курткой и забросив ее в угол. - То Белоруссию матерят, то про баб
треплются...
Ни с теми вместе не хотят, ни с другими...
бесчувственного сожителя.
В утренних сумерках уже различалась дверь в прихожую, кресло, телевизор - он
черным квадратом выделялся четче остальных предметов в комнате. По голове
Евлентьева, где-то внутри, мучительно передвигался комок боли. Вот он словно
под тяжестью опустился к самым шейным позвонкам, потом раздулся и охватил
весь затылок между ушами. Это было еще терпимо, но, когда сгусток разделился
на два и приблизился к вискам, Евлентьев понял, что наступил последний его
час.
края, одетая, все в тех же брючках и в большом толстом свитере.
что-то страшное... Там у мен1 кто-то завелся.
добавить... Добавили. А потом внизу, в полуподвале... С художниками...
кровати и сразу попав ногами в шлепанцы, прошла на кухню, хлопнула там
дверцей холодильника и вернулась со стаканом холодного кефира. Не открывая
глаз, Евлентьев протянул руку, нащупал холодные грани стакана и, приподняв
голову, залпом выпил. И тут же со слабым стоном снова упал на подушку.
остатки кефира. Чуть приоткрыв глаза, Евлентьев увидел на фоне светлеющего
окна ее тонкую, не правдоподобно тонкую руку, которая казалась совсем
полупрозрачной рядом с толстыми складками свитера.
расходится - народ любит бифштекс с кровью...
и сжал, не позволяя ей отлучиться.
скользнула ладошкой во внутренний карман и, Нащупав нечто похрустывающее,
вынула две полумиллионные купюры. Подошла с ними к окну, осмотрела каждую с
двух сторон, в полной растерянности повернулась к Евлентьеву.
вчерашнего блеска в нем ничего не осталось - спутанные волосы, затуманенный
взгляд, смятая рубашка уже не столь ослепительной белизны, какой она
сверкала совсем недавно.
недееспособен. Обманут, отнимут, сам потеряешь.
муками, что Анастасия сжалилась и вопросов больше не задавала.
вечеру.
выключатели, ходил в магазин за хлебом и молоком, просто лежал, глядя в
потолок и тихо прощаясь с жизнью. И только после пяти-шести часов вечера
вдруг обнаруживал, что в мире есть звуки и краски, вспоминал, что совсем
недалеко, в этом же доме, возле булочной есть тяжелая коричневая дверь, за
которой его наверняка встретят радостными криками. Старший Варламов побежит
ставить чайник, а младший, получив деньги, тут же мотанется за бутылочкой. А
когда вернется через десять-пятнадцать минут, за столом уже будет сидеть
Зоя. И только тогда Евлентьев поймет, что выжил, только тогда, не раньше.
напялил на голову вязаную шапочку которая придавала ему вид легкомысленный и
задорный, уже стоял у двери и, глядя в насмешливые глаза Анастасии,
произносил бестолковые и лживые слова о том, что ему нужно где-то быть,
кого-то видеть, что-то сделать... Когда Анастасии надоело его откровенное
вранье и она сказала обычное свое "Катись!", раздался телефонный звонок.
Евлентьев оказался к аппарату ближе и поднял трубку.
вечерок из дома.
немного!
представляешь!
радиальная. Рядом табло пригородных поездов. Вот у этого табло.
ему ответить, но Самохин прервал его.
гудки.
пятнадцать минут на Белорусском вокзале...
увидел, что ее придерживает Анастасия. Едва ли не впервые за последние дни
она смотрела на него серьезно, даже встревоженно. - Ты что-то хочешь
сказать? - спросил он.
радостью отнесся к звонку Самохина, он позволял ему легко, без объяснений
выйти из дома. Настроение Анастасии он не принял и о предчувствии спросил
только для того, чтобы уйти легко и быстро.
телефонной полки карандаш, сдвинула в сторону плащ на вешалке и, выбрав на
обоях свободный пятачок, обернулась к Евлентьеву. - Это телефон для
чрезвычайных случаев... Я не буду звонить каждый раз, когда ты задержишься
на час, на два, на три... Понял? Я позвоню, когда тебя не будет сутки, двое,
трое...
номер телефона Самохина, не смог отказать. Он уже хотел было сбежать по
ступенькам, но Анастасия опять остановила его.
через минуту и, опасливо осмотрев площадку, убедившись, что никого, кроме
них нет, протянула Евлентьеву что-то небольшое, зажатое в худенький кулачок.