бревенчатыми домами, выкрашенными однотонно густо - "под свинец". В одном
из таких домишек с крохотными, подслеповатыми окнами за церковью и жила
Катя Ефимова.
Володьку.
неудержимое желание вернуться, уехать, не встретившись с Катей, ничего не
сказать ей, сковывало движения и мысли. Ах, как хотелось, ни о чем не
думая, вскочить в тот же трамвайный вагон, уже повернувший назад у заставы
и со знакомым звоном приближающийся к остановке! В то далекое воскресенье,
тень которого вдруг снова приобрела блеск и движение, я так и сделал.
Поехал, чтобы рассказать все Кате, и с этой остановки вернулся обратно. Я
не мог, не мог признаться ей в том, что потерял записку Егора.
запахом выгребной ямы, от которого молодые побеги единственного здесь
тополя, казалось, свертывались и жухли. Ни травинки не пробивалось вокруг
него на бурой земле. Перевязанный по узловатому, искривленному стволу
толстой веревкой, он походил на умирающее в неволе животное.
платке, наброшенном на плечи, развешивала только что отжатое,
выполосканное белье. Она стояла спиной к нам и не обернулась на скрип
калитки. Но я знал, что это была Катя. Именно такой я и запомнил ее здесь,
когда привез как-то письмо Сашка.
Егор, наш истопник, написал вам записку, а я...
только Володька, перебивая меня, сказал:
скользнула тень - мне даже показалось, что оно осунулось и постарело.
ведь она любила его. Значит, в словах Егора, неприветливого, колючего,
несимпатичного человека, было что-то сильнее этой любви.
именно так. Катя впервые бы назвала Сашка по фамилии, в словах недобрых и
жестких, но, может быть, наиболее нужных именно в эту минуту.
тополей у церкви Благовещенья уже сгущались пятнистые тени. На паперти
двумя сомкнутыми шеренгами стояли нищие в ожидании выходивших из церкви.
Но служба еще шла, никто не выходил, и высокая, окованная медью дверь
раскрывалась только перед входящими. Отворял ее старый, заслуженный нищий
с картинной седой бородой и бледно-розовой лысиной, окаймленной седыми
космами.
прохода деревянной стойкой с широким прилавком. За прилавком владелец
соседнего посудного магазина и церковный староста Пухов благолепно
торговал тоненькими восковыми свечами.
приказчики с одинаково подбритыми затылками, джентльмены прилавка из
магазина "Миляев и Карташов". Они занимали место, по кратчайшей прямой к
выходу, на ковровой дорожке, тянувшейся от входных дверей к алтарю. По
бокам теснился наш брат гимназист, тоже не стремившийся удаляться от
выхода. С клироса впереди доносились стройные голоса хора, подпевавшего
бархатному рокотанию дьякона. Я поискал глазами и тут же нашел Зиночку.
придела, заметная отовсюду в своей розовой шляпке, оставлявшей свободными
иссиня-черные локоны. Мальчишки по соседству не сводили с нее глаз, но я
знал, что она обернется только на мой взгляд, и сознание этого переполняло
сердце совсем не детским восторгом. На шаг вперед от нее стояли ее
родители - надменный старик с эспаньолкой и величественная, еще молодая
дама, напоминавшая начальницу привилегированной женской гимназии. Подойти
ближе было неосторожно, и я вытянул шею, как журавль, беззвучно призывая
Зиночку обернуться.
головой в ответ и, подтолкнув Володьку, молча повернул к выходу.
тополя, где обычно приходские гимназические Ромео назначали свидания своим
Джульеттам. Здесь даже трава не росла: ее вытаптывали с вешнего тепла до
осенних заморозков.
тихо. Ни одного звука не доносилось из церкви, в готических окнах которой
дрожали отблески множества восковых свечей. И эта тишь, и тоскливое
ожидание предстоящего разговора, и смутное беспокойство, терзавшее меня с
утра, сливались в предчувствии чего-то недоброго.
долго молчала, прежде чем начать разговор. Володька деликатно отступил в
сгустившийся сумрак за деревьями, а я стоял молча, почти уверенный, что
сейчас будет сказано то, чего я боялся.
дом Рубановича.
говорит: ребячество, подрастут - пройдет. А мама, как шутиха: пыр, пыр...
"Ничего не пройдет. Читают бог знает что, гуляют бог знает с кем!
Бессмысленно запрещать ей с ним ходить: все равно обманет". Так и сказала:
"Учатся рядом, по пути. Не могу же я ее каждый день провожать и встречать.
А уедем - с глаз долой, и отрежется. Тоже нашла жениха!"
экзаменах, когда уже ясно, что провалился.
отсюда.
начиналось незнаемое, не выстраданное, не детское. Но он осторожно
задержал меня.
это далеко.
Нет, нет... - поспешил оборвать я.
переулок, в странно повторившийся весенний вечер, в тревожной тиши
которого звучали когда-то сказанные слова.