контакты пилота с внешним миром. Однако третьего утром он умчался куда-то
как по тревоге, и Герман немедленно оказался на улице. Мысль, конечно, была
одна - заскочить на почту, где Магуль заступила на дежурство, и посмотреть
на нее после письма: может, под воздействием его откровений растает,
разломается эта женская восточная невозмутимость и непроницаемость, и
чувства возникнут на белом, бесстрастном лице?
Самый короткий путь был через закрытый детский сад и ППН - Парк Последней
Надежды за гарнизонным Домом офицеров, куда загулявшие вояки, а равно
одинокие барышни ходили искать друг друга, чтобы хотя на одну ночь ощутить
прикосновение счастья. Городок уже нагулялся за два дня и теперь отдыхал,
несмотря на благодатную, солнечную погоду и залах зеленой жизни, с треском
выдирающийся из тополевых почек. В парке было пусто и тихо, так что резкий
окрик за спиной прозвучал как выстрел.
Все три брата были одеты одинаково и празднично - в длиннополые белые плащи
и такие же шляпы, у старшего, Якуба, на шее висел длинный и тоже белый
шарф. Стояли полукругом и вроде бы даже улыбались, только не понять,
радостно или цинично.
- Ты дал слово мужчины - взять сестру, - сказал старший. - Почему не
берешь?
Шабанов точно помнил, что жениться не обещал, и слово мужчины давал не
приводить больше к себе в дом девушку Магуль, дабы не нарушать национальных
обычаев Кавказа. Но оправдываться или разбираться, кто и как понял друг
друга было бы сейчас не к месту да и глупо; братья-абхазы подкараулили его
не для того, чтобы выслушивать детский лепет.
- По праздникам претензий не принимаю, - не менее цинично ухмыльнулся он. -
Завтра и в письменном виде.
Средний, Рудик, не спеша достал нож, оттянул длинный рукав плаща и поиграл
сверкающим на солнце лезвием.
- Рэзать будем сегодня - не завтра. У нас каждый дэнь - праздник. Каждый
дэнь рэжем.
- Рэзать потом! - заметил Якуб. - Сначала сделаем обрэзание! Ты знаешь, что
такое - обрэзание?
- А ху-ху не хо-хо? - спросил Шабанов. - Нихт ферштеен? Не понял, да?
Самый хлипкий из них был старший - девичья фигура, соплей перешибешь, но
командовал тут он и держался соответственно. Якуб и младший переглянулись,
этот язык был понятен без перевода - будут мочить и ждать тут нечего.
Младшего звали то ли Хиуш, то ли Хауш, и был он покрепче первых двух и
агрессивнее - настоящий горец. Будь у него нож в руках, зарезал бы молча и
хладнокровно. Шабанов бил ему ногой в пах, но помешали полы плаща, и
противник остался на ногах, лишь загнулся и сронил шляпу. Добавить бы еще
снизу пинком по морде, да соблазнила эта белоснежная, широкополая шляпа - с
удовольствием пнул ее и тут же схлопотал между глаз от старшего. Искры
брызнули как из-под наждака, спас и не дал уйти в нокдаун тренированный
вестибулярный аппарат. Шарф Якуба оказался в руке Шабанова, и от рывка он
натянулся, помешал ударить среднему Рудику: держа нож в руке, тот бил
кулаком, боялся "рэзать"! Не было приказа! Мозги, как и полагалось пилоту
сверхзвукового истребителя, работали мгновенно, но не долго - секунд сорок,
отпущенных судьбой, чтобы успеть принять решение прыгать или не прыгать. И
если не дернул ручку катапульты, борись до конца за собственную жизнь,
повинуясь уже не мысли, а простейшему, врожденному инстинкту.
Он понял, что нож лишь угроза, попытка взять на испуг, показать, что имеет
дело с горячими, дикими и оскорбленными горцами, не знающими пощады.
Младший распрямился и еще раз получил по роже, теперь кулаком - кожу на
пальцах срезало, зубастый! Ушел в аут, но тут еще раз прилетело самому, и
дальше началась уже беспорядочная потасовка, без расчета и приемов, кто
кого достанет. Шабанов не выпускал шарфа старшего, таскал его за собой, как
на веревке, и худосочный, придушенный Якуб с выпученными глазами пытался
лишь освободить горло. Драться пришлось в основном с Рудиком - вооруженным,
вертким, цепким и подвижным, да слишком легковесным, чтоб свалить, сбить
восьмидесятикилограммового Германа. И он, изловчившись, ударил старшего
мордой о дерево, бросил шарф и освободил руки.
- Зарежь его! - без всякого акцента, цивилизованно приказал Якуб, зажав
лицо руками.
Средний отскочил и переложил нож из левой в правую руку.
Как назло перед майскими праздниками в ППН собрали все подснежники,
вычистили и вымели - ни палки, ни кирпича, ни одной пустой бутылки! А тем
временем Рудик, умело фехтуя ножом, пошел вперед, разжег себя визгом - вот
она, дикая дивизия!
Как, откуда и почему рядом оказалась Магуль, Шабанов так и не понял,
слишком увлечен был и сосредоточен на сверкающем лезвии. Услышал ее крик -
незнакомый, и слишком мужественный для ее утонченного облика. Старший
что-то заорал, завизжал, как зажатый дверью кот, и в этот миг Герман
наконец-то увидел ее лицо страстным.
Изломав над головой тонкие руки, будто заклинательница огня, кавказская
невеста взорвалась целым потоком фраз, голос ее сделался железно-гортанным,
губы окрасились малиновым и изгибались резко, выразительно, словно у
переводчицы на сурдоязык, вздулись крылья носа и загорелись огромные глаза.
Магуль была чуть ли не на голову выше своих старших братьев, однако
испугались они силы ее внезапного гнева. Рудик спрятал нож, бросил сестре
что-то визгливое и стал отрывать старшего, все еще стоящего в обнимку с
деревом, о которое рассадил рожу. Младший встал сам, подобрал шляпу и
принялся чистить ее, сверкая глазами.
- Зарэжу, - буркнул он в сторону Шабанова. Когда они уходили, отряхивая
вымазанные зеленью и грязью белые плащи, Магуль еще что-то крикнула вслед -
всего три слова, но вызвала гневную страсть младшего. Он развернулся и
потрясая руками выдал целую тираду - должно быть, пеной брызгал при этом.
- Пхашароп! - совершенно с иной, чем прежде, интонацией бросила она.
- Почему сейчас-то тебе стыдно? - спросил Шабанов. - Мужики подрались, чего
особенного?
- Братья дрались, как чеченцы. Абхазские мужчины не нападают втроем на
одного безоружного.
- Правильная традиция, - одобрил Герман, трогая немеющие, распухавшие губы:
кажется, и передние зубы шатались...
То ли под воздействием долгого общения с мастером секретных дел Заховаем,
то ли от причины вполне объективной - неожиданного возникновения Магуль в
ППН, куда не ходили честные, с хорошей репутацией девушки, у Шабанова сразу
же возникло подозрение, что нападение братьев и потом явление сестры,
спасающей от ножа - заранее спланированная акция. Конечно же он теперь
обязан жизнью смелой и дерзкой кавказской принцессе! И никуда не денется -
возьмет в жены, а потом злые и коварные братья под ножом или методом
убеждения заставят уехать в Абхазию, чтоб создавать там ВВС республики.
Перспектива...
- Кто просил тебя вмешиваться, женщина? - на восточный манер спросил
Герман.
- Братья напали, как бандиты - не как мужчины, - туповато повторила она,
вновь однако же становясь покорной.
- Им простительно - мстили за сестру!
- Они не мстили за сестру. Они исполняли чужую волю.
- Так, так, продолжай! - заинтересовался он. - Чью волю?
- Начальник велел братьям поймать тебя и избить, - потупилась Магуль. -
Хауш сказал...
- Кто?..
- Младший брат сказал...
- Какой начальник? Кто?
- Не знаю... Хауш говорит, начальник.