не увидит... Окно открыто... Тес!.. Чьи-то шаги... Молчи!..
нул: - Ах, это вы, гуру Бхарава!
пол! - Бхарава закрыл окно, опустил шторы и ушел, ничего больше не ска-
зав.
но что, если за окном Бхарава поставил сторожей? Стоит поднять штору, и
начнется тревога...
ливень. Удары грома раздавались все ближе, чаще, громче. Вспышки молний
сквозь светлую штору освещали комнату голубым пламенем. Ариэль стоял у
притолоки окна с нахмуренным лицом. Потом он снял с деревянного колышка
на стене полотенце и шепнул Шараду:
вышли в коридор. Здесь было совершенно темно. Ариэль шел вперед, ведя
Шарада, который держался за конец полотенца. Все спали. Кругом была ти-
шина. Они спускались и поднимались по лестницам, неслышно проходили
длинные коридоры, наконец начали подниматься по крутой деревянной лест-
нице.
лушил гром, вымочил ливень. Они поднялись на плоскую крышу.
мился и посмотрел вокруг. При вспышке молнии он увидел широкий двор, за-
литый водой, и сверкавшие, как озеро, корпуса Дандарата, стены. Вдали
виднелись огни Мадраса, за ним океан. Ариэль чувствовал, как Шарад дро-
жит у него на спине.
на воздух? Летать в комнате было легко, но сейчас, в бурю, с Шарадом на
спине... Что, если они упадут посредине двора?
га! Ариэль представил себе злое лицо Бхаравы, вспомнил его угрозы и
взлетел над крышей.
Ариэль пролетел над крышей. На дворе уже кричали, прогремел выстрел, за-
мелькали огни фонарей, в окнах вспыхнул свет ламп.
ветру, который дул с юго-запада.
цепи гор, впереди - огни Мадраса. В форте Сен-Джордж пылал огненный глаз
маяка. Ариэль летел теперь над песчаной равниной так низко, что видне-
лись рисовые поля. И снова песок... Дождь хлестал по телу, свистел в
ушах ветер, развевая волосы.
Приближаясь к порту, он давал продолжительные гудки.
вые улицы "Черного города", низкие кирпичные дома вперемежку с бамбуко-
выми хижинами. Европейская часть города была хорошо освещена. Ариэль и
Шарад слышали гудки автомобилей, звонки трамваев. Над крышами города
поднимался купол обсерватории, дворец набоба.
молний можно было различить ореховые и финиковые пальмы, индийские смо-
ковницы, пускающие корни из ветвей, бамбуковые рощи, кофейные деревья.
зил, какую неосторожность делает, пролетая над городом. Но он был сам
так ошеломлен полетом, что мысли его путались. Временами ему казалось,
что все это происходит во сне. Шарад что-то кричал, но Ариэль за шумом
дождя и ветра не мог разобрать его слова. Наконец Шарад крикнул ему в
ухо:
что слабеет. Все его тело было покрыто испариной, он тяжело дышал. Но
надо улететь как можно дальше от Дандарата, Мадраса.
относить к океану. Там они могут погибнуть. И Ариэль напрягал последние
силы. Шарад крепко держался за Ариэля, который чувствовал на своей спине
теплоту тела маленького друга. Спасти его и себя во что бы то ни стало!
помещалась возле самой церкви Марии Вулнот.
от лондонских туманов и копоти, а звон церковных часов заглушал даже ши-
пенье и кашель старинных конторских часов в черном, изъеденном жучком
футляре таких огромных размеров, что в нем могли бы поместиться и Боден
и Хезлон - сухонькие, бритые старички в старомодных сюртуках, похожие
друг на друга, как братья-близнецы.
да, отделенные от клерков стеклянной перегородкой. Через стекло они мог-
ли следить за служащими и в то же время говорить о секретных делах фир-
мы, не опасаясь ушей клерков. Впрочем, говорили они очень мало, понимая
друг друга с полуслова.
редавал Хезлону. Тот, в свою очередь, прочитывал бумагу, смотрел на ие-
роглиф, кивал головой и писал резолюцию для клерков. Лишь в редких слу-
чаях их мнения расходились, но и тогда требовалось всего несколько ко-
ротких слов или отрывочных фраз, - чтобы прийти к соглашению.
ледствах, завещаниях и опеке и принимавшая только богатых клиентов. Не-
мудрено, что Боден и Хезлон составили себе крупное состояние, размеры
которого значительно превышали законные нормы гонорара. Но эта сторона
дела оставалась тайной фирмы, сохраняемой в гроссбухах за толстыми сте-
нами несгораемых шкафов.
первый разбирал корреспонденцию и перебрасывал прочитанные бумаги на
конторку своего компаньона.
раса. Боден быстро разорвал конверт и углубился в чтение письма, все
больше поджимая свои тонкие сухие губы.
сы, но Боден не слушал его. Радио было включено только для того, чтобы
клерки через стеклянную перегородку не могли услышать ни одного слова из
того, что будут говорить Боден и Хезлон. Очевидно, предстояло очень важ-
ное совещание, и Хезлон уставился на Бодена своими круглыми, как у фили-
на, выцветшими глазами.
перебросил письмо Хезлону, который с большим вниманием прочитал его и
устремил свои белесые глаза в глаза компаньона. Так они просидели неко-
торое время, словно ведя молчаливый разговор.
нее - каждый из них думал об одном и том же, освежая в памяти все обсто-
ятельства одного из самых выгодных, но и самых сложных своих дел - дела
Гальтона.
землевладелец и фабрикант баронет сэр Томас Гальтон. После него остались
малолетние дети - Аврелий и его сестра Джейн. По завещанию все огромное
недвижимое имущество Томаса Гальтона и львиная доля движимого переходила
к его сыну Аврелию; опекунами до совершеннолетия наследников назначались
Боден и Хезлон. Для них эта опека была настоящим золотым дном. Они так
ловко распоряжались имуществом вместе с членами опекунского совета, что
из года в год приумножали свое собственное состояние. Но их мысль не
могла примириться с тем, что при наступлении совершеннолетия наследников
этот источник дохода должен иссякнуть и к Аврелию перейдет хотя и сильно
уменьшившееся, но все же еще значительное состояние. В случае смерти Ав-
релия до достижения им совершеннолетия имущество перешло бы по нас-
ледству к его сестре Джейн, а она была старше своего брата, и конец опе-
ки наступил бы еще раньше - по достижении ею совершеннолетия. Поэтому
для ловких опекунов самым выгодным выходом было положение, при котором
Аврелий продолжал бы жить, но оказался недееспособным и по достижении
совершеннолетия. Юридически это было бы возможно в том случае, если бы
Аврелий оказался душевнобольным и был признан таковым установленным по-
рядком. К этому и были направлены усилия Бодена и Хезлона. Они уже не
раз помещали своих подопечных в дома для умалишенных, где подкупленные
ими врачи умело делали из нормальных детей душевнобольных людей. Однако
это обходилось недешево. В мадрасской школе Дандарат оказались более
покладистые люди, результат же, как было известно Бодену и Хезлону, по-
лучался тот же. Мадрасская школа представляла и ту выгоду, что Индия бы-
ла далеко и потому опекунские власти, с которыми, впрочем, Боден и Хез-