Чтение 9–й страницы книги ~Человек, который не мог творить чудеса~

Шекспира в золоте.

- Не упускай богатства, Монти.

Я попробовал представить себя в роли Мидаса. Вот я с золотым Шекспиром
у ювелиров на Стрэнде. Вынимаю бюст из баула и робко предлагаю купить.
Ювелиры с лупами и кислотами придирчиво осматривают Шекспира, потом задают
подозрительные вопросы. В худшем случае я в дальнейшем даю объяснения в
полиции, в лучшем - попадаю на страницы "Дейли миррор": "Причуды
холостяка. Влюбленный в Шекспира штатный преподаватель университета
Монтегю Клайд отливает из нескольких фунтов золота бюст любимого автора".
А потом ледяной разговор в ректорате: "Откуда вы взяли столько золота,
мистер Клайд?" - "Нашел сундук с испанскими дублонами, сэр". Или: "Купил
несколько брусков золота на черном рынке в Бомбее, сэр". - "Я очень
сожалею, мистер Клайд, но боюсь, что ваше дальнейшее пребывание на кафедре
неуместно". Бррр...

Проспорили до первых предрассветных бликов за окнами.

- Почему ты упорно подбирал сложные для их понимания детали? - атаковал
я Вэла.

- Хотел выяснить для себя, смогут ли они понять процессы, происходящие
в нашей жизни, не биологическую структуру, а социальный смысл.

- И выяснил?

- Выяснил. Не смогут и не поймут.

- Может быть, мы делаем что-то не так? - усомнилась Сузи. - Может,
пригласить все-таки авторитетных ученых?

- Кого? Где ты их возьмешь к завтрашнему вечеру?

- Уговорю Джима Андерсона.

- Кто этот Джим Андерсон?

- Мой куратор с кафедры. Может быть, удастся заинтересовать и
профессора Гленна.

- У Монти уже есть пример - Доуни.

- Здесь им покажут реальный опыт.

- В который они не поверят. Будут ползать по полу в поисках проводки,
подозревать жульничество, предполагать мистификацию с помощью
какого-нибудь усовершенствованного "волшебного фонаря".

- А что, если обратиться непосредственно к руководству университета? -
предложил я.

- Кто обратится? Ты не рискнешь штатной должностью, Сузи вообще не
доберется до ректората. Оба вы отлично знаете, что нет более
бюрократических и консервативных организаций, чем британские "храмы
науки". Если бы все это происходило в Москве, а не в Лондоне, я, вероятно,
сразу бы нашел непредубежденных ученых. Ведь университет в Москве, Монти,
совсем не то, что здесь. У нас, кроме учебной, есть и партийная, и
комсомольская организации, и даже своя многотиражная студенческая газета.
Замолчать или осмеять без серьезной проверки что-либо подобное "эффекту
Клайда" не сумели бы даже и архискептики.

- В конце концов, и мы можем заинтересовать газетчиков.

- Можем. Воображаю заголовки: "Империя "невидимок", или "Псевдонаучный
фокус?", "Эмиссар из Москвы мистифицирует английских ученых". Нет уж,
увольте. Меня по крайней мере. Перспектива оказаться "нежелательным
иностранцем", мистификатором и шарлатаном меня отнюдь не устраивает.

- Почему обязательно предполагать недоверие? Можно и у нас добиться
создания авторитетной и непредубежденной научной комиссии.

- Если бы твои "невидимки" оставались здесь навсегда или надолго - да!
Можно добиться и комиссии, и признания, и действительно грандиозной
научной сенсации. Может быть, даже и контакт с "невидимками" оказался бы
перспективным, хотя я лично в этом совсем не уверен. Но для такой сенсации
нужно время. Не часы или дни, а недели и месяцы. Только длительность и
стабильность опыта обеспечит его признание. А ты уверен, что уже завтра
или послезавтра гости не отбудут в космическое пространство?

- А вдруг не отбудут?

- Гарантируешь?

- Нет, конечно. Но можно же в конце концов добиться от них более
определенного ответа.

На этом и порешили.

7. НЕЛЕГКО БЫТЬ ВОЛШЕБНИКОМ

Вэл пошел проводить Сузи - она жила с родителями - и вернулся ко мне.
Домой не мог: хозяйка студенческих меблированных комнат не разрешала
ночных возвращений.

- Половина четвертого. Лондон спит. И нам три-четыре часика соснуть
можно, - сказал он, укладываясь у меня на диване, и заснул с детской
неприхотливостью.

А я не спал. Голова кружилась от грандиозности открытия, пожалуй самого
удивительного со времен Коперника. Сколько гипотез было высказано о связи
с внеземными цивилизациями, сколько симпозиумов состоялось, сколько статей
написано! И вот такая цивилизация рядом с нами, невидимая, неощутимая, в
чем-то превосходящая нас, в чем-то нам уступающая, бесконечно чужая, и
чуждая нам форма разумной, разумной, разумной жизни. Пусть контакт и
неповторим, если она уйдет - а уйдет она непременно, - но уже одно
соприкосновение с ней открыло нам еще одну тайну Вселенной. Конечно,
Ньютон, скажем прямо, был счастливее нас: он мог доказать свое открытие. А
сможем ли мы?

Сможем.

Я вспоминаю о "соответствующем импульсе". Если, приняв его от меня,
энергополе "невидимок" со скоростью света передаст его аналогичному полю в
любом месте планеты, любой избранный мною материальный объект распадется
на атомы, причем энергия распада будет отброшена в сопредельное временное
пространство. Так по крайней мере объясняла мне Сузи. А на доступном мне
языке понятий это значит, что объект исчезнет без шума и вспышек, без
всяких там излучений и взрывных волн, просто исчезнет, как стакан,
прикрытый цилиндром фокусника. Хотя бы на день, на час я становлюсь
человеком, который мог творить чудеса. Сказка Уэллса превращается в быль.
Я не буду размениваться на мелочи - выращивать на улице розовые кусты,
печатать фальшивые ассигнации или отливать на кухне золотые бруски. Я
размахнусь по глобусу, прекращу любую войну и любой террор, заставлю уйти
в отставку любое преступное правительство. За несколько минут любая
военная хунта отправится в ад или сдастся на милость народа. За несколько
минут невинно осужденный выйдет на свободу из любого застенка...

Я разбушевался в мечтах, как школьник, нагромождая в уме сказку за
сказкой, пока спасительный сон не избавил меня от постыдного возвращения к
действительности. Сон под утро тревожный и хрупкий, полный странных
видений, словно повторяющих что-то забытое в твоей жизни.

Я иду в каменном ущелье будто вымерших улиц. Одинокие черные тени в
подъездах с неопределенным человеческим обликом. Прохожих нет. Стекол в
окнах тоже нет - одни пустые глазницы. Может быть, это улицы из фильмов о
разрушенных войной городах?

Улицы суживаются, оборачиваясь переулками и проходными дворами, и я
знаю, что где-то неподалеку меня ждет тупик, из которого уже нет выхода.

Это - ворота, похожие на вход в автомобильный гараж. Они медленно
раскрываются, выпуская навстречу мне что-то неопределенное и рыхлое, как
медуза. А может быть, это новая форма разумной жизни?

"Почему?" - спрашивает она и не договаривает.

"Почему?"

Я просыпаюсь и сажусь на постели, опустив босые ноги на пол. Должно
быть, еще рано, в комнате света мало, и только на освещенном экране
телевизора легко читается тот же вопрос:

"Почему?"

А вслед уже бегут слова, договаривающие сон:

"Почему у тебя несколько жизней?"

Я даже протер глаза, чтобы убедиться в том, что не сплю. Экран ждал
ответа.

А что я мог ответить на этот, мягко говоря, странный вопрос?

- У меня одна жизнь.

"Две. Ты одновременно был в двух пространственно-временных мирах. Ночью
и днем. Лежал не двигаясь и двигался в пространственных границах, какие вы
называете улицами".

- Это не жизнь, это - сон, - сказал я зевая.

"Ваш словарь толкует слово "сон" слишком неопределенно. Это и
физиологическое состояние, в котором периодически прекращается работа
сознания, это и видения спящего, и мечта, и фантастический продукт
воображения. Слишком много исключающих друг друга понятий".

- Я имел в виду именно видения - то, что происходило во сне, а не
наяву, - сказал я вслух.

Экран понял по-своему.

"Другая жизнь, но мы не могли в нее проникнуть".

- Потому и не могли, что она не существовала реально. Продукт
неконтролируемого воображения.

"Непонятно. Все, что существует, - существует реально. Реально не
существовала - несовместимость понятий. Еще один признак чуждой нам формы
жизни".

И экран погас.

- Ну, что скажешь? - услышал я позади смешок Вэла.

Он, как и я, не спал и сидел босой на диване.

- Кажется, взаимопонимание недостижимо, - вздохнул я и прибавил: -
Только...

- Что только? - насторожился Вэл.

И я, опустив голову, чтобы не смотреть ему в глаза - неловко, конечно,