз выходят в таких платьях, что и не платья вовсе… Словом, верх как у платья, низ тоже как у платья…
Я путался, мямлил, разводил руками, она начала раздражаться, прикрикнула:
– Что ты мелешь? Если низ как у платья и верх как у платья, то что это, если не платье?
Я промямлил жалко:
– Да я уж и не знаю, что господа учудили… Там на пузе голое место! Да, платье как платье, а пузо совсем голое!.. Это чтобы брошку все видели. Мужчинам это особенно нравится…
Она проворчала, но глаза блеснули заинтересованно:
– Еще бы!
– Не ради брошки, – возразил я. – Кто из мужчин на нее обращает внимание?.. Но если женщина вставляет в пуп бриллиант, то она старается, чтобы живот был красивый, а не как у стельной коровы. И чтоб на боках не висели валики жира. Без пирсинга она все прячет под платьем, а с пирсингом поневоле пузо подтягивает, жир сгоняет, складки убирает, кожу мажет кремами, чтобы стала моложе…
Леди Элинор слушала, как дивную сказку, глаза разгорались, на щеках выступил яркий румянец, а тонкие губы стали полнее, рот чуть приоткрылся, делая из отвратительно умной красивую дурочку.
Вдруг она вздрогнула, глаза расширились, словно только сейчас увидела, что разговаривает, как с человеком, с обыкновенным простолюдином, от которого пахнет коровами и закрученными хвостами.
– Иди!.. – сказала она резко. – Я занята. Когда понадобишься – позову.
Я торопливо и с облегчением поклонился.
– Как скажете, ваша милость. Ваше дело – приказывать, наше – выполнять.
Я отступил, но у дверей меня догнал ее властный окрик:
– Постой!.. Снизу тебе долго бежать, а я не люблю ждать. Особенно – слуг. Скажи Мадине… ты ее узнаешь по вздернутому заду, вы все в первую очередь задницы рассматриваете, или Хризии… ну, эта не так доступна, что я велела перевести тебя в гостевую комнату. Это на третьем этаже.
Я поклонился еще раз, отступил и, перешагнув порог осторожненько прикрыл дверь. На третьем – это повышение из челядинцев в приближенные слуги, но хорошо это или нет, это зависит от расположения Кристалла Огня. Если он у нее в покоях, то я к нему ближе, а если нет, то из этой соседней комнаты труднее будет выбираться, не вызывая подозрений. К тому же жить всего на этаж ниже означает быть готовым в любой момент предстать перед ее очи для расспросов о моем скрытом королевстве.
Я торопливо сбежал вниз, в холле пусто, только полыхает мартеновской печью огромный камин, вышел во двор, жаркое солнце окатило с головы до ног, в глаза ударил блеск стали, звон, лязг, яростные выкрики – боязливо отступил к дверям и прижался спиной. Под жарким солнцем красиво и мощно сражаются Винченц и Адальберт, за ними жадно наблюдает Раймон, инстинктивно дергаясь, повторяя их удары. Винченц в доспехах, настоящий рыцарь, Адальберт обнажен до пояса, мощные мускулы легко и красиво играют под загорелой кожей, меч порхает в длинной руке, под удары клинка Винченца всякий раз прыгает щит, а своим мечом Адальберт то и дело то легонько стукает Винченца по шлему, то тычет острием под ребра, однажды дал подножку, а пока тот с проклятиями поднимался, нанес пару ритуальных ударов в шею.
Наконец Винченц с градом ругани опустил меч, сбросил шлем. Лицо красное, в каплях пота.
– Ты жульничаешь, – обвинил он.
– Как? – спросил Адальберт с интересом.
– Ты без доспехов! Тебе легче двигаться!
– Сражайся и ты без доспехов, – предложил Адальберт. Глаза его смеялись. – А мечи заменим палками потолще.
Винченц содрогнулся.
– У меня еще с прошлого раза синяки не прошли!.. Нет уж, нет уж. Раймон, прими доспехи.
Раймон бросился помогать снимать железо, Адальберт оглянулся на меня.
– Работа не волк, – сказал он с лицемерным сочувствием, – пристрелить нельзя. А жаль, верно?..
Он сам захохотал, Винченц засмеялся, а Раймон, сложив доспехи горкой, взял меч обеими руками, держа лезвием вверх, слегка согнул колени. Лицо торжественное, просветлевшее, как же, меч в руках, да еще какой меч, мечта любого мужчины. Такая же точно, как у любого ягненка, когда он мечтает обзавестись крепкими рогами и вот наконец обзаводится ими, и теперь уже не беззащитный ягненок, а баран, баран!
Я смотрел на вдохновленное лицо, ощутил угрызение совести, зачем я так грубо, ну не баран он, не баран, а теленок, отрастивший рога, и теперь он сам может бодать других и грозно реветь, сверкая налитыми кровью глазами.
Раймон повертел меч обеими руками, сделал несколько выпадов, а Винченц произнес подбадривающе:
– Давай-давай, привыкай. Скоро и тебе придется обучиться всему. И запомни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное хозяйкой. Она за все в ответе.
Раймон взмахнул мечом раз-другой, увидел мое лицо.
– Не хочешь попробовать? – спросил он дружелюбно. – Это так здорово!
– Я мирный человек, – ответил я.
– А если придут враги? – спросил Раймон воинственно.
– Кто к нам с мечом придет, – ответил я, – тот в орало и получит.
Он не понял, зато заинтересовался Адальберт, переспросил:
– Как-как ты сказал?
– Кто к нам с мечом придет, – пояснил я, – с тем мы, пожалуй, справимся.
Он посмотрел на меня очень внимательно.
– Ого, как ты уверен… А чего тогда опасаешься?
– Колдовства, – признался я честно. – Вот уж чего боюсь так боюсь.
Они даже не переглянулись, а как-то одинаково помрачнели. Гордость не позволяет признаваться, что и сами страшатся колдовства пуще всего на свете, это я могу сказать честно, я ведь простой, а им нельзя, они – воины.
Я обошел их, выказывая всяческое почтение, оружие порождает власть, как сказало само красное солнце, поспешил к распахнутым дверям кладовок. Там крестьяне разворачивают подводы, стараясь подать задом к раскрытым воротам. Маклей уже стаскивал мешки с зерном, я подбежал, присел, Маклей взвалил мне на плечи обволакивающую тяжесть, я заторопился в кладовую.
Ступеньки полустертые, я спустился кое-как, двое в полутьме сняли мешок, один сказал со смешком:
– Ну как тебе у нас?
– Я бы охотнее поработал слугой, – сказал я с натугой, перевел дыхание и закончил: – Народа.
Они не поняли, я разъяснять не стал, но, когда принес второй мешок, один сказал жизнерадостно:
– Работа не волк, верно? Бегает медленно.
Я огрызнулся:
– Как ни работай – всегда найдется козел, что работает меньше, а хозяйка его считает лучшим!
Человек захохотал, глаза проморгались, я узнал Ипполита.
– Утро вечера мудренее, – сказал он, – поэтому утром так не хочется вставать на работу.
– Я люблю свою работу! – возразил я. – Могу часами на нее смотреть.
Пока поднимался наверх, снизу сопровождал дружный хохот. Похоже, взаимоотношения мои с челядью налаживаются.
Маклею я сообщил, что работа облагораживает человека, а безделье делает его счастливым, но тот не понял, уже устал, голова не варит. Подъехали еще две телеги с зерном, возчик не смог подать телегу задом близко ко входу в кладовку, Ипполит привел еще Жака, длинного нескладного челядина, совсем еще молодого, но настолько унылого, будто переживает крушение империи. Вчетвером дело пошло быстрее, Ипполит с Маклеем опускали нам на спины мешки, мы с Жаком носили по ступенькам в подвал с низким потолком и укладывали в штабеля.
Жак кряхтел и горбился под тяжеленными мешками, пыль покрыла волосы и ссыпалась с ушей. Я вспомнил сынка леди Элинор, поинтересовался:
– Жак, у тебя была такая непыльная работенка!
Он повернул вспотевшее лицо.
– Какая?
– Пестовать сына леди Элинор!
Он вздрогнул.
– Лучше ворочать эти мешки!
– Почему?
– А ты видел этого ребенка?
Последнее слово он произнес с нажимом. Я почесал затылке, признался с неловкостью:
– Да только чуть-чуть. Мне он тоже показался странным. А что с ним?
Он зябко передернул плечами.
– Не знаю и знать не хочу. Вообще от магии я за всю жизнь не видел ничего хорошего. Каждый маг гребет под себя, делает все тайно. А люди должны видеть, кто что делает! Только таким доверяем.
Он остановился на пороге, размахивал руками, но с телеги прикрикнул Ипполит, мол, разотдыхался, Жак присел, вскидывая мешок на спину, пошел мелкими шажками к темному входу в кладовку. Я проводил его взглядом, чувствуя в чем-то его дремучую правоту. Да, люди спокойны только тогда, когда видят, что делают все вокруг. Все операции должны быть прозрачными, тогда нет недоверия и страха. А магия вся на скрытности, словно правительство или Центральный банк.
Телеги разгрузили все-таки быстро, до обеда с Жаком посидели в тени, посплетничали. На крыльцо вышла Марманда и громко сообщила, что похлебка из молодой баранины готова, но если кто отказывается, пусть сообщит, его долю получат собаки. Мы поспешно потянулись в людскую, там прохладно, несмотря на пылающий камин, он всего лишь высушивает вечную сырость каменных стен.
Пока Марманда разливала суп по мискам, Ипполит и Маклей жадно расспрашивали, как и что, зачем меня вызывала хозяйка. Выбалтывать не хотелось, но и отмолчаться нельзя, начнут что-то додумывать. Я осторожно рассказал про зеркало, Марманда сразу оживилась, налила мне еще супу, подсела ближе и начала жарким шепотом рассказывать прямо в ухо:
– Хозяйка всех нас водила к этому зеркалу!.. Оно, знаешь, совсем-совсем не простое! Если к нему подвести козленка, отразится коза или козел. Цыпленка – увидишь курицу. Если поставить перед зеркалом ребенка – там будет тот, каким он вырастет.
Она вся содрогалась от сладкого ужаса, я почувствовал, что надо что-то спросить, слишком подозрительно, что никак не реагирую, поинтересовался:
– А если мужчину? К примеру, Адальберта?
Она поежилась.
– Что видел Адальберт – не знаю, но если посмотрит взрослый мужчина, то увидит либо дряхлого старика, либо…
Она запнулась, я подсказал:
– … могилку?
Она кивнула, поежилась, как при ознобе.
– Да. То место, где будут лежать его кости. Вон Лавор увидел высокие заснеженные горы, так теперь и близко не подходит даже к холмам. Говорит, что никто же не станет тащить его труп на Большой Хребет, чтобы там закопать? Раймон увидел себя постаревшим и в шрамах, а Марат – с одной рукой.
Ипполит вдруг громко и глупо расхохотался, повернулся ко мне.
– А что так страшишься, что в жабу превратят?.. Как будто в лягушку – лучше!
– Лучше, – сказал я с убежденностью ботаника. – То лягушка, а то жаба!
– Да какая разница?
– Большая, – ответил я значительно. – Как вы не понимаете?
– Не понимаю, – подтвердил Ипполит. – Вон и другие не разумеют.
– От жабы до лягушки дальше, чем плотнику до столяра, – пояснил я. – Ну, как бы вам доступно… Ну, знаете, как король женил сыновей, заставляя их стрелять из лука наугад, так вот выстрелил младшенький и пошел свою судьбу искать. Приходит на болото, а там жаба сидит и стрелу его держит. Джон – королевский сын аж взвился: «Ну, совсем обнаглели! Здесь же должна быть лягушка. А это что?! Нет, на это я не согласен. Мне нужна лягушка. Ля-гуш-ка!» Тут жаба говорит ему человеческим голосом: «Ну, чего ты речешь, дурачок. Ты ж понимаешь, что на самом деле я не жаба. Злой волшебник околдовал и улетел на Юг. Но ты можешь меня спасти. Если отыщешь проход в скрытое королевство и перебьешь драконов на входе, слетаешь на Юг и принесешь молодильное яблоко, выиграешь рыцарский турнир против сорока огров, ну и еще там по мелочи, вот тогда… Вот тогда чары спадут и я снова стану той, что тебе нужна, – ля-гуш-кой!»
– И что дальше? – спросила Христина, после того как я замолчал.
Я удивился:
– Как что? Он же герой, все это проделал, после чего жаба благополучно превратилась в лягушку. А он, счастливый, что все получилось, женился на ней, на лягушке.
После обеда все выползли на солнышко, расселись как старые бабы, под стеной замка, прижавшись спинами к нагретому камню. Пошли ленивые и неторопливые перемывания костей отсутствующим, рассказы о чудесах и небесных явлениях, я только начал вслушиваться, как из замка вышел очень юный лорд Родриго, комичный в детском костюмчике, имитирующем взрослый, даже шляпа с пером.
Он выглядел явно довольным, заприметив меня среди дворцовых слуг.
– Дик, – позвал он. – Иди сюда.
Я поднялся, Ипполит напомнил озабоченно:
– Мой лорд, ваша мама не велела вам отдаляться от замка.
Он фыркнул:
– Разве я отдаляюсь? Но если нет внутреннего двора, то где мне играть?.. Дик, в прошлый раз ты рассказывал про этих… как их… ну которые братья Диоскуры…
– А, – сказал я, – это греческое. Хоть что-то греки придумали стоящее. Диоскуры – это…
Мы отошли на десяток шагов, там здоровенная колода, уселись рядышком, у малыша счастливо горят глаза. С ним в самом деле общаться оказалось несложно, не понимаю, чего запаниковал Жак. Тот мусор, которым забиты, по моему мнению, мои мозги, оказался очень кстати: я рассказывал как все эллинские мифы и легенды, так и скандинавские, славянские, индийские, египетские, потом пересказывал о Гильгамеше, о происхождении Рима, о древнем мире Месопотамии, Урарту, Древнего Рима, Эллады, Македонии, мальчишка слушал с горящими глазами, уже понятно, что его не оттащишь от меня и клещами, а у меня, к счастью, в черепе столько складировано всякой ерунды, что на сто лет хватит рассказывать. Вот уж не думал, что вся эта ерунда пригодится. А когда разом перепрыгнул к человеку-невидимке Уэллса и человеку-амфибии Беляева – тоже оказалось совсем неплохо, еще как неплохо, ребенок вцепился в меня и не отпускал.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ] 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
|
|