Чтение 9–й страницы книги ~Балканский тигр~

устремилась вверх. На пи лотов навалилась перегрузка в шесть "g", зрение
померкло, в ушах зазвенело от прилива крови к голове.

Слишком резкий маневр сорвал крепления радионавигационной системы "ТАСАN",
размещенной в носовой части фюзеляжа, и электронный блок протаранил корпус
мультиплексной информационной шины. От удара шина раскололась надвое, и
нежная электроника многоцелевого истребителя приказала долго жить.

Всему виной стал незакрученный разгильдяем Серджио винт, про который тот
забыл, занятый мыслями о симпатичном, но излишне грубом немецком пилоте.

Истребитель на секунду застыл вертикально, и в тот момент его поразили обе
ракеты. Советские "Иглы" не обращают внимания на разные глупости вроде
тепловых имитаторов.

Опустившийся на колено Владислав поймал самолет в прицельное приспособление
и осторожно выбрал свободный ход курка.

- Приготовились... Давай!

Срджан продублировал команду в микрофон рации.

"Торнадо" внезапно дернулся и завалился на крыло, из его дюз вырвались
тридцатиметровые языки пламени. Истребитель взбрыкнул, словно необъезженный
конь, и встал на дыбы. Ущелье наполнил рев турбин.

Рокотов нажал на спуск.

"Игла" среагировала мгновенно, выбросив заряд со скоростью четыреста метров
в секунду. Позади Влада взметнулось облако пыли от реактивной струи
стартовавшей ракеты.

Через две секунды трехкилограммовая боеголовка рванула у среза левого
двигателя "Торнадо" и превратила сопло в перекрученный восьмеркой лист
металла.

Заряд Драгутина прошел по касательной мимо консоли правого крыла и
сдетонировал от удара о поворотный пилон, с которого в это мгновение
срывалась противорадарная ракета АОМ 88А "Харм". Шестьдесят шесть
килограммов боезаряда "Харма" разнесли правое крыло истребителя и отбросили
фюзеляж на сто метров вверх.

- Иес! - заорал Срджан, пускаясь в пляс по песчанику, которым была усыпана
площадка.

- КПСС! - передразнил Владислав, внимательно следящий за происходящим. -
Как жить-то хорошо, мать вашу!

Победные крики Драгутина и Мирко были слышны даже с расстояния двести
пятьдесят метров.

Владислав схватил рацию.

- Все, закончили! Теперь внимание: искать парашюты! Весел ин!

- Я!

- Ветер в твою сторону... Раде, Джуро! Снимайтесь с места - и на помощь
Веселину! Остальные и я - спускаемся к лагерю!

Наблюдатели и стрелки подтвердили полученные команды. Владислав перекинул
ремень автомата через плечо и двинулся вниз по тропинке.

Спустя минуту рация снова ожила.

- Это Веселии! Вижу один парашют справа от горы... Иду в его сторону.

- Добро! Направляемся к тебе, - Рокотов дал отбой и ускорил шаг. -
Интересно, а где же второй?

После того как взрывом снесло правое крыло, бортовой компьютер подал
последний в своей жизни сигнал и послал электрический импульс в систему
катапультирования. Вспыхнули детонаторы пиропатронов, освобождая крепления
фонаря кабины. Но "фонарь" не отлетел: правый передний угол оказался
намертво заблокированным.

Сработала шашка под креслом Курта, и второго пилота выбросило во тьму. В то
же мгновение мертвый кусок железа, полминуты назад бывший современным
истребителем стоимостью тридцать два миллиона немецких марок, рухнул носом
вниз.

Хенкель, пришедший в себя сразу после отстрела "фонаря", с недоумением
повернул голову и увидел прямо перед собой болтающийся в потоке воздуха
плексигласовый колпак. Герхардт изо всех сил хлопнул ладонью по клавише
ручного включения катапульты, но ничего не произошло. Все системы были
мертвы.

Подбитый истребитель падал с ускорением девять и восемь десятых метра в
секунду за секунду. До земли оставалось чуть больше полукилометра.

Хенкель лихорадочно схватился за пряжку ремней, которые стягивали грудь, и
попытался избавиться от них одним сильным рывком. Тщетно.

Ремни, столь полезные летчику в моменты катапультирования и выполнения
фигур высшего пилотажа, превратились в непреодолимую паутину для попавшего
в них тридцатилетнего немца. Он червяком изогнулся в кресле, последний раз
дернулся и увидел приближающуюся темную глыбу.

И тут невозмутимый ариец, вскидывавший руку перед портретом Адольфа
Гитлера, пронзительно завизжал от страха...

Обломки "Торнадо" разбросало взрывом, когда фюзеляж под прямым углом
врезался в гору, и искра от чиркнувшего по камню металлического листа
попала в самую середину полупустого топливного отсека. По скальному отрогу
прокатился огромный огненный шар... От перегрузки в момент
катапультирования Курт потерял сознание и очнулся, уже болтаясь в воздухе,
под завывание ветра. Раскачиваясь под куполом, он попытался
сориентироваться в окружающей мгле. А жить ему оставалось всего ничего.

Воздушный поток, огибающий утес по гигантской дуге, у подножия достигал
скорости сорок метров в секунду. Едва оказавшись в этом потоке, парашют
Курта закрутился веретеном, и летчика немилосердно ударило о выступ скалы.
Молодой лейтенант даже не успел почувствовать боли - его лобные кости были
смяты, позвоночник переломан в семи местах, а грудная клетка превратилась в
месиво из осколков костей и кровоточащих разорванных тканей.

Запутавшийся в бесполезном парашюте труп рухнул со стометровой высоты на
острые камни. Карьера экипажа немецкого "Торнадо" достойно завершилась.
Родственники должны были гордиться мужественной смертью еще двоих
"защитников демократии".

Но в НАТО скрывали официальные цифры потерь среди личного состава
миротворцев. Поэтому родным Хенкеля и Вюрде сообщили, что летчики
отправились в специальную командировку в США для получения новой
сверхсекретной техники. И в ближайшие два-три месяца будут так заняты, что
не смогут ни приехать в отпуск, ни хотя бы позвонить.

Спецподразделение ЦРУ получило приказ разработать вариант "трагической
гибели" летчиков в автокатастрофе. Естественно, вне зоны балканского
конфликта. На случай, если не удастся вытащить их с югославской территории.

В восемь пятнадцать утра в кабинет командующего объединенными силами НАТО
Уэсли Кларка ворвался британский генерал Майкл Джексон. Десять минут назад
ему доставили распечатку, где в первой же строке сообщалось о потере
истребителя "Торнадо" германских ВВС.

О судьбе летчиков не было ни слова.

Кларк недовольно наморщил нос, когда Джексон бросил ему на стол текст,
испещренный пометками красным фломастером.

- Что вы хотите? - В отличие от Джексона Кларк был "паркетным" генералом и
в армейской службе бо лее всего ценил выглаженную форму и фуршеты по поводу
маленькой, но победоносной войны.

- Как мне это понимать? - прошипел британец и ткнул пальцем в отчеркнутый
абзац распечатки. - Кто отвечает за операцию спасения?

- Ответственный еще не назначен, - рассеянно заявил Кларк.

- Прошло уже более четырех часов! - возопил Джексон.

- Ну и что? В десять будет совещание, там и определимся...

- Вы в своем уме?! Какое совещание? Там же двое пилотов!

- Перестаньте орать! - разозлился Кларк. - У нас все под контролем. Со
спутника вот-вот поступят уточненные данные...

- Уточняющие что?

- Ситуацию, - обтекаемо заявил американец. - В конце концов, я
главнокомандующий, а не вы, так что решения принимать мне. И будьте любезны
не повышать голос. Не на футболе...

Джексон побагровел от ярости. Ему, боевому генералу, указывает лощеный, не
нюхавший пороха америкашка, боящийся даже выйти на городские улицы без
охраны. Не говоря уже о том, чтобы посетить районы боевых действий!

Трусость Малыша Уэсли была общеизвестна. Он униженно стелился перед высшими
чиновниками Госдепартамента, заискивал в разговорах с популярными ведущими
ток-шоу, под любыми предлогами отказывался от выездов в войска. Даже дома,
когда жена ловила его на очередной интрижке с секретаршей, Кларк немедля во
всем признавался, а потом неделю замазывал тональным кремом царапины на
роже.

Его били. Всегда. Сначала в детском саду, потом в школе, в колледже. В
военном училище в Вест-Пойнте курсант Уэсли заслужил репутацию стукача и
подлизы. Из-за его доносов было отчислено несколько слушателей, остальные
перестали с ним общаться. Кларк очень обиделся и удвоил усилия по
"художественному стуку".

Когда ситуация на курсе стала уж вовсе невыносимой, ему устроили "темную".
Уэсли неделю отвалялся в госпитале, где его, вялого от успокоительных и
обезболивающих средств, оприходовал санитар-гомосексуалист.

Училище замерло в восторге.

Но от перенесенного позора Кларк с собой не покончил и не ушел из училища.
Вместо этого он написал рапорт начальнику госпиталя и обвинил санитара в
краже наркосодержащих лекарств - предварительно подбросив тому в шкафчик
несколько ампул. Обыск, естественно, дал положительные результаты, и
санитара арестовала военная полиция.

При всей своей трусости Уэсли умел просчитывать последствия.

Его карьера складывалась успешно. Кларк манерно изгибался на приемах в
Вашингтоне, лебезил перед начальством, приводил отчетность своих
подразделений в идеально-бюрократический порядок и всем этим заслужил
репутацию верного служаки. Подчиненные его презирали, но до них Уэсли не
было никакого дела. Как и до солдат, рисковавших жизнью в развязанных
амбициозными политиками конфликтах.

Очередной натовский самолет, сбитый над Сербией, вызывал у Кларка меньше
интереса, нежели предстоящий ужин с Госсекретарем СТА, которая пожелала