Чтение 9–й страницы книги ~Бугор~

Сержант Саслов не особо надрывался устанавливать рекорды бега после
полученного по рации сообщения о срабатывании сигнализации. Он был уверен,
что тревога опять ложная. А время такое - самая ночь, и спать очень уж
хочется Перед сообщением по рации он почти заснул, уютно прислонившись к
забору.

Он вяло направился к месту гипотетического проникновения. Тут и увидел
сцену, от которой сон тут же испарился. Кто-то улепетывал со свертком в
руках по улице. А другой человек только что перемахнул через забор.

- Стой! - заорал сержант и ставшими непослушными пальцами выдернул из
кобуры пистолет.

Второй был явно своим. Одет, похоже, в ментовский комбез. Наверное, из
своих - в темноте не поймешь, кто именно.

Саслов побежал вперед.

- Стоять! Стрелять буду! - Эти слова были рассчитаны на того, кто
улепетывал с поклажей.

Раздался выстрел. Когда обожгло щеку, сержант понял, что стреляли в него.
И в миг все его существо будто сжалось в крохотный беззащитный комок.
Ощутил, насколько хрупка его жизнь. И как ему не хочется, чтобы ее разбила
вторая пуля.

Он споткнулся. Потом выпрямился и бросился что было сил следом. Он понял,
что стрелял в него тот, второй, которого он принял за милиционера.

Воры были уже далеко. Они мчались к парку. И постовой, несший рядом
охрану Российского музея этнографии, тоже не успевал выскочить им наперерез.

Саслов прицелился и нажал на спусковой крючок. Но напрасно. Они скрылись
в Михайловском саду. Ищи ветра в поле...

- Ну, все, - прошептал сержант и нажал на кнопку рации.

Случилось неслыханное. Русский музей обчистили средь белой питерской
ночи...

***

В изоляторе антиквар перестал бриться и покрылся жесткой щетиной. Аня
притащила ему передачу. Но когда я встретился с ним в комнате для допросов,
он пообещал:

- Сверну башку этой курице!

- Чего так?

- Дура, да! Чего приперлась?

- Ладно. Милые бранятся, только тешатся... Признаваться будем? - спросил
я.

- Признаваться не будем. Следователю я уже сказал, что невиновен. И
вообще не понимаю, в каком качестве я здесь? Это допрос? Тогда где адвокат?
- Горюнин начал дымиться от приступа ярости. Нервы у него постепенно
сдавали. Сейчас в этом взъерошенном типе никто бы не узнал лоснящегося,
вежливого до приторности хозяина антикварного салона "Московский антикварный
мир".

- Хочется поговорить с культурным человеком, - сказал я.

- Тогда запишитесь в школу рабочей молодежи, - огрызнулся он.

- Эх, какая молодежь. Годы уже не те, - вздохнул я. - Но я не ропщу. Вам
тяжелее. Возраст уже за полтинник. Лет пять-шесть за все дела получите.

- Да? За что? - осведомился он, ухмыляясь.

- Язык не казенный. Все перечислять - устанет... Поют грузины. И отнюдь
не народные песни.

- Они могут петь что угодно.

- И вещички у вас нашли.

- Не у меня, а у этой курицы.

- Ладно, основам права пусть следователь с адвокатом вас учат. Интересно
другое. Статья с конфискацией. И конфисковывать есть что. В возмещение
ущерба.

- Время теряете.

- Вы больше потеряете... И магазин конфискуют... Кроме того, вы уверены,
что вещи вас дождутся?

Он посмотрел на меня долгим печальным взглядом.

- Не дождутся ведь. Вы их не в том месте оставили, где они годы лежать
могут, так? На хате съемной лежат, - брякнул я наугад. - Мы по всем газетам
списки краденого опубликуем. И хозяева квартиры, когда вы пропадете,
скрывать ничего не будут.

- Лежат вещи. Лежат, - вздохнул Горюнин. Я ткнул в его болевую точку.
Наверное, не раз думал об этом.

- Так нечего им там лежать. Поехали, возьмем, - великодушно предложил я.

- А, черт!

- Адвокат сказал - ни в чем не признаваться - так? - с сочувствием
спросил я.

- Так.

- Если бы изымали имущество, принадлежащее адвокату, так глядишь, он бы
что поумнее посоветовал... Поехали, Николай Наумович. Сдадим краденое
государству. И там, глядишь, под подписку о невыезде отпустят.

В моих словах была логика. Горюнин понимал, что я прав. Поупиравшись еще
пару минут, он сказал:

- А, поехали...

Утряся все формальности, мы с Железняковым забрали антиквара из ИВС на
Петровке.

Горюнин действительно повез нас на съемную квартиру в Подлипках. Держал
он эту хату специально, чтобы хранить вещи с особо темным прошлым. Даже
девок на ту хату не таскал.

- Вот, здесь, - он отпер ребристым ключом один замок. Потом другой. -
Здесь все.

Горюнин прошел в квартиру. Мы - за ним.

- Во, блин, - прошептал он, оглядываясь окрест себя. Квартира была вся
завалена пакетами с картинами, иконами, церковной утварью. Свозило сюда это
добро ворье со всего света. Все наверняка где-то похищено.

- Что такое? - спросил я.

- Где? - в миг осипшим голосом выдавил Горюнин.

- Что где?

- Где картины из коллекции Марата?

- Где?

- Не знаю! Здесь были! Здесь! У, блин, - завыл он. - Как же, е...!

Он ударил кулаком по стене. Еще раз. Он не притворялся - это уж точно.

- Чего, уперли? - поинтересовался я.

- Да! Да! Да! - Теперь он пнул по стене ногой.

- Кто знал о квартире?

- Реваз мог знать. Он мне вещи привозил.

- Сюда?

- Нет. Передавал. Но мог проследить. Или кто-то из его подонков...
Связался с бесчестными людьми на старости лет, а, - произнес он горестно.

- Да, это тяжело в вашем возрасте терять веру в человечество, -
согласился я.

- Несколько икон, три полотна, набор золотой посуды и безделушки всякие
ушли... И видеомагнитофон.

- А эти картины не взяли?

- Странно, весь Запад на месте. Хотя вот это, - он ткнул на голландский
городской пейзаж, - немалых денег стоит. Самое ценное оставили.

- Какие полотна прибрали?

- Саврасова, Поленова. Приличное полотно Клевера. Он глубоко вздохнул и
полез в шкафчик.

- Э, - отдернул я его. Мало ли, что там у него.

- Да виски там. Виски.

Он действительно вытащил початую бутылку виски. И одним залпом маханул
граммов триста...

***

В тот день проснулся я от того, что Кира тщательно исследовала мой
гардероб.

- Отлично, - она покрутилась перед зеркалом, примеривая мою ярко-зеленую
ветровку, которую я привез из командировки в Германию. На ней она
смотрелась, как парашют, опутавший десантника после приземления.

- Ты чего? - сонно спросил я.

- Как мне?

- Как влитая. И размер твой.

- Размер - не беда, дорогой. Главное - идет или не идет. Главное,
ощущение, что вещь создана для тебя. Как и при покупке антиквариата.

- Кстати, эта вещь создана для меня, - заметил я, приподнимаясь на
диване.

- Тебе не идет. А мне идет. Подари.

- Ох...

- Ну, не жадничай, - она сбросила ветровку, осталась без ничего, нырнула
ко мне под одеяло и задышала жарко в мое ухо.

- Бери, - поморщился я.

- И ту штуку, - она кивнула на мою фетровую шляпу.

- А ту штуку оставь.

У Киры второе хобби после того, как объедать мой холодильник, - это
забирать мои вещи.

- Ты на работу чего не встаешь? - спросила она.

- Мне попозже.

- И мне попозже, - она легонько укусила меня в ухо. И началось...

Постельная гимнастика - это такой вид спорта, в котором Кира весьма
преуспела. Если бы давали звания, то кандидата в мастера она заслужила
вполне. Бывали моменты, когда я так шалел от нее, что казалось, этот миг
хочется продлить вечно.

- Женщина любит ушами, - проворковала она. - Ну скажи, чурбан, главное.