Чтение 9–й страницы книги ~Кровь пьют руками~

* От стрикулиста ко Второму Грехопадению * На горе, на горочке * По дубу прямой
наводкой - пли!

На часах начало второго. Игорь уже в пальто, моя роль подходит к концу.
Сыграла.

Господи, неужели я еще жива?

Получается, жива. Роль отыграна, гость прощается, сейчас останусь одна...

Нет!

Внезапно понимаю - не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель
браунинга, сойду с ума - или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев...

Улыбаюсь.

В десятитысячный раз за проклятый вечер.

- Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала
на работе, голова - как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же
коньяк... Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся - полчасика, не
больше! Погода прямо новогодняя!

Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.

- С удовольствием! Я т-тоже, знаете, сегодня слегка переработался. Очки
разб-бил...

В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка
сероглазый!

- Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?

- Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок...

Пальто, шапка, сапоги. Диктофон - в карман пальто. И еще: выкатку
фотографии, ту, что сделала утром.

Пистолет? Нет, не надо.

Понадобится - руками на части разорву.

Мы идем по улице - тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым
снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой.
Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то
рассказывает, я отвечаю - не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я
смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!

Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем
проспект. Поздний "Мерседес" освещает нас фарами. Направо... Здесь!

Возле знакомого подъезда - пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей
снегу - одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди
улицы...

Кентавры! Двое, один - гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею,
что не взяла оружие.

Теперь - стоп. Хлопок по лбу... Нет, это лишнее, достаточно удивленного
взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки - этому тоже учили. Итак:
удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать... или
забрать, не важно)...

Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает:

- К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами
полюбуюсь...

Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами,
но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?

- Я быстро. Десять минут - не больше!

Ныряю в темноту подъезда... Все! Дурацкую улыбку - прочь! Первого - кто
откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская.

Сучонку - по шее. А еще лучше - за шею, за "яблочко", и пусть зовет своего
сладенького Алика!

Знакомая дверь - уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый.
Теперь встать слева, если что - не попадут.

Шаги!

Я ждала вопроса, дурацкого "Кто там?", но открыли сразу. Точнее, открыл.
Гражданин Залесский - в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на
коленях, в грязной майке.

- Вы?!

Можно не отвечать - вопрос риторический. "Quousque tandem abutere,
Catilina, patientia nostra?"

Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый - для дурачков. Писатель-алкаш
переступает порог...

Левая тапочка летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в
поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть - за спиной,
вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой...

- Ни звука! Дернешься - больно будет! Понял? Если понял - кивни!

Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит -
стонет. Я же предупреждала!

- Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?

Кивок. Вот и хорошо!

- Теперь - вниз! Медленно!

Он подчиняется без звука - то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у
подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!

Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую
ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.

- Стой! Налево, в подвал!

Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные
времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают -
тискаться. Вот и мы этим делом займемся!

Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку.

Отбрасываю гражданина Залесского к стене.

- Стоять! Дернешься - стреляю. У меня глушитель - не услышат!

Кажется, поверил. Дыхание стало чаще - страшно! А мне каково, ублюдок?

- Ну, добрый вечер, Олег Авраамович!

-Добрый... добрый вечер...

- Отвечать будете тихо и короткими фразами.Ясно?

- Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?!

Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди!

Я прислушиваюсь - наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят
на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка,
значит, не вслепую работал!

- Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер?
Молчит. Затем изумленное:

- К кому?

Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент?

-К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда - Эмма.

Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще
какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову
сунул?

Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель.

"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"

"Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот,
капрал свидетель..."

Выключаю. Молчит.

- Слушаю вас, Олег Авраамович!

- Это не ваше дело! Слышите! Не ваше! Ого! Откуда только голос прорезался!

- Не шумите, Олег Авраамович! Итак, что вы знаете...

- Это... Это вас не касается!

Бью. В полную силу, до боли в запястье. Пыльный мешок с отрубями грузно
опускается к моим ногам.

- Можете... Можете забить меня до смерти... Не скажу... Это - не ваше
дело!

До смерти! С удовольствием! И плевать на Первач-псов вкупе со Святым
Георгием!

- Это мое дело, Олег Авраамович! Эмма Шендер - моя дочь. Сейчас она живет
в США, побережье Южной Каролины, Стрим-Айленд...

...Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок... Мяч катится по пляжу, по сверкающему
на солнце белому песку и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно
останавливается, смотрит назад...

Я сама нашла это место - самое тихое и далекое, какое только могла
предложить Восьмая Программа. Уговорить свекровушку было непросто, ох как
непросто! Да и не свекровь она вовсе - Сашина тетка, старая, злая, как ведьма,
меня на дух не переносит. Помогла жадность - в глухомани пособия гуще, а
дальняя родня в Чикаго обещала присмотреть за девочкой, если старуху кондратий
. хватит. Но жива ведьма, здорова даже - видать, климат на этом Стрим-Айленде
способствует!

- Вы... Вы говорите правду? В его голосе - удивление, и это решает все.
Такое не сыграть. Не знал. Работал втемную. Точнее, его работали.

- Зачем мне врать, Алик? Эмма живет там уже восемь лет, сейчас ей
шестнадцать, у нее есть парень по имени Пол, он тоже из эмигрантов...

- Был.

Его голос дрогнул. Был? "Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!" "Не мели
ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!.."

- Извините, Эра Игнатьевна, но я вам не верю.

Я оглядываюсь - темно. Ни спичек, ни зажигалки. Черт, дьявол!..

- Поднимемся наверх. Только не вздумайте бежать!

На улицу выходить ни к чему, в подъезде горят лампочки. Темновато, но
сойдет.

- Вот фотография! Смотрите! Я достаю снимок - свежий, только что из .
принтера - и лишь тогда понимаю, какую делаю глупость. Он никогда не видел
Эмму! Я сама - сама, дура! - показываю ему, как она выглядит...

- О Господи! Пашка!

Теперь настает время удивляться мне. Какой еще Пашка? Пол?

- Хорошо. Я вам верю.

Его голос становится тихим и каким-то странным, словно этот мальчишка
постарел сразу на много лет.

- Эми звонила мне несколько дней назад,. чтобы сообщить о гибели моего
отца и... и брата. Паши. Павла Авраамовича Залесского. Они живут... жили на