К счастью, двухчасовые лесные скитания закончились, хоть и привели к потере доброй дюжины солдат, то ли заплутавших, то ли отставших или потонувших в болотах. Горе-егеря, прошедшие всего недельный курс подготовки, несказанно обрадовались, услышав идущий издалека звук охотничьего рожка. Когда же ему ответил тревожный зов походной трубы, на сердцах скитальцев потеплело, а на душе полегчало.
– Ну все, лейтенант, вот и пришли, - пропыхтел уставший полковник, опускаясь на гнилой пень. - Не знаю, с тылу мы вышли или с фланга, но лагерь недалеко. Веди солдат в бой! Раз мерзавцы трубят, значит, вскоре начнется…
Штелер тут же пожалел, что допустил пренебрежительные интонации при отдаче распоряжения. Не только проделавшим сложный обходной маневр солдатам, но и их молодому лейтенанту нужна была сейчас моральная поддержка, которую он, при всем желании, оказать не мог. Дело было не только в усталости и плохом самочувствии. Полковник мог бы собраться с силами и выжать из себя одухотворенную речь, вот только не знал, зачем? У лесных солдат не было ни единого шанса уцелеть. Их жизни, пока еще теплящиеся в телах, были принесены на заклание, возложены на алтарь грядущей войны - войны, развязанной по каким-то глобальным, политическим соображениям, совершенно непонятным ни ему, ни даже генерал-губернатору.
Какое-то время командир егерей еще поглядывал в сторону павшего духом, отстранившегося от происходящего полковника, ожидая, что тот передумает и все же решится сам вести отряд в бой. Однако, осознав, что кроме налипшей на сапоги грязи их коменданта в данный момент ничего не интересует, юноша повел егерей в бой сам.
Поредевший после лесных скитаний отряд растянулся цепью в три шеренги и скрылся за деревьями. Противник находился поблизости, и буквально через минуту полковник услышал хаотичную пальбу и крики. Егеря вступили в бой и теперь гибли сами, в отместку сея смерть. До этого момента холодный рассудок убеждал хозяина, что они обречены, но когда началась ратная потеха, эмоции вытеснили из головы расчеты. Штелер вдруг почувствовал себя дезертиром, жалким трусом, прячущимся за спинами солдат. Понимая, что, так или иначе, погибнет, без разницы - здесь, сидя на пне, или чуть раньше, вместе с отрядом, полковник поднялся, вытащил из-за пояса пистолет, а из ножен меч и поспешно направился в сторону идущего боя.
«Коль все равно погибать, так хоть достойно, не теряя уважения к самому себе! - пульсировала мысль в воспаленном сознании внезапно ощутившего неимоверный прилив сил коменданта. - Да и солдаты… не хочу, чтоб в последние минуты жизни они считали меня мерзавцем и трусом!»
Как и следовало ожидать, несмотря на внезапность нападения, удача отвернулась от плохо обученных войне в лесу герканцев. Первая минута боя унесла около десятка жизней находившихся в лесу по правую сторону от форта охотников, но застигнутые врасплох филанийцы быстро пришли в себя и не дали диверсионному отряду добраться до опушки леса, не то что до бревенчатых стен пограничного укрепления. Метко ведя огонь с заранее пристрелянных позиций, они выкашивали свинцом прячущихся за деревьями и поспешно залегших по кустам егерей. Добежав до простреливаемой с двух сторон позиции остановившегося отряда, полковник насчитал около десятка трупов.
– Поднимай ребят, пока всех не перестреляли! - прокричал Штелер лейтенанту, когда короткими перебежками и, низко пригибаясь к земле, все же добежал до засевшего за двуствольной сосной лейтенанта.
Молодой офицер не ответил, поскольку был мертв. Смертоносные граммы свинца впились точно в центр лба юнца, только недавно познавшего искусство бритья. Наверное, полковнику следовало разозлиться, наверное, в его сердце должна была заклокотать ненависть, а кровь ударить в виски, но вместо этого коменданту вдруг стало неимоверно легко, а все вокруг, включая собственную жизнь, потеряло смысл и ценность. Бытие показалось сумасшедшим абсурдом, и Штелер ужасно захотел как можно быстрее уничтожить окружавший его бардак, жалкий, убогий трагифарс, разыгрываемый бездарными актерами.
– Вперед, за короля! - выкрикнул полковник и, встав в полный рост, побежал на невидимого неприятеля.
Нельзя сказать, что солдаты радостно встретили затею бежать навстречу больно жалящему свинцу, но все же побросали мушкеты и, скинув с плеч маскировочные плащи грязно-зеленого цвета, взялись за мечи.
Уже на второй секунде бега полковник увидел яркую вспышку из-за поросшего травою бугорка. В ушах офицера что-то щелкнуло - виной тому был громкий, отрывистый хлопок. Внезапно занывшая левая рука онемела и, бессильно повиснув плетью, выпустила неимоверно тяжелый пистолет. Филанийский охотник дорого поплатился за причиненную герканскому полковнику боль. Поняв, что не успеет перезарядить мушкет, он поднялся с позиции «лежа» на колени и попытался защитить мушкетом голову от летящего сверху вниз лезвия меча. К его несчастью, удар был такой сильный, что деревянный приклад разлетелся пополам, а острая сталь, не остановившись, а лишь немного изменив траекторию, с хрустом разрубила прикрытую лишь мехом куртки ключицу.
Пробежка стоила дорого. Охотники успели выстрелить примерно пятнадцать раз и забрали семь солдатских жизней, но все же егеря достигли позиции неприятеля и яростно вступили в ближний бой. Пусть охотники и были физически сильнее, но в колониях не бывало ни парадов, ни смотров, поэтому вместо того, чтобы «тянуть на плацу ножку», солдаты больше времени упражнялись с мечом. Результат такого «непарадного» подхода к службе был налицо: герканцы жестоко отомстили стрелкам и обратили их в бегство. Под дружным натиском озверевших солдат охотники отступили к стенам форта, из бойниц которых тут же появились нацеленные в сторону леса мушкеты.
– Назад, все назад! - прокричал что есть мочи Штелер.
Полковник быстро сориентировался в ситуации, понял, что им не успеть ворваться внутрь укрепления «на плечах» быстро бегающего противника, и фактически спас остатки отряда от полного уничтожения. От лесной опушки до стены форта было примерно двадцать - двадцать пять шагов открытого пространства. Первый же залп филанийцев положил бы всех его бойцов.
Хоть задача и оставалась невыполненной, но это не означало, что следует отправлять людей на бессмысленный убой. Егеря отступили в глубь леса и подобрали брошенные мушкеты. Огнестрельное оружие им еще понадобится, ведь филанийцы не захотят оставлять у себя за спиной пусть даже маленький отряд врага.
***
– Охотникам досталось, но враг отброшен в лес, - не соврал, а лишь самую малость исказил факты лейтенант Гаринэ, благоразумно умолчав о позорном бегстве за стены укрепления. - Прикажите сделать вылазку?
– Нет… не сейчас, - ответил капитан Пьерон, не отрывая глаз от подзорной трубы.
Смотровая площадка сторожевой вышки превратилась в командный пункт. Вот уже полчаса командир пограничной заставы наблюдал отсюда то за озером, на глади которого мерно раскачивались плоты с разорванными в клочья соломенными солдатами, то за все растущей дымовой завесой, то за неудачной, нелепой попыткой противника взять форт со стороны леса.
– Не могу поверить, что герканцы осмелились пройти через лес, да еще без проводника, - попытался привлечь к себе внимание лейтенант. - Хотя понятно, откуда им проводника взять, если все охотники у нас, а дикари на освоенные земли и не заглядывают.
Командир пребывал в задумчивости, командир хмурил лоб и постоянно теребил хлыстик на рукояти меча. Его нервозность передалась и подчиненному.
– Да, странно, - произнес примерно через минуту капитан, оторвавшись от подзорной трубы. - Сколько их было?
– Не более полусотни, - тут же отозвался Гаринэ, обрадованный тем, что начальство все-таки обратило внимание на его присутствие.
– На что же они рассчитывали? - на лице командира заставы застыло выражение полнейшего непонимания логики врага.
Отвлекающие ходы хороши, только когда за ними следует главное действие, основной удар. Это правило известно не только военачальникам, но и каждому человеку, кто знаком с азами войны и умеет хоть как-то держать в руках меч. Герканцы потрудились на славу: сначала проделали неординарный трюк с манекенами на плотах, затем напали из леса, но ради чего? Неужто они взаправду рассчитывали взять форт силами полуроты, брошенной в атаку сразу после марша через чащи? Конечно же, нет, ведь филанийскую заставу охраняли двести пятьдесят солдат и около сотни охотников. Нападение на левом фланге было лишь отвлекающим маневром, но зачем оно понадобилось? Что последует дальше?
Капитана пугала не столько неизвестность, сколько полнейшая алогичность поступков противника, не приведших ни к чему, кроме того, что гарнизон вверенного ему пограничного форта был приведен в боевую готовность. Артиллеристы не зачехляли орудий после трех довольно успешных залпов, они даже не затушили факелы и были в любую минуту готовы отразить нападение с озера. Пехотинцы и перегруппировавшиеся охотники вместе с подтянувшимися с правого фланга товарищами пресекли бы любую попытку атаковать укрепление с суши. Они легко и быстро смогли бы расправиться с остатками диверсионного отряда герканцев, отсиживающимися теперь в лесу. Однако капитан не отдавал приказа, он не понимал, откуда последует следующий удар и будет ли он вообще? К чему было совершать отвлекающие маневры, стоящие потерь в живой силе, если враг не собирался идти на штурм? Зачем герканцы до сих пор жгли костры на своем берегу и затянули дымовой завесой уже половину озера? Положение дел было настолько неясным, что капитан Пьерон даже решил повременить с отправкой вестового в Марсолу. Ему нечего было пока сообщить командованию, кроме того, что на северной границе происходит нечто, граничащее с безумием. После такого рапорта ему бы уже не носить капитанских эполетов.
– Говорят, отрядом командовал аж целый полковник, - слова лейтенанта прервали бегающие в…надцатый раз по одному и тому же кругу думы. - Может, все-таки послать охотничков в лес да в плен его захватить? Думаю, он сможет пролить свет…
– Если захочет говорить, - усомнился капитан. - Или ты у нас допросам с пристрастием обучен? Хочешь себя на поприще заплечных дел попробовать? А впрочем, почему бы и не захватить? Даже молчащий полковник - хороший трофей. Что мы теряем? Давай, действуй, только пошли не всю дружину, не дело ослаблять форт. Даю на вылазку четверть часа. Мужички не подведут?
– Справятся, им не впервой, - усмехнулся лейтенант и собирался уйти, но вынужден был задержаться, чтобы выслушать еще одно распоряжение.
– И вот что! Пошли кого-нибудь передать Фьюсо, чтобы его канониры через каждые десять минут залп картечью делали. Пускай «прощупают» воду возле герканского берега. Не нравится мне что-то эта завеса…
– Слушаюсь, господин капитан, - взял под козырек лейтенант и покинул смотровую площадку.
Капитан Пьерон остался один и в последний раз взвесил все факты и просчитал все возможные действия неприятеля. Разумного объяснения поступкам герканцев не нашлось, разве что в Денборге началась эпидемия коллективного помешательства. Ну неужели пребывающий в здравом уме полководец пошлет малочисленный диверсионный отряд на штурм укрепленного форта да еще поставит во главе полусотни смертников полковника?
В голове командира пограничной заставы появились и два других варианта, тут же отвергнутые: политическая провокация и попытка проверить боем подготовку филанийской колониальной армии. Для первой цели новые земли - слишком мелкий полигон; вторая - не окупала затрат. Капитан не знал, что еще можно придумать, и поэтому снова прильнул к окуляру подзорной трубы.
Ветер по-прежнему дул с севера, поэтому стелившийся над озером дым медленно полз в их сторону. Капитан страшился представить, сколько деревьев уже сожгли герканцы, чтобы создать это дымовое великолепие. Хотя, возможно, дежурный офицер был прав, и костры находились не только на берегу, но и на плотах. В этом случае несколько точных попаданий могли решить проблему с плохой видимостью. Командир Пьерон уже собирался позвать посыльного и отдать новый приказ канонирам стрелять не картечью, а ядрами, но его внимание вдруг привлекла совершенно иная деталь, то, что поначалу он совсем не заметил.
Ветер был слабым, он мог перемещать невесомые воздушные субстанции, но поднимал на поверхности воды лишь мелкую, почти незаметную издалека рябь, а не волны. Тем не менее семь-восемь плотов с остатками соломенных манекенов вовсе не стояли на месте, причем двигались хоть и медленно, но точно в их направлении. Сейчас они уже почти достигли филанийского берега.
Нехорошие предчувствия закопошились в голове офицера. Смутное ощущение нависшей беды усилилось, и, наконец, догадка молнией поразила мозг Пьерона. Память капитана напряглась и извлекла из своих глубин историю, запомнившуюся ему еще со времен учебы в альмирской военной академии. Примерно триста лет назад, во время четвертой по счету геркано-шеварийской войны, герканцы применили хитрую уловку, позволившую им одержать блистательную победу и захватить почти без потерь считавшуюся неприступной крепость шеварийцев.
– Фьюсо, Фьюсо, ядрами заряжай, огонь по плотам! - не став дожидаться замешкавшегося где-то вестового, прокричал капитан, перегнувшись через перила смотровой башни. - Ядрами, ядрами, огонь по плотам!
Хоть вышка находилась недалеко от позиций орудий, и командующий артиллерийскими расчетами лейтенант его и услышал, и увидел, но слов приказа разобрать не смог. Именно в этот момент орудия сотрясли воздух оглушительным залпом, и картечь понеслась в задымленную даль, туда, где, возможно, и находились дрейфующие плоты с кострами, но врага уж точно не было.
Примерно триста лет назад, на ныне обмелевшей реке Орфалло герканцы добрались до хорошо укрепленных позиций противника под лодками, перевернутыми вверх днищами. Теперь же об этом вошедшем в историю трюке знали практически все, и если бы филанийские канониры увидели плывущие по озеру лодки, то непременно открыли бы по ним огонь. Поэтому командующий колониальными герканскими войсками проявил изобретательность и доказал, что достоин своих смекалистых предков. Соломенные манекены были привязаны к плотам не только для того, чтобы защитники форта приняли их издалека, да еще в дыму, за живых солдат. На самом деле ряды плотно прижатых друг к дружке истуканов в мундирах маскировали дыры размером полтора на полтора метра, пропиленные в центре каждого из плотов. Именно там, по самую шею в холодной воде, и переправлялся передовой ударный отряд герканской армии. Пловцы специально гребли осторожно, не в полную силу, чтобы создать впечатление, что плоты просто прибило к берегу и, конечно же, совершенно случайно возле расположения филанийских орудий.
Когда до берега оставалось не более восьми-десяти метров, голые по пояс, лишь с мечами да ножами в руках герканцы покинули укрытие и открыто поплыли к берегу. Среди артиллеристов, застигнутых врасплох как раз за перезарядкой орудий, началась паника: кто бежал с позиций, испугавшись оказавшегося буквально под носом врага, кто принялся поспешно искать оставленные где-то поблизости мушкеты. К счастью, капитан Пьерон был научен горьким опытом предыдущих баталий - никогда не оставлять орудийные расчеты без прикрытия. Примерно с полсотни расположенных вдоль берега филанийских пехотинцев начали стрелять по плывущему неприятелю. Двадцать, а может, и тридцать пловцов так и не добрались до берега, их мертвые тела потом еще долго плавали по поверхности пограничного озера, но зато остальные полсотни, разозленные гибелью товарищей и ощущавшие насущную потребность согреться, быстро вскарабкались на земляной вал и вступили в бой. Зазвенели мечи, со всех сторон слышались крики и треск ломающихся прикладов. Вовремя бежавшие и поэтому пережившие эту безумную атаку филанийцы потом утверждали, что по пояс обнаженные диверсанты дрались с нечеловеческой силой и бесовским блеском в глазах.
Капитан Пьерон бросил на прорвавшегося врага фактически все силы: и солдат, и не успевших отправиться в лес охотников. В общей сложности на стенах форта осталось не более семидесяти человек, все остальные солдаты приняли участие в схватке. Командир торопился как можно быстрее если уж не перебить, то хотя бы оттеснить противника от орудий. По его предположению, герканский полководец непременно воспользовался бы моментом и вот-вот должен был отдать приказ о переправе основных сил.
Большой численный перевес быстро дал о себе знать, все еще сопротивляющиеся пловцы были окружены и безжалостно истреблялись. Однако вслед за вздохом облегчения, вырвавшимся из груди командира заставы, тут же последовал крик отчаяния, который, правда, никто, даже сам капитан Пьерон, не услышал.
Мир взорвался, взорвался в прямом смысле этого слова. Чудовищный столб огня вырвался из недр земли и поднял в воздух все, что находилось в радиусе двадцати шагов от него: обломки древесины, комья земли, искореженные жерла орудий и лафеты, а также множество обезображенных, хаотично дрыгавших изуродованными конечностями человеческих тел. Все произошло так быстро, так неожиданно, что выжившие целую минуту пребывали в оцепенении и смотрели, как падают с неба доски, металл и куски окровавленной плоти.
Только когда пыль осела и глазам капитана предстала ужасающая картина разрушения, он понял, какую непростительную ошибку совершил, бросив на занявшего артиллерийские позиции врага почти весь личный состав. Целью герканских пловцов было не захват орудий, не удержание их до прибытия подкрепления, им поручили взорвать находившийся в подземном блиндаже пороховой склад. Его оппонент, герканский командир, был не только умен, но и чрезвычайно жесток. Он отправил своих людей на верную гибель, не оставив им даже призрачного шанса выжить. В голове обескураженного капитана не укладывалось, как исполнять такой приказ согласились сами солдаты, явно осознающие, что идут на смерть? К тому же они не просто сражались, а дрались, как звери. Так сражаются лишь те, у кого с противником личные счеты.
«Но ведь война только-только началась!.. Откуда такая ненависть к филанийцам?!» - подумал капитан Пьерон и, чтобы хоть какое-то время не смотреть на режущие глаз последствия чудовищного взрыва, прильнул к подзорной трубе.
Увиденное в окуляр не помогло отправиться от шока и пораженческого настроения, а, наоборот, еще глубже низвергло командира заставы в пучину отчаяния. Ветер частично разогнал дымовую завесу, к тому же, видимо, услышав сотрясший округу взрыв, герканцы перестали подкидывать в костры еловые ветки с поленьями. На северном берегу озера копошились, как муравьи, около двух сотен солдат. Они волоком затаскивали на широкие, сколоченные из цельных сосновых стволов плоты двадцатичетырехдюймовые орудия. У фактически уже проигравшего битву филанийского капитана было богатое воображение, он мигом представил, что случится, когда эти мощные «малышки» достигнут середины озера, а канониры бросят якоря и откроют огонь. Они за считанные минуты разметают его форт по бревнышку, а уж только затем на опустевший филанийский берег ступит герканская пехота.
Не желая сдаваться в плен и не видя возможности удержать без орудий пограничный рубеж, капитан Пьерон отправил гонца в Марсолу, а затем тут же отдал приказ изрядно поредевшему гарнизону отступить в лес. Первое сражение в этой войне филанийцы проиграли, однако пока о капитуляции или о позорном бегстве не могло быть и речи.
Глава 13
Хаос в Марсоле
Несмотря на то, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки, настроение у дракона было не ахти. Патриуна угнетало, что мерзавец-«полковник» попытался использовать его вслепую в своей грязной игре. Кроме того, у священника-лекаря появилась еще одна веская причина злиться, еще одна причина желать скорейшего отправления к праотцам возомнившей о себе черт-те что девицы. Как Патриун-старший, то есть священник, дракон винил охотницу в осквернении храма кровью и готов был за это отправить ее вместе со всей сворой подручных на костер. Как лютый зверь, алчущий человеческой крови и плоти хищник, ведь люди именно так представляли себе драконов, знакомых им лишь по глупым легендам, Патриун-младший жаждал оттаскать Онветту за волосы, прилюдно выпороть до поросячьего визга, посадить на кол, а затем съесть, не важно в сыром, слегка или хорошо прожаренном виде. Девица, которую он даже ни разу не видел, покусилась на святое - по ее приказу ловкий подручный осмелился убить человека в его угодьях, более того, напакостить в его жилище, где право умерщвления всецело принадлежало только ему.
Священнослужители любой Веры не прощают осквернения храмов точно так же, как люди и звери мстят обидчикам за грубое нарушение их прав на собственность, воспринимая всякое личное оскорбление подобного плана очень-очень близко к сердцу. Одним словом, дракону не терпелось наказать нахалку, а заодно помочь Вуянэ с реализацией его грандиозных планов не столько во имя человечества, которое, по мнению древнего существа, уже давно было способно решать куда более сложные проблемы, сколько из-за личной симпатии к жабообразному вельможе и для того, чтобы противникам маркиза было впредь неповадно рассчитывать на него в своих грязных замыслах. К тому же было бы чересчур неосмотрительно не прервать бренное существование амбициозных, жаждущих наживы и власти личностей, знавших, что где-то по дорогам континента под видом бродяги, наемника или священника расхаживает и наслаждается жизнью могущественный дракон.
Резонно рассудив, что глава филанийской агентуры в Марсоле попытается скрыться, Патриун решил не терять времени даром. Кроме грозной с виду и не только с виду абордажной сабли, дракон прихватил с собой парочку кинжалов, обагренный кровью Кюсо стилет, а также засунул за пояс парочку пистолетов. Конечно, он мог задавить «полковника» и голыми руками, притом не одного, а вместе с кодлой его подручных, но тогда бы ему пришлось злоупотребить своими способностями и обречь себя на телесные муки, ведь человеческая плоть слаба, она неспособна долго выдерживать большие нагрузки. Патриун хорошо помнил, что с ним произошло в Альмире примерно сто лет назад: стоило всего пару раз дыхнуть огнем, как около месяца он мучился, искренне полагая, что умирает. Хоть тогда все и обошлось, но дракон дал себе зарок, сражаться в человеческом облике исключительно по-человечьи и лишь иногда, в самых безвыходных случаях, позволять себе вольности.
Вид вооруженного до зубов мужчины не вызвал бы страха в сердцах привыкших к оружию горожан, но все же Патриун скрыл свой арсенал под плащом, грязно-серым, засаленным, испещренным заплатками. Естественно, к его дорогому наряду более подошла бы накидка дворянина, но, к сожалению, такой одежды в церковной кладовой не нашлось.
Странности начались тут же, как только Патриун покинул жилые помещения церкви. Несмотря на его строжайший приказ, двери храма были открыты, а охотника с монахом не было видно ни на кухне, ни в молельном зале. Наверное, дракон поискал бы компаньонов более тщательно, но громкие звуки, доносившиеся снаружи, заставили его отказаться от дачи товарищам последних указаний и выйти на улицу.
Марсола изменилась, изменилась до неузнаваемости. Тихая колониальная столица, где жизнь текла так же размеренно, как в маленьком провинциальном городке, вдруг превратилась в шумное пристанище сошедших с ума людей. Вместо того чтобы заниматься своими делами и работать на благо собственного кошелька, жители бегали, таская тюки и всякую домашнюю утварь. Женщины визжали, причитали да охали, раскрасневшиеся от переноски тяжестей мужики на них орали, а под ногами мешалась вездесущая, беспризорная детвора. По улочке перед храмом одна за другой, грохоча и теряя на ходу часть добра, проезжали груженные доверху барахлом повозки; откуда-то и куда-то пробежала многочисленная группа солдат в полном боевом вооружении и проскакали несколько всадников в одном нижнем белье, но с мушкетами в руках.
Всеобщая суматоха и паника, отражавшиеся на испуганных лицах горожан, могли означать лишь начало одного из четырех прискорбных событий: пожара, эпидемии, восстания оголодавших низов или войны. Поскольку никто из пробегавших мимо не удосужился даже повернуть голову в сторону молодого воина, пристающего ко всем с одним и тем же вопросом «Что случилось?», ему пришлось самому догадываться о причинах неожиданно воцарившегося хаоса, что, впрочем, было не так уж и сложно.
Сколько хватало взора, ни пламени, ни дыма не было видно; горелым в округе тоже не пахло, значит, вариант с пожаром отпадал. Для эпидемии был неподходящий сезон, все без исключения заразные болезни начинают свой смертоносный поход ранней весной, когда теплеет, сходят снега и начинают разлагаться замерзшие зимою накопления нечистот. Если бы в Марсоле вспыхнуло бы восстание, то горожане тоже бегали бы, но вместо тюков да котомок в их руках бряцало бы оружие. К тому же многочисленные выкрики, сливающиеся в одно сплошное, неразборчивое гудение, мало походили на боевые кличи и крамольные призывы. Народ бежал из города, спасая нажитое добро, а не прятал ценные шмотки по подвалам и не перегораживал улочки баррикадами.
Методом исключения дракон определил, что началась война, только с кем - оставалось для него загадкой: то ли с вышедшими из диких западных чащ дикарями, то ли с северными соседями - герканскими колонистами. Не все вещи можно постичь логикой, поэтому Патриун недолго ломал голову, а просто поймал пробегавшего мимо мужика, перевернул его головою вниз и тряс вверх тормашками до тех пор, пока из слюнявого, орущего всякую гадость рта наконец-то не вывалились желанные сведения: «Герканцы идут!!!»
Война между двумя крупными королевствами назревала давно, назревала подобно гнойнику, уже достигшему таких размеров, что ни один лекарь не решался его вскрыть. Когда-нибудь две могущественные державы обязательно должны были столкнуться друг с другом и начать кровопролитную войну, но отставший в монастыре от жизни Патриун не подозревал, что схватка гигантов произойдет на колониальной арене.
– Дурни, куда вы бежите?! В Дерге все равно кораблей на всех не хватит! - громко прокричал дракон, все еще не избавившийся от привычки наставлять толпу на путь истинный и искренне желая остановить коллективное помешательство.
Отпущенный на волю мужик обрадовался свободе настолько, что не стал подбирать выпавшие из-за пазухи шмотки и побежал прочь, смешался с толпой, так и не внявшей предупреждению дракона. Не стоило и гадать, что переселенцы бежали в Дерг, к единственным «воротам» колонии; не стоило и гадать, что перед тем, как начать нападение, орудия денборгского форта блокировали верховье Удмиры, а ее морскую дельту в низовье перекрыли нанятые пираты. Разбойничий сброд как на суше, так и на море, был далек от политики и морали, зато любил золото и добычу, которую для него сейчас, пыжась, кряхтя и потея, сами того не подозревая, тащили на своих горбах трудолюбивые, но недальновидные переселенцы. Бегство было бессмысленно, оно лишь увеличивало шанс стать жертвой войны, но, похоже, никто этого пока не понимал. Горожане должны были осознать роковую ошибку лишь через день или два, когда будут беспомощно барахтаться в холодной воде Удмиры и взирать на догорающие, медленно идущие на дно шхуны, потопленные пиратами.
Толпа бегущих и толкавшихся тюками людей заметно затрудняла продвижение к цели, ведь особняк Онветты находился в противоположной от городских ворот стороне, в небольшом квартале, получившем звучное название «Цветущий сад» только из-за того, что при постройке зданий строители не зверствовали и не вырубали под корень все деревья подряд. Патриун не знал, как выглядела обитель той, что вознамерилась водрузить на свою головку корону принцессы Марсолы. Он не смог извлечь из памяти Кюсо картинку фасада особняка просто потому, что ее там и не было. Умирающий мозг филанийского разведчика выдал лишь скудную информацию описательного свойства: «…особняк двухэтажный, с бело-красным фасадом, за высокой железной оградой находится напротив лавки скобяных товаров братьев Муби…»
Не став рисковать драгоценным временем, Патриун решил пробираться задворками и, легко перепрыгнув через высокий деревянный забор ближайшего дома, погрузился в незабываемый мир компоста, грядок, крестьянского быта и других прелестей городских огородов. В любой другой день такой необдуманный поступок мог привести к нежелательным последствиям, например, вилам в боку, но сегодня был день чудес: хозяева домов и прилегающих к ним участков были заняты сборами и не обращали на шастающего по их владениям чужака никакого внимания. Лишь иногда на дракона лаяли цепные псы, но если его маршрут пролегал близко к их будкам, клыкастые сторожа тут же замолкали и трусливо поджимали хвосты.
Через четверть часа с начала путешествия по дворам Патриун оказался на главной площади Марсолы, тоже заполненной, но уже не беженцами, а собиравшимися в поход войсками. Кого здесь только не было. От разноцветных мундиров пехотинцев, канониров и кавалеристов рябило в глазах. Однако всю эту безликую, разноцветную массу отправляющихся на облагороженную бойню, именуемую войной, объединяло одно - в их обмундировании имелось много меховых элементов.
«Как это символично и патриотично, - подумал дракон, пока никто не видел, перепорхнув через забор и одним прыжком взлетев на крышу двухэтажного дома. - Ох, глупость я спорол! О каком патриотизме здесь можно говорить? Все эти люди идут воевать против вторгшихся герканцев, а патриотизм выражается не словом «против», а словом «за». Так за кого же ребята воевать собрались: за Филанию, за короля, за маркиза с его новыми порядками или за темную лошадку - «полковника», неизвестно чего от жизни хотящего? Так за кого, точнее, за что солдатушки гибнуть-то будут?»
Вопрос был интересным и рассуждать над ним можно было в течение долгих часов, но так и не найти иного ответа, как: «… люди - те же овцы, их гонят то на пастбище, то на бойню! Овцы не думают, они безропотно повинуются приказам пастуха, поводыря, пастыря, полководца, одним словом, лидера!..» Догадка, навеянная случайно употребленным во внутреннем монологе словом «лидер», всплыла в голове дракона внезапно. Он застыл, слишком сильно ударил себя с досады кулаком по лбу и даже чуть не свалился с крыши.
«Лидеры, конечно!.. Разумеется, «полковник» один из симбиотов, только они могли осмелиться вступить в борьбу с морронами, прекрасно зная, кто их противник! И тот лоскут черной материи, что Кюсо с собой прихватил. Это ж кусок от плаща братства Лотара… Вот я дурак сразу не понял, а все потому, что проклятая материя была оторвана неудачно, не было на лоскуте ни зеленой краски, ни золотой каймы». Патриун постоял не долее минуты, поругал себя вдоволь, а затем продолжил путь по скользким, покатым крышам, не столько глядя под ноги или по сторонам, сколько вновь уйдя в раздумье.
Бывает так, что четкий ответ на вопрос ставит не точку, а всего лишь запятую, порождая новую загадку. После событий сорокашестилетней давности, завершившихся смертью графа Лотара, о братстве рыцарей не было слышно. Патриун уж подумывал, что оно распалось на мелкие группки да шайки, как всегда бывает после смерти обладателя «сильной руки», но, видимо, история сложилась по-иному. Слишком уж много странных фактов кружилось в голове дракона, чтобы не воспринимать всерьез возможность возрождения, точнее, выхода из полувековой тени братства Лотара.
Женщина, верховодящая мужичками, да еще вольными охотниками, привыкшими смотреть на слабый пол лишь в двух ипостасях - как на добычу, когда они пытаются завоевать их расположение, и как на хорошо выдрессированную собаку, когда она их кормит да обстирывает.
По словам Кюсо, «полковник» являлся женщиной.
Женщина стояла во главе альтрусского клана, а ведь опустевший замок Лотара находился недалеко, в каких-то сорока милях от Марсолы, по другую сторону Удмиры, в Альтруссии.
Черный лоскут и черно-зеленые плащи братства, хотя насчет происхождения ткани у Патриуна еще имелись сомнения.
Лишь среди симбиотов женщина считалась равноправным членом братства, среди людей же даже дамочки благородных кровей не могли командовать вольными мужчинами. Все вроде бы совпадало, но от этого дракону становилось лишь тоскливей. Хозяин всегда горюет, когда приходится убить взбесившегося кота или верного сторожевого пса, по воле судьбы снюхавшегося с волчьей стаей. Именно ради них, ради проклятых симбиотов, лидеров разумных существ, он и его собратья прилетели когда-то давно в этот мир. Теперь те, кто должен был вести человечество вперед, только тормозили повозку истории, не прижились, не срослись, а лишь мешали остальным, заразившись исключительным эгоизмом.
Путешествуя по крышам, трудно заплутать. Патриун и не заметил, как оказался в квартале «Цветущий сад». Прямо перед ним, в каких-то тридцати шагах, виднелся бело-красный фасад здания, весьма подходивший под описание, извлеченное из головы мертвого разведчика. Дракон был уверен, что нашел нужный дом, но если бы даже его одолели сомнения, то их легко развеял бы вид тридцати-сорока охотников, расположившихся лагерем за высокой железной оградой.
Отряд был чересчур многочисленным, чтобы просто так, напролом ринуться в бой и при этом не переступить грань дозволенного человеку, что означало бы нанесение вреда собственному здоровью. Патриун не собирался отказываться от своих намерений, лишь немного изменил план и, усевшись на краю крыши скобяной лавки, стал наблюдать за охотничьим становьем.
Вроде бы, подобно всем остальным охотникам, альтруссцы собирались на войну, но первое впечатление, как известно, почти всегда обманчиво. Вооруженные не хуже, чем он, то есть до зубов, подкаблучники маркизы Онветты (полное имя дамы дракон принципиально не стал запоминать) не собирались никуда выступать, а, наоборот, укрепляли позицию, как будто враг был уже под стенами города и герканские кавалеристы вот-вот могли появиться на узких улочках. Если отправляешься в поход, то зачем обкладывать окна мешками с песком? Зачем обивать стальными листами двери и закатывать внутрь дома парочку-другую орудий? Правильный ответ был очевиден, из всех возможных вариантов он был единственным: альтруссцы не желали жертвовать своими головами, а собирались отсидеться, превратив дом предводителя в неприступную крепость.
В ходе общего осмотра позиций потенциального противника дракон заметил подозрительное движение в третьем и четвертом окнах справа на втором этаже. Похоже, там проходила важная встреча или военный совет. Ну как тут было устоять перед соблазном подслушать и подсмотреть? Патриун сфокусировал взгляд на окне, постепенно приближая картинку изображения, а затем усилил и слух, отфильтровывая все лишние шумы и звуки доносившейся со двора альтрусской речи. Настройка органов чувств вот-вот должна была завершиться, но в этот миг в ушах дракона вдруг загудело от грохота страшной силы, а левое плечо ощутило острую боль. Стрелок-наблюдатель на крыше особняка заметил наверху дома напротив шпиона и выстрелил, а уже через несколько секунд вокруг дракона начали летать осколки черепицы. Не дожидаясь приказа, охотники во дворе открыли беглый огонь, но, к счастью для искателя приключений, стреляли они с менее выгодной позиции, чем их приятель-часовой, да и солнце, как нарочно, било им прямо в глаза.
Понимая, что если как можно быстрее не ретироваться, то противник, добровольно перешедший из разряда «потенциальный» в категорию «фактический», превратит его в решето, Патриун приложил усилия, чтобы покинуть занятый врагами квартал. Лишь выбравшись из «Цветущего сада» и найдя уединенную подворотню, что было не так уж и сложно, поскольку жители домов уже наверняка проделали полпути до Дерга, дракон решился скинуть плащ и осмотреть, как ни странно, ноющее плечо.
Жизнь хороша тем, что порой преподносит сюрпризы, без которых было бы скучно. Удивленный дракон аж присвистнул, увидев у себя на руке сквозную дырку от пули и уже запекшуюся кровь с обломанными кусочками чешуек по краям. Стреляли в него в первый раз, вернее сказать, в первый раз попали. Наступило новое время, время мушкетов! Маленький кусочек свинца умудрился совершить то, что ни разу не удавалось ни мечу в руках силача, ни стреле, ни арбалетному болту; он пробил одежду дракона, бывшую на самом деле его кожей, его чешуей.
«Надо быть осторожней, теперь уж не полезешь на рожон!» - подумал дракон, осторожно ощупывая рану и с облегчением констатировав, что маленький кусочек металла прошел насквозь, а не застрял в теле.
Без всякого вмешательства со стороны Патриуна ранка затянулась уже через пару минут и снова покрылась блестящей чешуей, постепенно потускневшей и принявшей вид одежды. Все это было, конечно, хорошо, но прискорбный факт оставался фактом: оружие этой эпохи опасно и для него, а значит, он не мог совершить возмездие в одиночку. Однако, как известно, люди плохо объединяются лишь «за что-то», но зато охотно выступают единым фронтом «против кого-то». Патриун-младший и старший в одном лице знал, куда идти и к кому обратиться не за помощью, а с обоюдовыгодным предложением.
***
– Отправляйся к своему генералу и передай мой приказ. Пускай станет лагерем вот здесь, - маркиз Вуянэ отметил на карте небольшой кружок примерно посередине между Марсолой и озером на севере, где проходила пограничная линия, ныне занятая врагом. - Дальше не идти, пока не проведете тщательную разведку. Неизвестно, как хорошо укрепился неприятель на нашем берегу и не готовит ли он обходной маневр через готвьерские болота. Судя по началу кампании, противник нам попался толковый, так что рисковать попусту не след!
– Позвольте, маркиз, а когда же прибудете лично вы? - спросил лейтенант из штаба, не собираясь покидать кабинет вельможи без ответа.
Маркиз Вуянэ и стоявший от него по правую руку Аке в полном боевом облаченье старшины охотников многозначительно переглянулись. На губах обоих морронов промелькнула презрительная ухмылка. Филанийская колониальная армия была слаба, слаба во всех отношениях: небольшая численность, устаревшее вооружение, далеко не лучшие командиры. Если бы не Маркиз и Аке, не только руководившие войсками вместо казнокрада-генерала, но и профинансировавшие покупку новых орудий и мушкетов, над ратушей Марсолы давно бы развевался герканский флаг.
– Передайте господину генералу, что я остаюсь в Марсоле и буду обеспечивать нашим бравым войскам надежные тылы. Основные силы охотничьих дружин через полчаса будут на марше. Их возглавит моя правая рука, господин Карвелье, - маркиз кивнул в сторону важно насупившегося Аке. - По мере возвращения с охоты, я сформирую из наших людей еще пару-другую отрядов, а остальные силы оставлю здесь для поддержания порядка. Боюсь, одной оставленной генералом роте с этой задачей не справиться. Все, ступайте, господин лейтенант, у меня чертовски мало времени и много дел!
На этот раз лейтенант кивнул, не посчитав возможным отдать честь хоть и главе ополчения, но все же штатскому лицу, а затем удалился. Аке только хотел что-то сказать, но дверь кабинета не закрылась за снобом - штабным лейтенантом. На его месте появился дежурный охотник.
– Слышь, Аке, - прогнусавил мужик, обратившись к командиру по-простецки, - там тебя какой-то благородный хлыщ кличет, говорит, что дельце важное…
Морроны еще раз переглянулись со смыслом, как будто телепатически общались между собой.
– Пускай сюда заходит, мне ноги лишний раз утруждать не с руки! - скаламбурил охотник и сам раскатисто загоготал.
Едва дежурный шмыгнул за дверь, как глазам морронов предстал Патриун-младший во всем великолепии своего походного одеяния, естественно, благоразумно избавившийся от портящего вид старенького плаща.
– А ты чо приперся? - пробасил Аке, явно не желавший тратить время на общение с каким-то лекаришкой. - Иди дедулю своего лечи да монахом прыщавым командуй! Война - дело сурьезное, оно для настоящих мужчин!
– Тех самых, кто в панталоны грязные топор засовывает, или тех, кто с пьянчужкой совладать неспособен? - с насмешливой улыбкой произнес дракон, недвусмысленно намекая, что верзиле лучше было б чуток помолчать.
– Мы глубоко опечалены несчастьем, постигшим вашего деда, но поверьте, у нас сейчас слишком много забот. Говорите быстрее, чего хотите, и уходите! - расставил точки над «i» маркиз и снова склонился над картой филанийской колонии, пока почти пустой, но вскоре должной запестреть разноцветными линиями, стрелочками, кружочками, обозначениями и прочими мудреными закорючками.
– Хорошо, перейдем сразу к делу, господа! - кивнул дракон, которому такой стиль разговора даже более импонировал. Не знаю, поведал ли вам, маркиз, господин Аке об утреннем приключении, но пьянчужка, с которым он изволил вступить в бой, являлся вновь присланным в Марсолу агентом филанийской разведки.
– Эка невидаль, - хмыкнул маркиз Вуянэ, не отрывая глаз от карты. - С нас и местных вредителей хватает, не хочется даже время тратить, чтоб о новых пакостниках говорить. Прощайте, милостивый государь, выход прямо за вами!
Маркиз Вуянэ оказал посетителю весьма холодный прием, оно и понятно, ведь перед ним предстал не преподобный отец, а всего лишь внук пока еще живой легенды прежних лет, к тому же не родной.
– И вас не интересует шпион, обладающий особыми способностями и присланный в подручные самому «полковнику»?
– Знаем мы эти способности, видали ужо, - пренебрежительно заявил Аке, как будто не он проиграл утреннюю схватку, - вино жрать, народ честной доставать да пакости по углам делать!..
– Будьте любезны, уходя, не хлопайте дверью, - вежливо произнес маркиз, которому явно было не до всяких ничтожных мелочей.
– Ну что ж, - пожал плечами Патриун-младший, - если вас, господа, не интересует, кто такой «полковник», где он живет и что замышляет, тогда мне действительно придется обратиться к кому-нибудь еще.
– Постойте! - почти выкрикнул вдруг выбравшийся из трясины стратегических и тактических расчетов маркиз. - Пожалуй, мы погорячились, пожалуй, стоит послушать этого мерзавца. Надеюсь, он здесь, вы привели его с собой?
Не только Вуянэ, но и Аке заметно оживился. Толстые губы охотника расплылись в зловещей ухмылке, а кулаки сжались в преддверии хорошей драки с довольно ценным призом победителю.
– Господин маркиз, я похож на идиота, что по улицам да еще средь бела дня трупы за собой таскает? - подцепив аппетитную рыбку на крючок, то есть, попросту говоря, заинтересовав собеседников, Патриун счел возможным немного отомстить за холодный прием и чуть-чуть покривляться. - Видите ли, маркиз, господин Аке, приставленный вами, как я понимаю, охранять моего деда, довольно халатно отнесся к своему поручению. Филанийский агент по имени Кюсо был убит проникшим в церковь злодеем. Вот стилет, на нем кровь человека, с которым вы пожелали говорить.
Окровавленное оружие с длинным и тонким лезвием, заточенным лишь на самом кончике, звякнуло, упав на пол. Морроны переглянулись. Аке пожал плечами и, не став оправдываться перед командиром и товарищем, виновато потупил взор.
– К счастью, убийца немного замешкался, и Кюсо успел сообщить мне, кто ваш враг и где его искать, - с пафосной интонацией заявил судовой лекарь и вальяжно устроился в стоявшем напротив стола кресле. - Так вы по-прежнему желаете, чтобы я удалился, или все-таки найдете время немного поболтать?
– Чего вы хотите: золота, угодий? - простив насмешливый тон и довольно вызывающее поведение гостя, маркиз перешел к главному, что характеризовало его с положительной стороны, как человека дела.
– Я хочу собственноручно свернуть мерзавке шейку, - заявил Патриун, глядя Вуянэ прямо в еще больше выпучившиеся от удивления глаза. - Уж больно вокруг неё охранничков многовато обитает, одному мне не справиться…
– «Неё», вы сказали «неё», милостивый государь? - переспросил шокированный услышанным маркиз.
– Да, «полковник» оказался дамочкой, прекрасной или уродливой, не знаю, поскольку ни разу не имел несчастья лицезреть эту особу, но вам-то она хорошо знакома, так что уж сами определитесь, идеал ли она женской красоты или нет!
– Кто?! - прокричал состроивший грозную рожу Аке.
– Кто?! - более сдержанно, но не менее настойчиво переспросил маркиз Вуянэ.
– Небезызвестная вам маркиза Онветта, родового имени не запомнил, все равно ведь вымышленное…
Неизвестно, какие отношения сложились между маркизом и маркизой: была ли она идейным бойцом за независимость колонии, верным боевым товарищем, множество раз спасавшим жизни преданных Вуянэ людей, являлась ли благородная дама его страстной возлюбленной или просто предметом бесплодного воздыхания, но одно было ясно: маркиз Вуянэ не смог смириться с этой мыслью, и, как следствие, в голову Патриуну полетела чернильница. Естественно, дракон увернулся, но несколько капель черной въедливой жидкости все равно угодили ему на лицо и испортили дорогой костюм.
– Вон, пшел вон, мерзавец! - прокричал Вуянэ, задыхаясь в приступе бешенства. - Передай своему дедуле, чтоб не смел больше злословить! Оставьте ваши индорианские интрижки для кого-нибудь еще… подоверчивей! А если старик хорошего отношения не понимает и хочет войны, что ж, он ее получит!
Вид неподвижно развалившегося в кресле и открыто ухмылявшегося нахала еще больше взбесил рассвирепевшего вельможу, пожалуй, даже больше, чем высказанное им предположение. Желая угодить старшему товарищу, а может, просто не боясь кровопролития, Аке ринулся было к Патриуну с явным намерением силой выставить его за дверь. Однако дракон не считал разговор оконченным и не собирался уходить. Великан-охотник не понял, что произошло, но только кресло, в котором только что сидел посетитель, оказалось пустым, а что-то острое и холодное уперлось ему прямо в кадык.
– Не дергайся, дружок! Сомнительная честь сомнительной персоны не стоит освежеванного горлышка, - прошептал на ухо моррона вкрадчивый голос оказавшегося у него сзади Патриуна.
Конечно, если маркиз и его подручные слышали «зов», то таким образом их было не остановить. Проколотое горло мгновенно срослось бы, а на каменные плиты пола не успела бы упасть и капелька крови. Однако воскрешение при постороннем не оставило бы морронам выбора, во имя своей безопасности им пришлось бы избавиться он ненужного свидетеля. Хоть вымышленная болезнь Патриуна-старца сильно подорвала его авторитет в глазах бессмертных воинов, но обострять отношения с темной лошадкой-священником им все же не хотелось, поэтому маркиз был вынужден великодушно сменить гнев на милость и ради блага их заговорщического дела поискать пути к мирному разрешению конфликта, едва не приведшего к поножовщине.
– Отпусти его, а иначе мне придется обнажить меч! - произнес маркиз, опуская ладонь на рукоять меча.
Угроза стала первым шагом в новой стадии переговоров. Наверное, Патриуну следовало испугаться, но ему почему-то стало смешно. В кабинете находились трое разумных и вроде бы неглупых существ, которым почему-то одновременно взбрело в голову поиграть в человеческие игры и вести себя так, как поступили бы обычные смертные.
– Прошу простить мой некорректный поступок. Ужасно нервничаю, когда меня пытаются схватить за шкирку и выкинуть за дверь, как нашкодившего в углу кота, - произнес Патриун, быстрым движением убрав кинжал от горла Аке и спрятав оружие за пояс. - Ваша позиция, господа, мне полностью понятна. Вы, как истинные благородные снобы, предпочитаете до конца тешить себя иллюзиями, вместо того, чтобы узнать горькую правду и своевременно принять меры. Что ж, - пятившийся к двери Патриун развел руками, - удачи вам на войне! А пока вы проливаете кровь, свою да чужую, кое-кто будет отсиживаться в своем уютном особнячке посреди «Цветущего сада» и гадать, сколько противников останется в живых после всех баталий, придется ли вырезать оставшихся и что делать, если верх возьмут герканцы. Хотя не сомневаюсь, «полковник» в юбке просчитала и этот вариант, ведь она умница, она привыкла действовать, а не прятать голову под подушку и внушать себе, что все замечательно, что все обойдется…
– Похоже, над церковью точно витает проклятие: старый священник занемог, а тут и его внучок умом тронулся, а ведь только приехал… - произнес Аке, скорее с сочувствием, нежели со злобой глядя на того, кто еще минуту назад держал острый кинжал у его горла.
– Нет, погоди-ка, - как и предполагал дракон, маркиз Вуянэ обратил внимание на главное в его прощальной речи. - Говоришь, Онветта у себя в особняке? Но как такое возможно, если альтруссцы первыми покинули Марсолу и сейчас находятся вот здесь… - на этот раз маркиз ткнул в карту не пальцем, а кончиком специально обнаженного по такому случаю меча, что, впрочем, не произвело никакого впечатления.
– Так, может, вам, господа, стоит прервать бесплодное корпение над картами, сходить самим да проверить? - посоветовал Патриун, благополучно добравшись до двери. - Советую побольше народу с собой прихватить, авось всех картечь из двадцатичетырехдюймовых орудий и не поубивает… Решайтесь, господа мыслители, решайтесь! Время - оно капризно, оно всегда играет против нерасторопных да чересчур доверчивых…
– А может, он прав? - проворчал Аке, когда Патриун скрылся и осторожно, чтобы не потревожить слух господ морронов хлопком, прикрыл дверь.
– Да нет, не может быть, - замотал головой маркиз, но вдруг застыл, видимо, призадумавшись и снизив степень доверия боевой подруге. - Хотя она не одна из нас, да и в последнее время вела себя как-то странно.
– Я, пожалуй, все же задержусь и проверю. Долго, что ль, до особнячка прогуляться? - предложил верный помощник маркиза.
– Нет, тебе надо вести ополчение, - покачал головою Вуянэ. - По пути нигде не задерживайтесь, а на место прибудете, станьте лагерем как можно ближе к войскам! Присмотри за генералом, как бы он от глупости не набедокурил. А госпоже маркизе я сам визит нанесу. Как-нибудь справлюсь, если, конечно, пиратик не врет…
– Он не пират, - поправил командира охотник, - он лекарем был на фрегате королевского флота.
– Надо же, - усмехнулся маркиз Вуянэ, - замашки совсем пиратские. Как он ловко тебя в заложники взял, наверное, все моряки в душе пираты, бесшабашные пропойцы да висельники. Ох, чую, непростой это человечек, надо б за ним приглядеть! Ну да ладно, этот вопрос потом обмозгуем, сейчас у нас совсем другие дела на носу. Сначала герканцам фалды мундиров накрутим, а затем и с королевскими прихвостнями вопрос решать надо, самое время настало!
Глава 14
Гниющие корни цветущего сада
Раненый зверь опасен, поскольку обезумел от боли и крушит все подряд. Однако еще хуже зверь встревоженный, в нем говорит не слепая ярость, а холодный расчет, вызванный страхом. Он хитрит, прячется, не вступает в открытый бой, а терпеливо выжидает того момента, когда сможет безнаказанно нанести удар в спину потерявшего бдительность охотника. Патриун был уже сам не рад, что несколько часов назад заявился к дому маркизы один и разворошил «альтрусский муравейник». Конечно, ему удалось скрыться, и эту операцию можно было расценивать как весьма успешную разведку, но вот только противник оказался не глуп и извлек правильный урок из своего просчета.
К трем часам пополудни улицы Марсолы совсем опустели: кто сбежал, уже штурмом брал корабли в Дерге, притом не важно, плыли ли они в Филанию или в любое иное, не союзное Геркании королевство; кто ушел воевать, сейчас находился на марше или ставил палатки военного лагеря. В опустевшей колониальной столице остались лишь маленький гарнизон, жители, понимавшие бесполезность бегства, часть заговорщиков да стрелки на крышах, выставленные по приказу решившей усилить оборону Онветты.
Вооруженные длинноствольными мушкетами наблюдатели просматривали пустынные улицы с мостовыми, заваленными потерянным в царившей недавно суматохе барахлом, и в случае возникновения опасности должны были выстрелами предупредить товарищей в особняке о приближающейся опасности. Ни один человек не мог проникнуть в «Цветущий сад» незамеченным, но ведь Патриун не был человеком и даже уже перестал притворяться им. Незаметно прокрасться через посты наблюдения дракону было просто, да вот только если бы маркиз с его людьми все же удостоили бы притихший квартал своим посещением, на что Патриун искренне надеялся, то они непременно попали бы в засаду. С одиночными стрелками на крышах они всяко справились бы, но вот штурм особняка был бы сильно осложнен. По этой причине, хоть Патриун терпеть не мог работать за других, он все же решил поступиться правилами и подготовить для возглавляемого морронами отряда свободный проход.
Быстро и бесшумно передвигаясь по скользким черепицам покатых крыш, дракон умертвил одного за другим уже четверых стрелков, хоть и бывших охотниками, но так и не заметивших подкравшегося к ним вплотную зверя в человечьем обличье. Каждый раз после того, как Патриун резким рывком сворачивал шею, он аккуратно усаживал трупы, чтобы часовые с соседних крыш не заметили отсутствия на постах товарищей. Операция по очистке крыш над улочкой, по которой, скорее всего, должен был пройти отряд, шла вроде бы неплохо и заняла в общей сложности каких-то полчаса, но вот только последний, пятый по счету, наблюдатель оказался куда умнее и опытнее остальных. Перед тем как заступить на дежурство, он не поленился натолочь стекло, которое теперь было рассыпано у него за спиной. Вреда от мелких осколков не было бы никакого, но они непременно б заскрипели и зашуршали, стоило лишь наступить на них ногой.
Патриун заметил ловушку, когда уже почти подобрался к цели. Ему не оставалось ничего иного, как отступить за печную трубу и постараться придумать способ, эффективно, то есть быстро и бесшумно, расправиться с мудрым охотником. К сожалению, летать он не мог, прыжок в шесть полноценных шагов длиной тоже вряд ли ему удался б… на земле - возможно, но не здесь, не на наклонной плоскости и к тому ж без разбега. Выстрел из пистолета свел бы всю работу на «нет», метко брошенный кинжал решил бы задачу, но неизвестно, куда полетело бы тело и не издал бы охотник напоследок предсмертный крик. Из всех возможных способов убийства к данному случаю подходило лишь одно средство, довольно сложно осуществимое, но зато не нарушающее гробовую тишину опустевшего квартала.
Дракон лет пятьсот не управлял стихиями, даже такими податливыми, как небольшие воздушные потоки, поэтому ему не сразу удалось поднять непродолжительный, но очень сильный ветер, со свистом обрушившийся на крышу, едва не сдувший с головы охотника меховую шапку и разметавший все стекло без остатка. Естественно, не заподозрившему неладное наблюдателю осталось лишь чертыхнуться и осыпать проклятиями ни в чем не повинную погоду. Впрочем, воздушным стихиям не было дела до ворчания жалкого человечка, чье сердце перестало биться уже в следующую минуту.
На этот раз дракон не стал усаживать обмякшее тело, а, накинув на плечи меховую куртку и нахлобучив на голову рысью шапку, сам уселся на его место, любуясь, почти умиляясь проделанной работой. Хоть на крышах, находившихся в поле зрения, еще оставалось несколько живых стрелков, но с их позиций нельзя было просмотреть улочку, по которой вот-вот должен был промаршировать отряд во главе с маркизом или, на худой конец, с невзлюбившим его по понятным причинам Аке. Однако это «вот-вот» затянулось уже на четверть часа, а узкая полоска пространства между домами так и осталась пустой. Через час неподвижного сидения на продуваемой всеми ветрами крыше дракон уже стал сомневаться, не допустил ли он ошибку в расчетах, ведь тот спектакль, который он устроил в кабинете вельможи, был рассчитан на логику и психику человека, а не морронов, у которых неизвестно какие бесята верховодят в голове. Как бы там ни было, а пребывать в неведении дракону оставалось недолго, с минуты на минуту должна была произойти смена постов, а значит, и весь труд диверсанта пошел бы насмарку. Дракон был опечален, как расстраивается только мастер пера и чернил, несколько часов подряд самозабвенно поработав на мусорную корзину.
Время шло, у скучавшего Патриуна в голове возникали все новые и новые ругательства в адрес несмышленого вельможи, которому все нужно было положить в рот, за него разжевать, а затем пинками побудить к действию. Дракон добросовестно выполнил два пункта из трех, а вот без ударов ногой под зад решил обойтись, поэтому сейчас и сидел на крыше, как нахохлившийся воробей, пожиная плоды своей непредусмотрительности.
Наконец-то вдали, в самом конце улочки появилась маленькая фигурка человека, за ней вторая, третья… Дракон напряг зрение. Это был маркиз Вуянэ, а за ним вместо вооруженного отряда из ста пятидесяти - двухсот воинов (именно столько охотников требовалось, по оценке дракона, чтобы быстро и с минимальными потерями личного состава взять штурмом превращенный в крепость особняк) следовали всего два человека. Жизнь не приучила маркиза Вуянэ не покидать охотничьего сбора без надлежащего его положению эскорта. Пара охотников, шедших в двух-трех шагах позади вельможи, хоть и были внушительными, широкоплечими ребятами, а кулак каждого достигал той же величины, что голова среднего человека, но все же это было несоизмеримо малое, смешное сопровождение для визита в «Цветущий сад».
Троица была лишь при мечах и кинжалах, ни у одного из них не было ни мушкета, ни пистолетов за поясом. Нарочито расстегнутые рубахи на волосатых телесах охранников демонстрировали, что гости совсем тронулись умом и даже не надели под низ кольчуги. Патриуну оставалось лишь надеяться, что вельможа умнее своих спутников по последней прогулке и доспехи под одежду все же надел. По крайней мере, ворот его строгого, немного полнящего платья был обнадеживающе застегнут под самое горло.
«Одно из двух, - подумал дракон, внимательно следя за тем, как трое смельчаков довольно быстрым, по-армейски четким шагом преодолевали последние пятьдесят метров до ворот особняка, - либо маркиз полный дурак, надеющийся решить вопрос миром, либо он самоубийца, уставший за долгие годы от однообразия бытия. В принципе, что одно, что другое… все едино! Даже как-то жаль, что попусту потратил время на это жабообразное ничтожество. Ну бывают же, бывают нормальные, здравомыслящие и не попадающие под женские чары морроны! Почему же мне не попался, к примеру, Мартин Гентар? Вот подсиропила судьбинушка, решила, зараза, повеселиться!»
Пребывавшие в саду охотники заметили приближение чужаков, когда троице оставалось пройти шагов двадцать до железной ограды. Альтруссцы не вскочили, не закричали, не начали хаотичную стрельбу, а, как и следовало ожидать, невозмутимо открыли перед маркизом и его охраной ворота, пустили не подозревающих подвоха гостей внутрь сада, а там и окружили, дружно взяв на прицел мушкетов.
«Не буду связываться, даже мараться противно, - решил расстроенный дракон, собираясь покинуть крышу, а вместе с ней и Марсолу. - Ну почему, почему я такой уперто жестокосердный, почему дураков терпеть не могу? Ведь говорят, без них было бы скучно…»
На самом деле маркиз Вуянэ был далеко не глуп, но тем не менее показал единственному зрителю на крыше отменное зрелище. Сначала он возмущался, размахивая руками, должно быть, приказывая охотникам опустить мушкеты. Ветер дул в противоположную сторону, и слов пламенной речи, к сожалению, не было слышно, но, видимо, вельможе удалось разозлить одного из мужиков, и тот выстрелил, выстрелил в грудь Вуянэ в упор, буквально откинув его на землю. Обычно после такого переломного пункта в трагедии, написанной в стиле «А ля предательство кругом!», события развиваются довольно просто. Звучат еще два выстрела, на землю падают еще два бездыханных тела, и главный герой в этой сцене, то есть тот самый, кто первым нажал на курок, как будто оправдываясь перед всевидящим оком небес, с неподдельной скорбью в дрожащем голосе выкрикивает: «Он сам напросился!»
Повидавший на своем веку не одну бездарную постановку подобного рода дракон протяжно зевнул и хотел удалиться. Он знал, что маркиз не умер, поскольку был морроном, и месяца через два-три беспамятства придет в себя, целенький и здоровенький, правда, немного рассерженный тем, что ему придется выбираться из ямы, в которую его закопают, или из болота, куда убийцы сбросят его не подающее признаков жизни тело. Однако, к великому удивлению засыпающего от скуки зрителя, постановщик жизненного трагифарса и одновременно исполнитель роли главной жертвы задумал совсем иной поворот сюжета.
Упавший на землю маркиз вдруг одним прыжком оказался вновь на ногах и, вырвав из рук обомлевшего убийцы мушкет, с силой ткнул ему прикладом в скулу. Патриуна больше всего восхитила символичность момента - дырка на простреленной груди маркиза еще дымилась. Чудесное, хотя и не неожиданное воскрешение командира послужило сигналом к действию для его слуг. Завязался бой, точнее, началась свалка, поскольку рослые охранники так и не достали мечи, а, в основном, пользовались кулаками и одноразовыми прикладами вырванных из рук врагов ружей; одноразовыми, потому что после первого же удара не предназначенные для рукопашного боя деревяшки с треском ломались.
Акунин Борис
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Белов Вольф