Чтение 9–й страницы книги ~След хищника~

-- Нравится, правда? -- сказала, глянув мне в лицо, Попси.

Я кивнул.

-- Побывать бы вам тут в январе, когда ветер с воем несется над землей. И все равно тут красиво, даже когда промерзаешь до костей.

Она окинула взглядом соседнюю долину, прикрыв рукой глаза от солнца. -- Лошади придут вон оттуда легким галопом, -- сказала она. -- Они

пройдут мимо нас здесь. Затем мы поедем за ними на "Лендровере" к тренировочным препятствиям.

Я снова кивнул, не думая, что смогу отличить легкий галоп от медленного вальса, но на самом деле, когда я увидел цепочку лошадей, появившихся из долины, словно черные точки, я быстро понял, что она подразумевала под скоростью. Она сосредоточенно наблюдала в большой бинокль, как точки вырастают, становятся скачущими лошадьми, и опустила бинокль только тогда, когда мимо нас прошли цепочкой десять лошадей, по-прежнему держась одна за другой, так что она ясно могла всех их видеть. Попси поджала губы, но во всем остальном не казалась особо недовольной, и веко-. ре мы поехали следом. Мы свернули и остановились на выступе холма, вышли из машины и увидели лошадей, ходящих кругом, потряхивающих головами и фыркающих.

-- Видите вон те препятствия? -- спросила Попси, показывая на одинокие деревянные барьеры и кусты, которые словно сбежали со скачек. -- Это тренировочные препятствия. Чтобы учить лошадей прыгать. -- Она пристально посмотрела мне в лицо, и я кивнул. Сегодня я послала своих только на четыре препятствия, поскольку милашки еще не совсем в форме. Попси вдруг оставила нас и зашагала к своему возбужденному четвероногому семейству.

-- Она хороший тренер, -- тепло сказала Алисия. -- Она видит, когда лошадь не в форме, даже если с виду все в порядке. Когда она идет по двору, все лошади сразу же чуют, что она здесь. Поворачивают к ней головы, словно хор.

Попси отправила трех лошадей на нижнюю тренировочную площадку.

-- Эти три будут прыгать первыми, -- пояснила Алисия. -- Затем всадники пересядут на трех других лошадей и снова будут прыгать.

Я был изумлен.

-- А что, не все всадники прыгают?

-- Большинство из них не слишком хорошо держатся в седле, чтобы учить. Из них трое только гоняют коней, двое -- профессиональные жокеи, а один -- лучший из ребят Попси.

Попси стояла рядом с нами с биноклем наготове, глядя на трех отправившихся к барьерам лошадей. Не считая громкого топота у самых препятствий, вокруг было тихо. Как я осознал, в первую очередь оттого, что не было комментатора, как на телевидении, но отчасти и от эффекта Допплера -- казалось, что лошади производят гораздо больше шума не тогда, когда они прямо возле нас, а когда уже прошли мимо.

Попси что-то еле слышно пробормотала себе под нос, а Алисия сказала:

-- Бородино прыгнул хорошо. -- Судя по ее тону, остальные две прыгнули плохо.

Мы подождали, пока три всадника, гонявшие лошадей, поменяли скакунов и снова поехали к склону в самом начале поля. Алисия, стоявшая рядом со мной, вдруг вздрогнула, глубоко вздохнула и зашагала по кругу -- неустанно, бесцельно. Попси глянула на нее, но не сказала ничего. Через некоторое время Алисия остановилась и сказала:

-- Завтра...

-- Сегодня, здесь и сейчас, -- твердо перебила ее Попси и крикнула какому-то Бобу, чтобы тотчас же шел сюда.

Боб оказался человеком средних лет на гнедом. Он отделился от группы и иноходью поехал к нам по чему-то вроде разбитой в грязь дорожки.

-- Давай слезай! -- сказала Попси и, когда Боб спешился, повернулась к Алисии: -- Ладно, просто поезди шагом. Шлема у тебя нет, а я не хочу, чтобы ты гнала коня, да к тому же старик Пэйпербэг не в форме, как и остальные.

Она подставила руки под колено Алисии и небрежно закинула ее в седло, куда девушка-жокей взлетела как перышко. Ее ноги скользнули в стремена, и несколько секунд она смотрела на меня сверху вниз, словно ее ошеломила скорость, с которой все произошло. Затем, как будто нехотя, она повернула лошадь и зарысила прочь, вслед за остальными тремя лошадьми по тренировочной площадке.

-- Наконец-то, -- сказала Попси.--Я уж начала было думать, что она никогда не сядет в седло.

-- Она храбрая девушка.

-- О да,-- кивнула она. -- Одна из лучших.

-- Она пережила ужасное время.

Попси секунд пять не сводила с меня решительных зеленых глаз.

-- Я так и поняла, -- сказала она, -- потому что она не желала рассказывать об этом. Я говорю ей -- давай покончим со всем этим, а она просто качает головой да слезы смаргивает. Последние несколько дней я уж и перестала веселить ее, все равно бесполезно.

Она поднесла к глазам бинокль, чтобы посмотреть, как три ее лошади берут барьеры, проследила, как они спускаются, и сосредоточила свое внимание на Алисии.

-- Руки -- как шелк, -- сказала Попси. -- Одному богу известно, откуда она это взяла, ведь в ее семье никто не отличит костного шпата от накостницы.

-- Теперь ей полегчает, -- улыбнулся я. -- Но не ждите:

-- Чтобы она сразу полностью исцелилась? -- спросила она, когда я замолк.

Я кивнул.

-- Это как выздоровление. Постепенно.

Попси опустила бинокль и глянула на меня.

-- Она рассказала мне о вашей работе. Что вы сделали для ее отца. Она сказала, что рядом с вами чувствует себя в безопасности. -- Попси помолчала. -- Я никогда не слышала о такой работе, как у вас. Я и не знала, что есть такие люди.

-- Нас очень мало... в мире.

-- А как вы называете себя, если люди спрашивают?

-- Обычно -- консультант по безопасности. Или по страхованию. Зависит от того, как мне кажется лучше.

Она улыбнулась.

-- И то, и другое звучит увесисто и достойно.

-- Да... мгм... к тому и стремимся.

Мы смотрели, как Алисия возвращается к нам по холму -- на сей раз галопом, хотя и медленным, стоя в стременах. Хотя я, конечно, и раньше такое видел, до меня не доходило, что именно так жокеи и ездят -- не сидя в седле, а наклоняясь вперед, чтобы перенести вес на плечи лошади, а не на крестец. Алисия остановилась рядом с Бобом, который взял у нее повод, и спешилась, пронеся правую ногу над шеей лошади. Легко соскочила на обе ноги, грациозно и упруго, как в балете.

Разные измерения, подумал я. Опыт профессионала. Для неумехи это удивительно, все равно что смотреть на работу художника. Она погладила лошадь по шее, поблагодарила Боба и, улыбаясь, пошла к нам, изящная в своих джинсах и рубашке.

-- Спасибо, -- сказала она Попси.

-- Завтра? -- спросила она. -- С группой?

Алисия кивнула, потерев зад.

-- Я рыхлая, как зефир.

Она спокойно следила за тренировкой последней тройки, а затем Попси с той же эксцентричностью повезла нас назад домой.

За кофе на кухне Алисия заново составила список музыкальных произведений, которые ей так часто приходилось слушать, -- это ей было противно, но она из любезности согласилась выполнить эту работу.

-- Я могла бы напеть остальные мелодии, названия которых я не знаю, -- предложила она. -- Но, честно говоря, я не хотела бы услышать их снова хоть когда-нибудь. -- Она пододвинула мне список: Верди, как и прежде, современные тихие песни вроде "Yesterday" или "Bring in the Clowns" -- скорее английские или американские по происхождению, чем итальянские.

-- Я вот еще о чем подумала, -- помедлив, сказала она. -- Мне это приснилось в позапрошлую ночь. Вы сами знаете, какая мешанина в этих снах... Мне снилось, что я шла на cкачки. Я была одета в жокейскую форму, в розово-зеленую клетку, и знала, что мне нужно идти скакать, но я не могла найти парадного круга, и я спрашивала людей, но они не знали, они все ловили поезд или что-то еще, и ктото сказал мне: "По крайней мере час до Виральто". И я проснулась. Я была вся в поту, сердце колотилось, но это не был кошмар, это ни в коем случае не был дурной сон. Тогда я подумала, что на самом деле слышала, как кто-то в ту минуту сказал "час до Виральто", и испугалась, что в комнате кто-то есть... Это было на самом деле ужасно. -- Она коснулась лба рукой, словно он до сих пор был в липком поту. -- Но, конечно, когда я окончательно проснулась, я увидела, что я в спальне у Попси дома, в полной безопасности. Но сердце по-прежнему колотилось. -- Она помолчала, потом сказала:

-- Думаю, я наверняка слышала, как кто-то из них это сказал, когда я была в полусне.

-- Этот сон, -- медленно, задумчиво произнес я, -- был на английском... или на итальянском?

-- О! -- Глаза ее широко распахнулись. -- Я скакала в Англии. Розово-зеленая клетка... одна из лошадей Майка Ноланда. Я спрашивала, где тут парадный круг по-английски... это были англичане, но тот голос, что сказал "час до Виральто", говорил поитальянски. -- Она нахмурилась. -- Как это странно. Когда я проснулась, я мысленно перевела эти слова на английский.

-- Вы часто ездили в Виральто? -- спросил я.

-- Нет. Я даже не знаю, где это.

-- Я передам Пучинелли.

Она кивнула.

-- Он нашел тот дом, где вас большую часть времени держали, -- обронил я как бы невзначай.

-- Правда? -- взволнованно спросила она. -- Я... я не хочу...

-- Не хотите об этом слышать?

-- Нет.

-- Ладно.

Она облегченно вздохнула.

-- Вы никогда не ставили меня лицом к лицу ни с чем. Я чувствую... я чувствую, что могу сорваться с обрыва... то есть сломаться, если на меня свалится слишком много. Это так нелепо -- я вовсе не плакала, ни разу, пока была... в той палатке.

-- Это совершенно нормально, и вы поправляетесь, -- заверил я ее. -- И вы просто волшебно смотритесь верхом.

Она рассмеялась.

-- Одному богу известно, почему я так долго не могла забраться в седло. Но там, наверху, в Даунсе: такое чудесное утро... Я просто почувствовала... -- Она помолчала. -- Понимаете, я люблю лошадей. Почти всех. Они как друзья... но они живут внутренней жизнью, тайной, у них изумительный инстинкт. Они телепаты... наверное, я вам надоела.

-- Нет, -- честно ответил я, подумав, что это не я, а лошади в конце концов вернули ей покой.

Когда я уезжал, она вышла из машины вместе со мной и поцеловала меня на прощание в щеку, словно мы были знакомы много лет.

ГЛАВА 8

-- Виральто? -- с сомнением протянул Пучинелли. -- Это деревушка в горах, в стороне от дорог. Очень маленькая. В ней и улиц-то нет, только проходы между домами. Ты уверен, что она сказала "Виральто"?

-- Да, -- ответил я. -- Это одна из тех деревушек, где беленькие домики без окон с красными черепичными крышами лепятся друг к другу, взбираясь по склону холма? Замкнутая и скрытная?

-- Что-то вроде того.

-- А сколько от нее до Болоньи? От того дома, где держали Алисию? Час будет?

-- Думаю, да... Если знать, куда ехать. Она не на главной дороге.

-- А... это... там пекарни нет?

После еле заметной паузы он сказал ровным голосом:

-- Мои люди тотчас же будут там и все тщательно осмотрят. Но, Эндрю, какой смысл увозить туда похищенного? В этих деревушках все друг друга знают. Чужого там спрятать негде.

-- Спроси о Виральто того бандита, который рассказал тебе о том первом доме, -- сказал я.

-- Уж будь уверен, спрошу,-- обрадовался он. -- Он признался, что был одним из тех четверых в масках, что похитили Алисию. Он также иногда дежурил в том доме по ночам и сторожил ее, но никогда с ней не разговаривал, поскольку ночью она всегда спала. -- Пучинелли помолчал. -- Я несколько раз спрашивал его, как зовут того человека на портрете. Говорит, Джузеппе. Бандит называл его так, и другого имени не знает. Может, это и правда. А может, и нет. Я продолжаю допросы. Может, когда-нибудь он еще что-нибудь мне расскажет.

-- Энрико, -- робко начал я, -- ты же опытный следователь. Я не стал бы торопиться делать предположения...

Из Болоньи послышался тихий смех:

-- Ты не так часто мнешься. Говори!

-- Тогда... прежде, чем ты отправишься в Виральто, может, попросим Паоло Ченчи назначить вознаграждение за возвращение хоть какой-нибудь части выкупа? Тогда ты можешь сослаться на это обещание, когда будешь показывать фоторобот этого самого Джузеппе... ну как?

-- Я также возьму фотографии похитителей и Алисии, -- сказал он. -- Синьор Ченчи, конечно же, согласится назначить вознаграждение. Но... -- он замялся, -- Виральто -- это же только слово из сна.

-- Слово, от которого она покрылась испариной, а сердце ее запрыгало, -- ответил я. -- Она испугалась этого слова.

-- Да? М-м. Не беспокойся, я пройдусь по этой деревушке, как сирокко.

-- Детишек порасспрашивай.

-- Эндрю Макиавелли Дуглас, -- рассмеялся он. -- Да ни одна мамаша нам не позволит!

-- Жаль.

Окончив разговор, я позвонил Паоло Ченчи, который на предложение назначить вознаграждение ответил, что охотно это сделает. Затем я снова перезвонил Пучинелли и подтвердил.

-- Я тут делаю брошюрку для фотокопирования, -- сообщил он. -- С предложением о вознаграждении и всеми фотографиями. Я позвоню тебе, если будут результаты.

-- Позвони в любом случае.

-- Ладно.

Он позвонил мне на следующий день, в пятницу вечером, когда я дежурил на коммутаторе.

-- Я весь день провел в этой чертовой деревушке, -- устало говорил он. -- Эти люди... они захлопывают двери у нас перед носом, а также закрывают лица и души.

-- Ничего? -- разочарованно спросил я.

-- Есть кое-что, -- ответил он, -- только вот что? Того похитителя, который заговорил, название "Виральто" просто привело в шок, однако он клянется, что ничего о нем не знает. Клялся душой покойной матери, но пока клялся, весь потом покрылся. Врет он. -- Пучинелли помолчал. -- Но в Виральто мы не нашли ничего... Мы ходили в пекарню. Пригрозили пекарю, который держит там еще и небольшую бакалейную лавку. Рядом с его пекарней Алисию негде было спрятать, потому мы обыскали все. Он разрешил. Сказал, что ему скрывать нечего. Что если бы Алисию привозили в деревню, он знал бы, потому что знает все. Говорит, что ее никогда тут не было.

-- Ты веришь ему? -- спросил я.

-- Боюсь, придется поверить. Мы расспрашивавши в каждом доме, допросили даже двух ребятишек. Но не нашли ничего, ничего не слышали. Однако...

-- Что "однако"? -- подтолкнул его я.

-- Я посмотрел на карту, -- зевнул он. -- Виральто находится на боковой дороге, которая никуда не ведет. Но если подъезжаешь к повороту на Виральто и едешь по ней прямо, не сворачивая, то дорога идет в горы, и, хотя ее хорошей дорогой не назовешь, она все же пересекает Апеннины и спускается к Флоренции. Над Виральто есть место, где прежде стоял замок, но теперь там отель. Туда приезжают погулять и полюбоваться горами. Может, синьорина Ченчи не расслышала всего, может, это был час до Виральто, а потом еще куда-то? Завтра, -- он вздохнул, --я не на дежурстве. Но я все равно буду заниматься делом. Я поеду в тот отель и устрою им сирокко.

-- Пошли кого-нибудь из своих людей, -- предложил я.

После некоторого молчания он сухо произнес:

-- Я дал указания, чтобы никто не работал по этому делу без моего персонального участия.

-- А...

-- Я перезвоню завтра, если хочешь.

-- Завтра я буду тут от четырех до полуночи, -- с благодарностью сказал я. -- Потом звони мне домой.

Утром в субботу мне позвонила Попси, как раз тогда, когда я слонялся по квартире, пытаясь не обращать внимания на кучу несделанных домашних дел.

-- Что-то случилось? -- спросил я, уловив в ее голосе что-то не то.

-- Вроде того. Мне нужна ваша помощь. Можете приехать?

-- Сейчас или подождет до завтра? Я в четыре доложен быть в офисе.

-- В субботу? -- удивленно спросила она.

-- Боюсь, что так.

Она помедлила.

-- Алисия вчера не ездила с группой из-за головной боли.

-- О... а сегодня?

-- Сегодня ей не хочется. Понимаете, -- резко добавила она, -- я бы сказала, что сама мысль об этом пугает ее, но почему, вы же видели ее верхом? -- Я ясно услышал в ее голосе легкое раздражение и искреннюю тревогу. Я не сразу ответил, и она требовательно спросила: -- Вы здесь?

-- Да. Я думаю. -- Я помолчал. -- Она боится не лошадей и не верховой езды, это очевидно. Значит, ее, возможно, пугает... не думаю, что это верное слово, но сейчас другого в голову не приходит... она боится быть запертой, не иметь возможности убежать... или быть в группе. Что-то вроде клаустрофобии, даже на открытом воздухе. Может, именно поэтому она не хотела прежде ездить в группе, но в одиночку чувствовала себя в порядке, когда мы были там, наверху, в Даунсе.

Она подумала, затем сказала:

-- Может, вы и правы. Она вчера явно была не в духе... полдня просидела в своей комнате, избегала меня.

-- Попси... не давите на нее. Вы очень ей нужны, но сейчас надо, чтобы кто-то просто был рядом... и ничего не требовал. Скажите ей, чтобы не пыталась ездить с группой, пока не сможет с собой справиться. Скажите, что все в порядке, что вы рады ей, что она вольна делать что хочет. Ладно? Сможете? А я приеду завтра утром.

-- Да, да и да,-- вздохнула она. -- Я очень ее люблю. Приезжайте к ленчу и махните вашей волшебной палочкой.

Пучинелли позвонил поздно вечером. Новости были разные -- хорошая, плохая и никакая.

-- Синьорина была права, -- начал он весьма довольным тоном.-- Ее увезли за Виральто, в отель. Мы поговорили с управляющим. Он сказал, что ничего не знает, но мы можем обыскать все надворные постройки. Их много, в основном они используются под склады, но прежде тут жили слуги, держали гужевых лошадей и домашний скот. И в одном из старых сеновалов мы нашли палатку! -- Он помолчал ради пущего эффекта, и я поздравил его. -- Она была сложена, но, когда мы ее развернули, оказалась как раз подходящего размера. Зеленые брезентовые стенки, серый пол, как она и рассказывала. На сеновале пол был дощатый, в него были вбиты крюки для растяжек палатки. -- Он помолчал. -- Думаю, в пригородном доме они привязывали веревки к мебели.

-- М-м-м, -- одобрительно протянул я.

-- Сеновал стоял на заброшенном конюшенном дворе неподалеку от кухни отеля. Оттуда, наверное, и доносился, запах печеного хлеба... отель сам выпекает хлеб.

-- Потрясающе, -- сказал я.

-- Нет, ничего потрясающего. Никто ее не видел. Никто ничего не говорил. Склады отеля находятся в том же дворе, там огромное количество хозяйственных принадлежностей, еще холодильники для овощей для мяса, большой морозильник... К этим складам каждый день привозят грузы в фургонах. Мне кажется, синьорину могли привезти в фургоне, и никто не обратил на это внимания. За отелем столько строений и внутренних двориков... гаражи, склады садового инвентаря, мебели, которой сейчас не пользуются, сараи, набитые ненужным барахлом, которое прежде было в старом замке, старинные кухонные плиты, старые ванны -- словом, хлама на целую городскую помойку. Там хоть месяц можно прятаться. Никто не найдет.

-- Значит, с фотороботом не повезло? -- спросил я.

-- Нет. Никто его не знает. Никто вообще ничего не знает. -- В голосе Пучинелли звучали усталость и уныние.

-- Все равно, -- сказал я. -- Палатку же ты нашел. А это означает, что один из похитителей знает этот отель очень хорошо, поскольку такой сеновал случайно не найдешь.

-- Да. -- Он помолчал. -- К несчастью, в "Вистакларе" останавливается и работает довольно много народу. Может, один из похитителей прежде останавливался тут или работал.

-- "Вистаклара"... это название отеля? -- спросил я.

-- Да. Прежде тут в конюшне были лошади, но управляющий говорит, что они больше их не держат, поскольку слишком мало народу желает ездить верхом по холмам. Гости предпочитают играть в теннис.

Лошади, рассеянно подумал я.

-- Как давно они держали лошадей?

-- Еще до этого управляющего. Могу спросить его, если хочешь. Он сказал, что конюшня была пуста, когда он начинал тут работать, а это около пяти лет назад. С тех пор там так и было пусто. Ничего не хранили -- на случай, если вдруг верховая езда по выходным снова станет прибыльной.

-- Маршруты верхом на пони, -- сказал я.

-- Что?

-- Верховая езда по холмам на пони. Очень популярна в некоторых районах Британии:

-- А.... -- без энтузиазма протянул он. -- Короче, когда-то там были конюхи и инструктор, но теперь вместо этого у них теннис... И он не узнал никого из бандитов на фотографиях.

-- Это большой отель? -- спросил я.

-- Да, вполне. Гости приезжают в основном летом -- там прохладнее, чем на равнине или на побережье. Сейчас там из обслуги тридцать восемь человек, не считая управляющего. В отеле сто комнат для гостей. И ресторан с видом на горы.

-- Дорого берут?

-- Не для бедных,.-- сказал он, --но и не для принцев. Для людей с деньгами, но не для элиты. Несколько человек там завсегдатаи... в основном пожилые люди. -- Он вздохнул. -- Сам видишь, я задавал много вопросов. Но ни один, сколько бы он там ни проживал или ни работал, никакого интереса к нашим снимкам не проявил.

Мы еще немного поговорили об этом, но так и не пришли ни к какому выводу, разве что Пучинелли решил попробовать завтра побеседовать с разговорчивым бандитом о "Вистакларе". А на другой день, в воскресенье, я поехал в Ламборн.

К тому времени Алисия уже две недели как была свободна. Она даже накрасила розовым лаком ногти. На душе у нее явно полегчало, думал я.