Чтение 9–й страницы книги ~Журналист для Брежнева~

...Искать свидетелей налета на Белкина и Сашу Рыбакова нужно было среди тех, кто изо дня в день толчется на вокзальной площади. Носильщики, таксисты, милиционеры, лоточники и спекулянты всякой мелочью. Среди них и провел эти двадцать часов Пшеничный. Методично, как утюг, он "пропахал" каждый квадрат площади, допросил, опросил и вытащил на душевный разговор десятки людей - от диспетчера до торговцев мороженым и цветами. Упорно веря, что в мире всегда есть пара глаз, которая видела именно то, что, казалось бы, никто не видел, и чья-то память, которая помнит именно то, чего не помнят другие, - Пшеничный, как по цепочке, шел от человека к человеку, от десятков "не знаю", "не помню", "не видел" и "не слышал", к старику-носильщику, который сказал, что он-то сам не был в тот час на площади, но слышал, как гадалка Земфира пугала своих детей: "Будешь плохо просить, отдам в санитарную машину, пускай вас тоже увезут, как этих психов!".

Пшеничный бросился искать гадалку Земфиру и выяснил, что пару часов назад ее в очередной раз задержали дружинники и вместе с ее восемью детьми увели в линейный отдел милиции. Ребятам с красными повязками не понравилось, что вразрез с официальной пропагандой, обещающей скорейший подъем народного хозяйства и общее благосостояние трудящихся, Земфира предсказала каким-то солдатам "войну с бусурманами" и невозвратную дальнюю дорогу в чужие страны. При этом цыганка советовала всем веселиться сейчас, до войны, и взимала за совет "пятерку".

Пшеничный прибежал в линотдел милиции как раз в тот момент, когда гражданку Земфиру Соколову после двухчасового допроса водворяли в КПЗ. Оказалось, что осуществить это не так просто - помощника дежурного, который пытался затолкнуть цыганку в камеру, окружили ее восемь детей, дергали во все стороны, шарили по карманам, наседали на плечи, притворно плакали и всерьез кусались.

Пшеничный увел цыганку в "ленинскую комнату" милиции и там допросил. Земфира помнила случай ареста двух психов и подтвердила, что "санитаров" было четверо, и что машина, куда они затолкали "сумасшедших", была санитарной. Но примет "санитаров" она не вспомнила, как ни старалась. Зато сказала:

- Когда эта "санитарка" ушла, один алкаш сказал: "Берут людей прямо как в 37 году!".

- Кто этот алкаш?

- Я его не знаю, но вижу тут каждый день - к Лидке за пивом ходит. Лидка, продавщица пивного ларька у пригородных касс, по приметам,

которые назвала цыганка, сразу назвала Пшеничному алкаша, который был ему нужен. "Лев Палыч вам нужен, ясно. Он к трем подходит, как часы, каждый день. Ждите". Пшеничный высидел час у пивного ларька и дождался высокого пожилого блондина с бидоном для пива. Это и был Лев Павлович Синицын, преподаватель Суриковского художественного института, постоянный Лидкин клиент. Налив пивца в бидон и взяв сверх еще кружку пива, Синицын с достоинством отошел с Пшеничным в сторонку.

- Чем могу служить?

Пшеничный объяснил. Лев Павлович, задумчиво оглаживая ладонью пивную кружку стал неторопливо рассказывать. Да, он помнит тот день. У него тогда отпуск начался, и он пришел за пивом в неурочное время, с утра, только отстоял еще перед этим очередь за хамсой в рыбном магазине. И вот, когда он шел с этой хамсой и пустым бидоном мимо очереди на такси к пивному ларьку, он вдруг увидел странную картину: к хвосту очереди подкатил санитарный "рафик", остановился, из него вышли двое санитаров в белых халатах и еще двое без халатов и тут же набросились на двух молодых людей и девушку. Девушка не то вырвалась и убежала, не то они ее сами выпустили

- этого Синицын не помнил, как не помнил номера машины, но зато он хорошо помнит, что именно поразило его в этой сцене больше всего. Нет, вовсе не то, что среди бела дня людей опять хватают и это похоже на 37 год - этому что удивляться? - сказал Синицын с грустной улыбкой. - "история повторяется сначала как трагедия, а потом как фарс", - нет, его поразило, что одним из санитаров был бывший чемпион Европы по боксу в среднем весе Виктор Акеев. Хотя, впрочем, подумал он после, а почему бы бывшему боксеру и не пойти работать санитаром в дурдом?..

Задержав Синицына, Пшеничный позвонил мне, и теперь свидетель Синицын

- высокий пожилой блондин с бидоном пива - сидел передо мной и Светловым в линейном отделе милиции.

- Вы уверены, что был именно Виктор Акеев? Как вы его узнали? - спросил я, когда Синицын в моем присутствии повторил свой рассказ.

- Но, уважаемый, я же рисовальщик! - сказал Синицын. - Этот Акеев четыре года назад - до того, как стать чемпионом, - целый семестр позировал моим студентам. Я не только его лицо, я каждую его мышцу сто раз рисовал. А впрочем... Ну, как вам сказать? Тогда я был в этом уверен. Хотя он и был в темных очках и кепке, мне показалось, что это он. Но шут его знает...

- Подождите, Лев Павлович! - встрепенулся Пшеничный, до этого момента гордившийся Синицыным как своей находкой. - Вы же тогда не сомневались, что это был Агеев?

- Нет, я и сейчас не сомневаюсь, но...

- Но что?

- Но все-таки странно, конечно: чемпион-санитар...

Мы отпускаем свидетеля, я забираю у Пшеничного справку на бригадира проводников Долго-Сабурова, которую он получил в отделе кадров управления Курской железной дороги, и отправляю своего настырного помощника спать. Двадцатичасовой рабочий день просто валит с ног, хотя он не признается в этом и просит нагрузить его каким-нибудь новым заданием. Но я просто приказываю ему ехать домой. Он живет в пригороде, в Мытищах, и собирается ехать домой электричкой, и я представляю, каково ему сейчас тащиться в переполненном поезде, и командирую своего Сережу отвезти его домой.

Между тем Светлов уже названивает в ЦАБ - Центральное адресное бюро,

- чтобы выяснить домашний адрес Агеева, и через минуту меняется в лице:

- Что значит "находится в заключении"?

Потом он слушает, что там ему отвечают, кладет трубку и говорит мне:

- Этот Акеев год назад выписан из Москвы в связи с осуждением и направлением в места заключения.

Вот тебе и рисовальщик! Похоже, что двадцатичасовая работа Пшеничного в минуту летит прахом, хорошо еще, что он уже уехал спать. Да я и сам не хочу в это поверить, звоню в первый отдел МВД СССР и получаю точную справку:

Акеев Виктор Михайлович, 1942 года рождения, последнее место работы - тренер секции бокса детской спортивной школы Ленинского района, проживающий Ленинский проспект 70/11, квартира 156, осужден Ленинским райнарсудом г.Москвы 24 января 1978 года по статьям 191-1 часть 2 и 206 часть 2 УК РСФСР к трем годам лишения свободы и отбывает наказание в колонии усиленного режима УУ-121 в городе Котласе Архангельской области".

Итак, старый рисовальщик обознался, не может этот боксер одновременно сидеть в котласском лагере усиленного режима и разгуливать по Москве в одежде санитара. А побег из лагеря наверняка был бы отмечен в первом спецотделе МВД.

Тем не менее, если считать не по потерям, а по прибылям, теперь мы знаем, что один из "санитаров" похож на бывшего чемпиона Акеева и это, конечно, поможет составить его портрет - фоторобот. Светлов с довольно кислым лицом принимает мое предложение пройтись с этим портретом по автобазам санитарных машин и больниц Москвы. Конечно, этого маловато для поиска - какая-то санитарная машина и некто, похожий на боксера Акеева, но что поделаешь, других данных у нас пока нет.

Без всякого вдохновения, скорее понуро, чем с надеждой, принимаемся изучать справку на гр. Долго-Сабурова, бригадира проводников бригады N-56 направления "Москва - Средняя Азия", выданную отделом кадров Курской железной дороги. И в графе его дежурства неожиданно натыкаемся на любопытную деталь: "Поезд номер 37 "Москва - Ташкент", 26 мая в сопровождении бригады N-56 отправился в очередной рейс из Москвы в 5.05 утра". Переглянувшись, берем у начальника линейного отдела расписание поездов и убеждаемся: поезд N-37 проходит через платформу "Москворечье" в

5.30 утра. А в шесть пятнадцать железнодорожник-обходчик нашел возле платформы труп Рыбакова!

Светлов даже присвистнул - вот так раз! Больше того, из этого же графика работы бригада Долго-Сабурова уясняем, что 24 мая, в день нападения на Белкина и Рыбакова на Курском вокзале, Долго-Сабуров в рейсе не был, отдыхал в Москве между поездами. Это заставило нас со Светловым еще раз переглянуться - мы теперь почти не разговаривали, только обменивались взглядами. Правда, в день смерти старухи-тетки племянник, судя по справке, находился далеко от Москвы, подъезжал к Актюбинску, и это несколько охладило наше воображение.

- Вот что... - сказал, прищурясь, Светлов уже в отделе кадров Управления Курской дороги, где мы листали личное дело этого Долго-Сабурова. - Вот что... Он холост, живет один, приезжает только послезавтра из Ташкента. Я бы пощупал его квартиру.

Мы оба понимали, что законных оснований для обыска нет, а все, чем виноват Долго-Сабуров, - это то, что он племянник умершей старухи и что поезд проходил через платформу "Москворечье" в ночь на 26 мая. Ну и что, скажет надзирающий прокурор и отложит, не подписав, ордер на обыск.

17.30 и позже

17.30 мы со Светловым уже на Смоленской-Сенной, в доме, где на первом этаже размещается кинотеатр "Стрела", а на восьмом этаже в двухкомнатной квартире, оставшейся ему от умерших родителей, проживает Герман Долго-Сабуров. Взяв понятыми сотрудников кинотеатра - администратора и билетершу, которым все равно нечего делать во время сеанса, - я и Светлов отжимаем замок на двери долго-сабуровской квартиры. Уже первый взгляд на нее говорит, что бригадир проводников живет не по средствам: тут и западная радиоаппаратура, и цветной телевизор, и спальный гарнитур "Ганка". Холостяцкий беспорядок - несколько западных журналов с голыми девками лежит на диване и журнальном столике, и вообще по всему чувствуется, что этот Долго-Сабуров не теряет времени зря в перерывах между рейсами. В ванной, в шкафчике, пачки индийских и немецких презервативов с так называемыми "усиками" и без и чей-то узенький лифчик, на кухне снова порножурналы и колоды карт с порнушкой на лицевой стороне, а в баре и в холодильнике - армянский коньяк, шотландские виски, рижский бальзам и экспортная водка - то есть набор на все вкусы. Кроме того, в холодильнике рыбец, початая банка с икрой и внушительное, килограмма на три березовое ведро с сотами меда. Короче, этот парень умеет вкусно пожить и живет явно не на свои 160 бригадных. Впрочем, кто из проводников живет на зарплату? Все проводники так или иначе спекулируют, это знает и ребенок, в эпоху тотального дефицита на территории такой огромной страны проводники давно стали кем-то вроде снабженцев, и, как теперь мы видим на примере Долго-Сабурова, очень неплохо зарабатывают.

Но даже самый тщательный осмотр квартиры не дал желаемых результатов

- никаких тайников с бриллиантами, никакой валюты и вообще ничего экстраординарного, кроме, разве, этих порножурналов, самиздатовской копии "Москва - Петушки" и "100 уроков секса".

Через час под вздохи нетерпеливых понятых заканчиваем этот бездарный обыск, составляем по всей форме протокол, заставляем понятых подписаться под ним и, несолоно хлебавши, выбираемся на улицу.

На душе паскудно. Целый день работы потрачен зря. Два "гениальных сыщика" оказались на деле просто м...ками. Тычемся, как слепые котята, где-то возле молока, а найти не можем.

- Коньяк у него хороший, у падлы! - говорит хрипло Светлов и лезет в карман, выгребает деньги. - У меня четырнадцать рублей. У тебя?

- Червонец, - говорю я, не считая, свои-то я знаю точно.

Трудно поверить, что у следователя по особо важным делам и начальника отделения МУРа на двоих двадцать четыре рубля. Это кажется диким, особенно в наши дни, когда кругом пышным цветом рассветает взяточничество, но... что я могу вам сказать? Иногда, все реже, правда, и среди нашего брата встречаются честные люди, хотя говорить об этом приходится теперь с некоторой стеснительностью, словно ты убогий или недоразвитый. Будто оправдываешься.

Так или иначе, мы чувствуем, что неудачи этого дня нужно залить спиртом, да вообще - с какой стати эти проводники да "племянники" гуляют, жрут икру и наслаждаются девочками (не зря же эти порножурналы и лифчик в ванной), а мы - два крепких еще мужика, сорок с небольшим, нормальные "бойцы" и "ходолки", поститься должны? Хрена лысого!

Подстегивая этим друг друга, мы на муровской "Волге" Светлова рулим в "Прагу". У парадных дверей, конечно, очередь уже змейкой, как всегда, на двери табличка "свободных мест нет", и швейцар в галунах за стеклянно-зеркальной дверью стоит, как памятник. Но мы хозяйски толкаем дверь, успокаиваем швейцара своими удостоверениями, и вот нас, уже почти как иностранцев, услужливый метрдотель ведет наверх. Можно занять отдельный кабинет, можно сесть у оркестра, можно - на самый верх, в зимнем саду с фонтаном. Любые места для таких почетных гостей!

Но мы ведем себя скромно, берем тихий столик в зимнем саду и, помня о своих ресурсах, заказываем официанту:

- Бутылку белой, салат и ростбиф. В четвертак уложимся?

- Уложитесь, товарищ подполковник, - улыбается он, и Светлов удивленно вскидывает на него глаза, но тот уже ушел, улыбаясь.

Мы оглядываемся. Ресторан, тихая музыка из общего зала, компания студенточек через три столика от нас, и еще одна солидная компания за столами вдоль стены - не то диссертацию отмечают, не то награды обмывают: мужчины все в служебно-официальных костюмах, женщин нет.

Ресторанная обстановка всегда поднимает настроение, тем паче предвкушение стопки и соседство с этими студенточками - мы со Светловым выпрямляем спины, взглядываем орлами. Конечно, с нашими несчастными двадцатью четырьмя рублями не разгуляешься и не угостишь этих студенточек, но потанцевать можно будет, а там жизнь покажет.

И вдруг - не помню, о чем мы говорили в ту минуту со Светловым, кажется, об улетевших в Баку "архаровцах", если они там ничего не надыбают, нас пора списывать в утиль, - но вдруг я умолкаю от неожиданности: официант ставит на наш столик трехэтажный поднос с блюдами, просто "скатерть-самобранка". Тут и спелые болгарские помидоры и нежинские огурчики, разносолы и маслины, икра паюсная и зернистая, сациви, балык - всего не перечислишь. Ту же бутылка водки в серебряном ведерке со льдом, коньяк армянский "три звездочки" и вино "Гурджуани".

- Постой! В чем дело? - говорит ему Светлов. - Мы заказали только водку, салат и ростбиф. А это не наш заказ.

- Не беспокойтесь, товарищ подполковник, - улыбается официант. - Это просто наша кухня вас скромно угощает.

- Подождите, но я же вам сказал, что у нас при себе только четвертак...

- Ну-у, товарищ подполковник... - укоризненно говорит официант. - О чем вы говорите?! Мы же свои люди. Отдыхайте. Минут через двадцать будут жаренные потроха, грибы и шашлыки по-карски из свежей баранины. Персонально для вас, товарищ следователь, жарит наш повар Стукозин. Вы его помните?

- Стукозин? - я напрягаю память. Кажется, он проходил по делу плавучих волжских ресторанов. Да, Стукозина и еще нескольких поваров, которые хоть и воровали по-тихому, не зарываясь, но не кормили людей гнилым мясом, я пожалел тогда, выделил из общей группы махровых жуликов и "передал на воспитание коллективу трудящихся". Ну что ж, я не против стукозинских белых грибов, он действительно мой должник, если на то пошло, он точно мог "загреметь", я вполне мог тогда отправить его лет на пять туда, где сейчас боксер Акеев загорает. - Как же! Помню Стукозина, - говорю я, веселея. - Привет ему!

Теперь мы на равных со Светловым. Оба "угощаем" друг друга. Он угощает меня своей муровской известностью, а я его - своим престижем следователя. И вообще, жить веселей, когда тебя узнают в ресторанах и отдают долги, да еще таким способом... Надо будет сходить потом на кухню, побалагурить с этим поваром, думаю я, и мы со Светловым приступаем к пиршеству. Минут через тридцать, расправившись под закуску с бутылкой водки, чувствуем себя превосходно, кадрим девочек-студенточек за соседним столиком, потом пересаживаем за свой столик этих "птичек". Девочки легко идут на сближение, это заочницы кооперативного института, для того и прикатили в Москву на сессию из Донецка и Воронежа, чтобы не тратить тут время зря. Мне досталась упитанная крашенная блондинка двадцати трех лет, Светлову - вертлявая "бэби-вумен", эдакая вертлявая малышка-брюнеточка. Розовым язычком она каждую минуту облизывает пухлые губки, отчего глаза у Светлова тут же покрываются мутной мечтательной пленкой.

Все шло как надо - танцы, девочки, жаренные грибы "по-прокурорски", как аттестовал их Светлов, горячие куриные потрошки, коньячок армянский и грузинское вино "Гурджуани" под кавказские шашлычки. Досаждали только официальные тосты за соседним столом у стены, там постоянно пили "За здоровье нашего заместителя министра!", "За достижения нашего управления!".

Светлов не выдержал, спросил у нашего официанта с досадой:

- Что там за типы пьют?

- Минздрав, товарищ подполковник, - почти по-военному доложил официант. - Вон слева - заместитель Петровского - Балаян Эдуард Саркисович, до минздрава у нас в КГБ работал. Толковый мужик. Государственную премию обмывают за какой-то новый препарат для космонавтов.

- Ладно, - милостиво махнул рукой Светлов. - Тогда пусть гуляют. Только пусть он наших девочек не жрет глазами, этот Балаян.

Действительно, темно-карие бархатные глаза этого Балаяна - ему лет сорок пять, с пышной седой прядью в густой черной шевелюре - слишком часто останавливаются на нашем столике и рассматривают нас в упор, спокойно и подолгу. Мне это не нравится, я демонстративно, назло ему обнимаю свою блондиночку за талию, а другую руку приятельски кладу на плечо светловолосой "бэби-вумен" и предлагаю гусарски-небрежным тоном:

- А не завалиться бы нам на мою холостяцкую квартиру, товарищ подполковник? Потанцуем, музыку послушаем. Еще не вечер!

Девочки все равно не верят, что Светлов - подполковник милиции, а я - следователь по особо важным делам, да мы и не особенно настаиваем на этом. "Честно" им признаемся, что оба - стоматологи из "платной поликлиники", и я даже обещаю подлечить дома зуб светловской пигалице.

Короче, идет нормальный ресторанный треп, и на очередном его витке моя подвыпившая воронежская блондинка говорит, что лучше бы мы были спортсменами, она "обожает" спортсменов, ее жених держит третье место по боксу в Воронеже и тренирует секцию бокса в детской спортивной школе.

- Как Акеев, - срывается у меня с языка, но девочки не знают, кто такой Акеев, и Светлов объясняет им:

- Виктор Акеев - наш большой друг, бывший чемпион Европы по боксу в среднем весе. Он сейчас в заграничной командировке уже больше года, и вот Игорь по нему ужасно скучает, - он кивнул на меня и улыбнулся.

- Я думаю, вы можете его увидеть, - вдруг заявляет официант, подавая на стол мороженое и кофе-гляссе.

Я и Светлов разом уставились на него. Официант доложил:

- Видимо, он вернулся из командировки. В четверг он тут ужинал.

- Кто?! - подался я всем телом вперед, к официанту.

- Виктор Акеев, бывший чемпион по боксу, - сказал официант.

- Ты уверен?

- Товарищ следователь, обижаете! - улыбнулся он, но глаза его в этот момент стали действительно обиженно-замкнутыми. - Он ужинал здесь, вот за тем столиком. Коротко стрижен, одет в новый венгерский костюм серого цвета, рубаха голубая, без галстука. Что еще? С ним были две девушки. Одна лет двадцати трех, рост - метр семьдесят, крашеная шатенка, акцент не московский, а северный. Вторая тоже - 22-23 года, брюнетка, глаза синие, на Наташу Ростову похожа.

Наши "девочки" разом примолкли и протрезвели, поглядывая то на меня, то на Светлова, то на официанта. Нужно сказать, что и мы со Светловым тоже мгновенно пришли в себя.

- Где здесь телефон? - спросил я, и официант тут же увел меня в кабинет метрдотеля. Я спешно набрал номер дежурного ГУИТУ МВД СССР (Главное управление исправительно-трудовых учреждений), заказал ему срочную установку: по ВЧ связаться с Архангельским облуправлением ИТУ и проверить, где этот Акеев - в колонии или в "бегах". Через три минуты был ответ: "Виктор Акеев, заключенный исправительно-трудового учреждения УУ-121, личный номер 1553, расконвоирован и переведен за отличное певедение и ударный труд на стройку народного хозяйства в том же городе Котлас, где и находится в настоящее время до полного отбытия срока наказания".

- Спасибо, - говорю я в трубку и тут же звоню в Аэрофлот: - Ближайший на Котлас?

- 10.40 утра.

- А раньше нет?

- Ушел час назад.

И двигаюсь обратно в зал в полной уверенности, что наши со Светловым "девочки" уже сбежали от нас с перепугу. Но ничего подобного! Наоборот, они обе прилипли к Марату, их глаза заблестели любопытством и восторгом - еще бы! Познакомились с настоящим подполковником из уголовного розыска!

- А мы-то думали, что вы нам мозги пудрите, - откровенно сказала моя блондинка. - Мы думали, что вы какие-нибудь завмаги или фарцовщики, мы вам "динамо" хотели сделать, а вы...

Она смотрела на меня с восторгом и говорила мне теперь только "вы", хотя мы еще час назад выпили на брудершафт и она было перешла на "ты" так легко, будто не она мне в дочки годится, а я ей в сыновья.

- Утром летишь в Котлас, - коротко сказал я Светлову в ответ на его вопросительный взгляд. - Остальное - после. Ну что? Пора по домам, девочки. Где вы остановились? Мы вас подбросим...

- Как это?! - возмущается моя блондинка. - А кто говорил: "потанцуем, музыку послушаем, еще не вечер"?

А "бэби-вумен", облизнув свои пухлые губки, добавляет, глядя Светлову прямо в глаза:

- Так не пойдет, товарищ подполковник! Это "крутить динамо" называется. Закадрили, напоили, потанцевали и - что? А еще Московский уголовный розыск! Не то я с этим Балаяном уйду...

Пришлось отвечать за свои гусарские поступки. Муровская "Волга" Светлова всю ночь простояла под моими окнами в Измайловском парке, а утром помятый Светлов позвонил жене, наплел ей что-то насчет оперативно-розыскных мероприятий и умчался на Петровку выписывать себе командировку в Котлас.

- Преступников мы еще с тобой не поймали, - сказал мне на прощание Светлов, - а вот как насчет триппера?

Среда, 6 июня, полдень

АКТ ЭКСГУМАЦИИ

И СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

ТРУПА ГР-КИ ДОЛГО-САБУРОВОЙ О.П.

6 июня с.г. мною, судебно-медицинским экспертом морга N-3 бюро судмедэкспертизы Мосгорздравотдела Коганом А.Б. по поручению следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР - тов. Шамраева И.И., в его присутствии и в присутствии понятых, на Востряковском кладбище в гор. Москве, произведена эксгумация и судебно-медицинское исследование трупа гр-ки Долго-Сабуровой О.П.

При этом установлено:

Наличие рвотных масс в дыхательных путях, бледные, без кровоподтеков ссадины вокруг рта, мелкие царапинки, небольшое кровоизлияние вокруг дыхательных отверстий свидетельствуют о том, что смерть наступила в результате задушения от закрытия отверстия рта и носа.

Потерпевшая могла быть задушена с помощью предмета, крепко прижатого к лицу, таким предметом могла быть подушка.

Экспертиза приходит к заключению, что смерть гр-ки Долго-Сабуровой О.

П. наступила насильственным путем, а не естественным, как ранее указано в медицинских документах и справке о причине смерти, выданной Дзержинским ЗАГСом города Москвы.

Судмедэксперт А. Коган

Подписи остальных присутствующих лиц...

Я сижу над этим актом и думаю, какой ценой он мне достался и на какой ляд он мне нужен. Обычно, чтобы добиться эксгумации трупа и заставить медэксперта произвести исследование, нужно хлопотать неделю - эксперты расписаны по моргам заранее, на кладбищах не найдешь рабочих, чтобы разрыть могилу, и т.д. Сегодня все эти хлопоты я спрессовал в три часа, это стоило мне нервов, собственных денег (нужно было дать рабочим Востряковского кладбища хотя бы на бутылку), а главное - это отняло у меня целое утро. И что? Да, моя версия оказалась верна - старуху прикончили через два дня после гибели Шаха-Рыбакова. Но кто ее убил? И какое это имеет отношение к Белкину?

Сколько ни сочиняй, ничего путного в голову не приходит, и я вижу, что кроме дополнительной работы - еще одного преступления - ничего в моем деле не прибавилось. Что, что еще нужно сделать, чтобы отыскать этого журналиста, черт бы его душу взял! Сегодня третий день поиска, практически

- по данному мне сроку - сегодня и завтра пик нашей подготовительной работы, и накопленная информация должна дать конкретные качественные результаты, но...

Мне нужна, мне позарез нужна эта Айна Силиня! Предъявить ей портрет Акеева, Гридасова и даже этого Долго-Сабурова, и если она хоть в одном из них опознает кого-то из похитителей, я вытащу за это звено всю цепь. Но если ни один из них не был в тот день на Курском вокзале, то все - три дня коту под хвост и начинай все сначала, но как?

Я снимаю трубку, заказываю срочный разговор с Ригой, с начальником рижской милиции. Пароль Прокуратуры СССР действует на телефонистку безотказно. Через двадцать секунд слышу уже мягкие голоса рижских телефонисток, и затем певучий, с прибалтийским акцентом голос секретарши подполковника Роберта Барона. Я не понимаю ни слова по-латышски, но догадываюсь: телефонистка объясняет секретарше, что звонок срочный, из Московской прокуратуры.

Наконец, подполковник берет трубку и я говорю ему с места в карьер:

- Слушайте, подполковник. Вам что нужно? Чтобы вам Чурбанов позвонил или Щелоков?

- А в чем дело?

- Вчера утром я послал вам срочную телеграмму и вечером оставил телефонограмму - мне срочно нужна свидетельница Айна Силиня. Я просил обеспечить ее явку на сегодняшнее утро. Уже двенадцать двадцать, а от вас ни слуха.

- К сожалению, товарищ советник юстиции, лица, которое вы вызываете, сейчас в Риге нет.

- А где она?

- Соседи сказали участковому инспектору милиции, что она с родителями уехала отдыхать на Взморье.

- Куда именно?

- Этого они не сказали, товарищ советник... - Барон говорит по-русски с акцентом и в голосе у него некоторая усмешка: мол, конечно, выполняем ваши просьбы и в общем-то подчиняемся вам, но в то же время... Нечего нам приказывать, у нас своя республика.

Однако мне некогда играть с ним в этот политес, я говорю:

- Слушайте, подполковник. Дело, которое я веду, связано с отъездом Леонида Ильича на Венскую встречу с Картером. В нашем с вами в распоряжении считанные дни. Эта Айна Силиня должна быть у меня сегодня. Даже если вам придется перекопать все Рижское взморье. Вы меня поняли?

Он молчит. Ему нужно время, чтобы перестроиться и понять, действительно ли ему придется перекопать все Рижское взморье или есть шанс уйти от этой работы. Он спрашивает осторожно:

- Скажите, а товарищ Щелоков действительно в курсе этого дела?

- Щелоков, Руденко, Суслов и Андропов, - говорю я. - От кого из них вы хотите получить телеграмму, чтобы найти девчонку?

- Ну-у, зачем так?.. Я не знаю - мнется этот рижский Барон, понимая, что лучше не заставлять меня идти к Щелокову или Суслову за такой телеграммой. Если каждый начальник милиции будет требовать от министра подтверждения полномочий его помощников, это не может вызвать ничего, кроме гнева начальства. Тем более, если действительно я веду дело по прямому указанию ЦК...

Я говорю:

- Пожалуйста, подполковник, имейте в виду - я веду это дело по прямому указанию ЦК, и каждый час может стать решающим. Все, кто будет способствовать успешному проведению дела, забыты не будут, вы меня поняли? Она нужна мне сегодня, кровь из носу!

Кнут и пряник - верное средство, подполковник меняет тон:

- Хорошо. Сегодня я займусь этим лично. Куда вам звонить?

Конечно, если речь идет о внеочередной звездочке и о получении полковничьей папахи, подполковник займется этим сам, лично. Я даю ему свой рабочий и домашний телефоны, телефон приемной Руденко и телефон третьего отдела МУРа, где всегда дежурит кто-то из светловских "архаровцев".

Он спрашивает:

- Я могу привезти ее приводом, если она откажется ехать?

- Безусловно, постановление я подготовлю. В нашем деле формальности должны отступить на второй план.

С этой минуты подполковник Барон и вся рижская милиция начнут в прямом смысле перелопачивать все Рижское взморье, и я думаю, через час-полтора Юрмала будет просто кишеть оперработниками, стукачами, сексотами, сотрудниками наружной службы Латвийского МВД.

Я положил трубку. Теперь мне оставалось только ждать. Ждать, когда Барон найдет эту Айну Силиня, ждать, что там, в Котласе, узнает Светлов об этом Акееве, ждать сообщений из Баку, ждать завтрашнего прибытия в Москву поезда N-37 Ташкент - Москва с бригадиром Германом Долго-Сабуровым, и ждать, не найдет ли бригада Пшеничного на Курской дороге какого-нибудь свидетеля ночного убийства (убийства или несчастного случая?) Юрия Рыбакова.

Я сонно верчу в руках какие-то бумаги - после греховной ночи больше клонит в сон, чем к работе. Конечно, больше всего меня бы сейчас взбодрил телефонный звонок из Баку, Котласа или хотя бы с Курской железной дороги. Почему-то я не верю, что этого Зиялова можно вычислить, если сличить списки соучеников Белкина со списком пассажиров ташкентского рейса. Наверное, потому, что это было бы слишком просто, а мне никогда в жизни ничего не доставалось вот так, запросто. И еще потому, что я уже не верю этому Белкину и его рукописи. Если он наврал, что жил у Свердлова, то почему бы ему не наврать, что Зиялов был его школьным соучеником?..

Не знаю, думаю я об этом уже в дреме или еще бодрствовал, но когда я каким-то сверхчутьем поднял голову от бумаг и взглянул на дверь, то увидел, что в дверях стоит Генеральный прокурор СССР Роман Алексеевич Руденко. В маршальском мундире, гладко причесанный, он молча смотрел на меня в упор своими блекло-голубыми глазами, словно подслушивает мои мысли или читает их на расстоянии. А встретив мой взгляд, усмехается:

- Что-то не вижу огонька в работе...

Примерно раз в месяц

Генеральный,

согласно

новым

либерально-демократическим веяниям, самолично обходит кабинеты управлений

и следственной части, калякает о том, о сем с подчиненными, - так сказать,

проявляет участие к личной жизни и условиям работы. Но сегодняшний его

визит явно связан не только с этим. Я поднимаюсь в кресле:

- Здравствуйте, Роман Андреевич.

- Здравствуй-то здравствуй... - он подходит к моему столу и теперь рассматривает меня в упор. - Что это у тебя вид помятый и мешки под глазами? Холостяк. Поди, буйствуешь по ночам?

Я стараюсь дышать в сторону, чтоб хоть не унюхал коньячно-водочный перегар.

- Да уж где сейчас буйствовать, Роман Андреич? Вы мне такое дело навесили!

- Ну, докладывай. Что мне в ЦК сообщить? Будет Белкин или не будет?

- Ну-у, как вам сказать? Ищем. Нашли свидетеля похищения, кажется, знаем одного похитителя...

- "Ищем", "кажется"! - передразнил он меня. - Энтузиазма нет в голосе, твердости. Хреново, брат. Имей в виду, четыре дня осталось. Может, тебе помощь нужна? Где твоя бригада - этот Светлов и как его...Житный? Ржаной?

- Пшеничный, - подсказываю я. - Светлов сейчас в Котласе, ищет одного зека. А Пшеничный на Курской дороге. Ищет свидетелей убийства этого бакинского парня, приятеля Белкина.

- Не знаю, не знаю, - он постучал костяшками пальцев по столу. - Тебе видней, ты в деле, но... Одного загнал куда-то в Котлас, другой ищет свидетелей убийства. Убийство никуда не денется, знаешь. А вот Белкин нужен и желательно - живой. А то как в ЦК докладывать? Что мы в своей стране человека найти не можем?

Я молчал. Сегодня в моем положении нужно молчать и ждать. Даже если бы он дал мне сейчас еще пять помощников - что с ними делать?