асфальта, от блеска, шума, от пестрой уличной жизни, от шикарных магазинов,
ресторанов, лимузинов, от мужских взглядов, от собственных отражений в
зеркальных витринах.
ноги, плечи спины отливали медовым загаром, их длинные белокурые волосы
развевались и сверкали на солнце. Обе высоченные, сто восемьдесят плюс
десять сантиметров "платформы", обе тонкие как афганские борзые, и
совершенно одинаковые во всем, кроме возраста. Одна старше на полчаса, и
точно не известно, какая именно.
деньгах, разглядывали наряды в витринах эксклюзивных магазинов, и от этого
их голубые глаза делались еще прозрачней и ярче, а щеки наливались нежным
румянцем. Им приходилось постоянно одергивать друг друга. Слишком многое
было запрещено уставом семейного детского дома "Очаг", в котором им довелось
провести последние семь лет. Они не имели права вступать в разговоры с
незнакомыми людьми, привлекать к себе внимание, заходить в дорогие магазины,
покупать сигареты и спиртное. С семнадцати им разрешили курить, но сигареты
выдавали в "Очаге", пачку "Честерфильда" на двоих на три дня.
доставая из сумочки пачку, в которой осталось всего две штуки.
трепетали. Перед сестричками был Старый Арбат, и от голода кружилась голова.
Запахи сводили с ума. Пахло шашлыком, жареными цыплятами, теплой сдобой, в
открытых уличных кафе играла музыка. Девочки остановились, наблюдая сквозь
решетку увитую плющом, как накрывают столы в дорогом уютном гриль-баре.
Взлетали белоснежные крахмальные скатерти, неспешно проплывали лощеные
официанты в бабочках, у входа красовалась яркая вывеска, рекламирующая
бизнес-ленч всего за шестьсот пятьдесят рублей.
заострившийся бледный профиль сестры.
мороженое. Хочу бизнес-ленч, на белой скатерти, и чтобы такой вот гладкий
холуй обслуживал.
завалялась? О-ой, как жрать хочется, сил нет! - Ира закатила глаза. Она
умела делать это очень страшно, в глазницах были видны только белки. Света
тоже умела, но никогда не делала.
кто-нибудь напугает в этот момент, то глаза останутся белыми и слепыми на
всю жизнь. Света пыталась отучить сестру от идиотской привычки, но Ира не
поддавалась воспитанию, ей нравилось делать то, чего нельзя, пусть даже
самой себе во вред. Она стояла перед сестрой, изредка моргая, показывая
перламутровые белки в тончайшей нежно-розовой сосудистой паутинке. Она все
время кого-то играла, могла спародировать любого человека, зло, смешно и
очень похоже. Сейчас она не просто гримасничала. Она готовилась стать живой
карикатурой.
стояла в двух шагах от них, у входа в гриль-бар. Глаза ее были затянуты
мутными, как медузы, бельмами. На ней был мужской пиджак в клеточку, под
пиджаком короткий, выше колен, ситцевый сарафан в цветочек. Он туго
обтягивал огромный овальный живот с пупочной ямой посередине. Казалось,
тонкие искривленные ноги в голубых варикозных буграх едва удерживают вес
живота, в котором вполне могла уместиться двойня. Нищенка водила руками по
воздуху, гнусаво бормотала:
глаза, оттянутые вниз уголки рта, выпяченный живот, руки, ощупывающие теплый
воздух, ноги, чуть согнутые в коленях, имитирующие уродливую кривизну.
тягучую гнусавость нищенки, - рожаю, помогите! Ой, щас как рожу прям здесь,
в натуре, сразу двоих, ох, не могу, помогите, хочу косуху зелеными, только
косуха спасет молодую мать!
уличные музыканты, художники, скупщики золота. Арбатская публика по
достоинству оценила маленький спектакль. Ира, чувствуя зрительское внимание,
разыгралась еще вдохновенней:
Пожалуйста, ради Бога, тысячу баксов!
музыканты и художники. Только скупщик золота глазел на представление с
каменным лицом. Несколько прохожих остановилось, потихоньку собиралась
небольшая толпа. А натуральная нищенка между тем гнусавить перестала,
быстрым движением вполне зрячего человека достала из кармана пиджака темные
очки, звякнула мешком с мелочью и рванула к ближайшему переулку.
меня мою святую чистоту! Я могу назвать его имя, все знают его имя, но тогда
он наймет киллеров! Он занимает высокий пост и боится разоблачений! Люди,
спасите моих детей! Я слепая от рождения, но его, гада, определила на ощупь.
Люди, дайте мне тысячу баксов, ну пожалуйста, умоляю вас! Моим деткам нужны
витамины, белки, жиры, углеводы, иначе они родятся маленькими злыми
дебилятами, а когда вырастут, будут угрозой для общества, для ваших детей!
Помогите своим детям, господа, дайте бедной беременной девушке тысячу
баксов. Всего одну косушку зеленью, ну разве для вас это деньги?
пузо. Публики собиралось все больше, и кто-то уже лез в карман. Не было под
рукой шапки, чтобы положить под ноги. Вполне возможно, Ире за ее концерт
насыпали бы рублей тридцать, а то и больше.
Сморщенная лапка с траурными когтями крепко вцепилась в белое платье Иры. А
из переулка, в котором исчезла убогая героиня Ириной блестящей импровизации,
не спеша выплыли два молодых мрачных амбала в шортах и боксерских майках. За
ними, животом вперед, семенила беременная в темных очках. У входа в
гриль-бар маячила мощная фигура охранника.
человеческим глумится! Арестуйте ее! - орал дедок в кепке, брызгая слюной.
потянула так сильно, что обе едва удержались на ногах.
милиционеров. Девочки кинулись в толпу, Ира, продолжая изображать слепую,
упала на зазевавшегося прохожего. Это был пожилой иностранец, он вежливо
поддержал Иру, она обняла его и зашептала:
вместо того чтобы убегать, чуть ли не целовалась с обалдевшим иностранцем, и
дело могло закончиться отделением милиции. За что, не важно.
торговцы, скупщики художники, но и нищие платят милиции, имеют свою
бандитскую крышу. Невинный Иркин спектакль может обернуться неприятностями.
За кого бы ее ни приняли, за натуральную нищенку или за артистку легкого
жанра, она в любом случае кому-нибудь здесь конкурент. А конкурентов не
щадят.
почему-то сначала решили проверить документы у дедка в кепке. Наверное,
потому, что он продолжал орать и материться на весь Арбат.
мягких пружинистых платформах чрезвычайно быстро, петляли по переулкам и
проходным дворам, уже через пять минут оказались на Гоголевском бульваре и
окончательно скрылись в метро. Они даже не успели понять, гнался ли
кто-нибудь за ними. Доехали до Чистых прудов, вышли, уселись на лавочку на
бульваре, закурили. - Ты соображаешь, что творишь? - тихо спросила Света.
спектакль. Всем было весело.
весело.
никого не трогали, - она опять играла, канючила тоненьким жалобным голоском.
Свете захотелось ее ударить.
штучки, я... - Она понятия не имела, что сделает, и от этого завелась еще
больше: - Ну какого хрена ты все время выдрючиваешься? Ты понимаешь, чем это
может кончиться? Рано или поздно наши узнают, что ты творишь, и в город нас
больше не выпустят. Нельзя привлекать к себе внимание, нельзя, Ирка, быть
кретинкой, если тебе на себя плевать, обо мне подумай.
всего-то на полчаса. Между прочим, наша драгоценная мамочка могла сто раз
перепутать. Теперь уж не спросишь. Ладно, пошли. Жрать хочу, умираю.
помню, как сейчас. Мы с тобой долго в проходе толкались, спорили, чуть не
задохнулись. Но ты все же уступила.
Думаешь, я не помню? Век не забуду!
откачали!
была тяжелей на целых двести грамм!
и обе тихо рассмеялись. К ним тут же подскочили сразу четверо молодых людей