Чтение 9–й страницы книги ~Небеса ликуют~

Железяка летит в сторону, ударяется о покрытый темной корой ствол пинии, катится, замирает. А злой человек, радостно ухмыляясь, подается вперед, вновь тычет сталью прямо в покрытую шерстью обезьянью грудь.

Дерево далеко, не запрыгнешь! Бедная обезьяна в ужасе, остается одно - упасть, зарыться лицом в холодную землю.

Скорей!

Вниз, упор на передние лапы, замереть, прижаться к влажным желтым иголкам. Глупый злой человек решит, что бедная обезьянка мертва. Тогда он уйдет. Ведь люди - не ягуары, они не едят обезьян!

Но что это с человеком? Почему он падает? Ах да, он слишком сильно подался вперед и теперь вместе со сверкающей сталью нависает над бедной...

Ай-яй!

Надо убрать задние лапы, скорее убрать задние!..

Извини, человек, я не хотела!

Так получилось, случайно! Случайно! Наши задние лапы столкнулись, но бедная обезьяна не виновата, что ты все-таки упал! Ты кричишь, бедный человек? Жаль, что ты не умеешь падать, что ты упал прямо на правую лапу, в которой сжимал эту нелепую серую полосу! Тебе больно, с твоей лапой что-то не так?

Извини!

Извини, я уже убегаю, вот только заберу свою железяку, чтобы она тебя не раздражала, вот она в моей лапе, кувырок, уже встаю...

Какой же ты глупый, человек!

Зачем же ты поднимался мне навстречу, поднимался, не глядя? Бедная глупая обезьяна не виновата, что ты наткнулся на железяку! Зачем обезьяне вообще железяка?

Что с тобой, человек? Обезьянке страшно! Почему ты не встаешь? Тебе больно?

- Вы же убили его, Гуаира!

Пожимаю плечами и принимаюсь отряхивать мокрые иголки, налипшие на рубаху. Шпага так и осталась в теле - дотрагиваться до теплого эфеса нет ни желания, ни сил.

В глазах шевалье - ужас, такой же, как у мертвого маркиза.

- Знаете, когда вы упали, я уже подумал было... Черт, дьявол! Где вы научились такому?

До каменной стены мавзолея - всего несколько шагов. Не понимая, зачем, подхожу ближе, прикасаюсь лбом к холодным влажным камням.

Ужас, таившийся где-то глубоко, под сердцем, проступает, заполняет душу.

Священник не должен убивать! Даже такой, как я. Простишь ли. Господи? Хотя бы за это?

Поднимаю взгляд. На сером камне - еле заметные буквы, сыпавшиеся, полустертые.

L...I...В...Е...N..?...I...S

М...Е...R...I...Т...А

Libentis merita - по заслугам жертвуя. Это ли Твой ответ?

КОММЕНТАРИИ ГАРСИЛАСИО ДЕ ЛА РИВЕРО.

РИМСКОГО ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ

Синьор дю Бартас, о котором с такой теплотой повествует автор, на самом деле безграмотный грубиян, ландскнехт, привыкший продавать свою шпагу кому угодно. Кстати, стихи, которые шевалье дю Бартас якобы цитирует, - полнейшая выдумка автора. Во всяком случае, мне ни разу слышать их не доводилось. Насколько мне известно, они вообще не французские, а написаны и изданы где-то в Полонии или Валахии.

История с дуэлью чрезвычайно показательна. Здесь автор сбрасывает привычную маску и предстает в истинном обличье - холодного и расчетливого убийцы. Я почти уверен, что во время поединка отец Гуаира использовал не обычный, а отравленный шип, затем попросту подменив его. Не исключено, что и синьор Гримальди был убит подобным же подлым, обманным образом- Именно так и поступают иезуиты.

О его "раскаянии" и говорить смешно. На следующий день он допрашивал меня с особенным сладострастием. Его обезьянье лицо прямо-таки светилось довольством.

Глава VI

Об откровениях еретиков и мумий, пагубности любострастия, а также о безумном астрологе, возжелавшем не токмо предвидеть, но и исправить Грядущее

Монах-доминиканец: Не будь скаредным, сын мой! Ибо искупить грех - это значит купить.

Илочечонк: Купить? Но что?

Монах-доминиканец: Как. что, деревенщина ? Ясное дело, индульгенцию? Гляди - вот подпись, а вот и печать. Убийство - двадцать золотых, прелюбодеяние - пятнадцать, грабеж на большой дороге - пять.

Илочечонк: Отец мой! Неужели я стану таким образом безгрешен ?

Монах-доминиканец: Вот темнота/Ясное дело, только денежки гони! Заплатишь - и гуляй себе, аки ангел!

Илочечонк: Странно... Но раз так, вот тебе пять золотых.

Монах-доминиканец: Молодец! А вот тебе индульгенция по всей форме с подписью и... Ай! Ты что делаешь?

Илочечонк: Забираю твое золото, поп! Ведь мы с тобой оба на большой дороге!

Действо об Илочечонке, явление шестое.

"...Письма же из Амстердама и иных городов Соединенных Провинций, а также из Стокгольма и Виттенберга получал я через негоцианта Джакомо Беллини. Оный же негоциант, как мне достоверно ведомо, будучи по торговым делам в Королевстве Шведском, прельстился Лютеровой ересью и публично отрекся от Святой Католической Церкви. И это может подтвердить брат его, Луиджи, при сем пребывавший. А в доме означенного Джакомо Беллини, что расположен у ворот Святого Себастьяна, хоть и наличествуют Иконы и Распятие, однако же перед ними лампад не возжигают, молитв не творят, но возводят хулу и чинят насмешки, яко же над идолами..."

Писец в черном балахоне склонился над бумагой так низко, словно писал не пером, а носом. Маленькие очки с толстыми стеклышками азартно поблескивали в свете лампы. Я заглянул через плечо и оценил стиль.

- Продолжайте, сьер Гарсиласио!

-Я... Я уже все. Вы обещали!..

- Разве? Боюсь, вы сейчас не в том положении, чтобы ставить условия. Итак, с письмами ясно. А кто был посредником в ваших переговорах с типографом?

* * *

Ипполит Марселино, первым применивший Великую Вегилию, считал, что для раскаяния душегуба и вора достаточно двух бессонных ночей. Еретик начинал видеть Ад после трех. А вот еретик злокозненный, чье тело укрепляет сам Нечистый, уже завладевший проклятой душой, сдается только на пятые сутки - или сходит с ума.

Нечистый не решился заглянуть под низкие своды Санта Мария сопра Минерва. Сьер Гарсиласио де ла Риверо, римский доктор и враг Церкви, начал каяться после третьей ночи.

- Итак, вашим посредником в переговорах с типографом...

- Манасия бен-Иаков! Он! Этот иудей! Он, меняла из Венеции, часто бывает в Риме у своего тестя Аарона бен-Имме-ра... Это все? Вы же мне обещали! Я не могу! Не могу!

Будильников было уже двое - оба крепкие, плечистые, безмолвные, словно големы. Тут же стояло ведро мутной тибрской воды. Короткие темные волосы парня слиплись, вода текла по лицу, падала на стол.

- Что вы еще можете сказать об этом иудее?

- Он... Он хулит Христа! Он говорит, что Мессия - это не Иисус, а какой-то иудей из Турции по имени... по имени...

Будильники начеку - глаза парня вновь раскрылись. В них было безумие - и странный нездешний отблеск. Отблеск адского пламени.

- Шабтай Цеви. Его зовут Шабтай Цеви! У сьера Манасии есть книга, там об этом написано...

Иудей Манасия бен-Иаков, верящий в Мессию из Турции, был уже седьмым, кого вспомнил сьер Гарсиласио. Пробелы в следственном деле быстро заполнялись. Но что-то меня смущало. Парень видел Ад, но даже сейчас пытался юлить, говорить о мелочах. Будь я просто следователем, желающим вывести на процесс Трибунала лишний десяток врагов Церкви, Вегилия продолжалась бы и дальше. Но мне требовалось иное.

- Теперь о вашем старшем брате, сьер Гарсиласио.

-Нет!

На миг безумие исчезло, глаза сверкнули огнем - живым огнем неубиенной ненависти.

- Мой брат... Мой старший брат никогда не разделял моих взглядов. Слышите! Слышишь, ты, проклятый палач? Он ничего не знал о моей книге, не был знаком...

- Отчего же? - Я забрал у писца знакомую толстую тетрадь, нашел нужную страницу. - Ваш брат всего на два года вас старше, вы вместе учились. Кроме того, вы показали на следствии, что были очень с ним дружны.

Сьер де Риверо прикрыл глаза - всего на миг, на малое мгновение, но мне уже все стало ясно. Он думает. Все еще может думать.

Уж не Сатана ли скрывается в темном углу сырого подземелья? Все-таки четвертые сутки!

- Мой брат... - Тонкие бесцветные губы сжались. - Мой старший брат Диего де ла Риверо - человек глубоко религиозный. Поэтому я не стал делиться с ним...

- Как же так? - усмехнулся я. - Вместе росли, вместе учились!

- Он... Он... Его воспитывал отец. Отец очень любит его, ведь Диего - старший, наследник...

Наши глаза на мгновение встретились, и мне стало не по себе. Мы оба с ним - младшие сыновья, оба выросли и учились в Риме, хотя родились далеко отсюда.

И кто ведает, если бы в Генеральный Коллегиум Общества отдали его, а не меня...

- Итак, вы утверждаете, что религиозные убеждения вашего брата Диего сформировались в семье прежде всего под влиянием отца?

- Да... Да. Да! Оставьте моего брата в покое! Оставьте!.. Мы переглянулись с писцом, и Я заметил, как победно блеснули стеклышки очков в тонкой медной оправе. Все! Капкан захлопнулся - с грохотом, с лязгом, с брызгами крови. Намертво!

Все эти дни его ни разу не спрашивали об отце. Он просто забыл. Точнее, у него уже не оставалось сил, чтобы думать обо всем сразу.

Я заглянул в протокол: "...религиозные же убеждения брата моего старшего, Диего, сформировались под влиянием отца нашего..."

Такое признание еще не означает, что Диего де ла Риверо - тайный иудей. Но теперь Толедо вправе требовать выдачи не только маррана Мигеля де ла Риверо, но и его старшего сына. А уж Супрема сама разберется, кто иудей, кто католик. Разберется - или отправит обоих в Высшую Инстанцию, дабы именно там внесли окончательную ясность.

К Святому Петру - в дыме горящей мокрой соломы. Это парень еще не понял. Поймет! И очень скоро.

- Хорошо, оставим это. Пять лет назад вы поехали в Краковский университет и проучились там два года. Почему? Разве Римский хуже?

Вздох облегчения, легкая, еле заметная улыбка на помертвевшем лице. Он победил! "Проклятый палач" стал спрашивать о какой-то ерунде.

- Я узнал... Там были хорошие профессора... Сьер, можно я посплю? Вы же обещали!

- Отвечайте, сьер Гарсиласио, отвечайте...

Ответ я уже знал - от одного из его приятелей - Сьер Гарсиласио ездил в Краков, дабы прослушать курс алхимии. Краков - единственное место в Европе, где алхимию преподавали с кафедр.

- Там... Там хорошо читали догматическое богословие. Я учился... слушал курс у профессора Иоганна Дельбрюка. И вновь я не удержался от улыбки. Молодец!

- Назовите всех профессоров, чьи курсы вы прослушали в Кракове. Быстро, не думая!

Список лежал у меня в кармане. Сьер Гарсиласио не оплошал и тут, перечислив всех, кроме профессора Германа Зиммельгаузена, который и читал курс алхимии. Профессору это не поможет - и не повредит, ибо в Кракове уже наведен порядок и герру Зиммельгаузену довелось бежать в Страсбург.

Но мне не нужен этот немец. Пусть себе превращает в золото кошачью мочу! Бедняга де Риверо понял, что в моем вопросе ловушка.

Понял - но все же попался.

- Итак, астрономию вам читал...

- Профессор Алессо Порчелли. Он монах.. Иезуит.

- Правда? И как он выглядит?

Описание совпадало. Да, это он! Сьер Гарсиласио де ла Риверо, сам того не зная, вытащил счастливый билетик. Очень счастливый! Тот, на котором написано: "Жизнь".

Брата Алессо Порчелли, сгинувшего где-то в рутенийских степях, уже забыли в Италии. А тем, кто помнил, мы не могли верить. Зато в подземельях Санта Мария сопра Минерва оказались двое, встречавшиеся с ним не так давно. Первый знал его лучше, но после вельи я не мог взять его с собой.

- Значит, он был иезуитом?

- Да. - Его губы вновь скривились в усмешке. - И вдобавок - сумасшедший. Достойный сын вашего Общества!

Ого! Сьер еретик начал показывать зубы! Если бы у меня был кто-то другой, помнящий брата Алессо в лицо!..

- Он говорил, что раскрыл тайну Нострадамуса. Что будущее можно вычислить и даже изменить. Он рассказывал...

Веки сьера Гарсиласио вновь сомкнулись, но я поднял руку, останавливая бдительных Будильников. Хорошо вытащить счастливый билет! Хорошо не коптиться на мокрой соломе!

- Пусть спит. А завтра утром...

* * *

...Лучик света - тоненький, еле заметный, похожий на ткацкую нить.

Брат Паоло Полегини написал книгу о тараканах и клещах.

Брат Алессо Порчелли, сумасшедший астроном, хотел переплюнуть Нострадамуса.

Нить Ариадны? Или просто паутина в склепе?

- Топоры-ножи-ножницы-сечки! Точу-вострю-полирую! Борода точильщика вновь стала черной. Я уже не удивлялся. За два дня можно привыкнуть и не к такому.

- Ножи-заточки - друзья средь темной ночки! Навостри стального друга - ходи ночью без испуга! Черная Борода сыплет прибаутками, Рыжая - просто попугай, повторяющий бесконечное "топоры-ножи-ножницы". А вот нож все тот же, с двумя медными заклепками. Что у Рыжей Бороды, что у Черной. - Синьор! Синьор!

Заглядевшись на балагура-точильщика, я даже не заметил чумазое существо, вцепившееся мне в рукав.

- Два байокко, синьор! Два байокко за письмо прекрасной синьоры!

Над чумазой мордочкой - драный женский капор, на ногах - огромные деревянные башмаки.

- А ты не ошибся, малец? - поинтересовался я, доставая мелочь.

-Гы!

Ну, если "гы!"...

Получив медяки, мальчишка сунул мне в руку тугой свернутый листок, перевязанный розовой ленточкой, и резво повернулся, желая удрать. Но не тут-то было.

- И что это за синьора?

- Ой-ой-ой!

Это он, положим, зря. Его ухо я даже не сдавил - просто слегка прижал двумя пальцами.

- Почем мне знать, синьор? Ой! Пустите, дяденька, пустите! Да вон она, где карета!

Я оглянулся - и потерял бдительность. Мальчонка с радостным визгом пустился наутек, умудряясь каким-то чудом не потерять свои деревянные опорки. Мне оставалось поглядеть в указанном направлении...

...И увидеть карету - большую, с золоченым гербом над дверцей. Карета заворачивала за угол, а рядом с нею...

Может, просто показалось? Такие мантильи сейчас в моде, и белое платье не редкость. И даже маска.

Листок показался мне неожиданно тяжелым. Ленточка пахла духами.

* * *

Дверь, за которой проживал шевалье, оказалась, как и обычно, гостеприимно распахнутой. Я прислушался. Впрочем, слух можно было и не напрягать.

Бурбон, Марсель увидя, Своим воякам рек:

О, Боже, кто к нам выйдет, Лишь ступим за порог?

Стучаться я не стал. Мы с дю Бартасом вполне обходились без лишних церемоний.

- Друг мой! - радостно возопил шевалье, прервав свою бесконечную сагу о доблестном принце. - Сколь рад я вас видеть в этой обители скуки!

Я осмотрелся. Если достойный пикардиец и скучал, то в хорошей компании. Два кувшина на столе уже пусты. Третий - тоже пуст, но пока наполовину.

- Налейте себе, дорогой де Гуаира, ибо поистине пытка - пить одному столь доброе вино. Почему этот прохвост, этот каналья хозяин не присылал мне такого раньше?

В кувшине оказалось неплохое "Латино". Со вчерашнего дня шевалье пользовался неограниченным кредитом в нашем скромном заведении. Об этом он пока не догадывался. И не надо!

- Однако же, друг мой, у вас озабоченный вид!

- Получил письмо, - улыбнулся я, демонстрируя странное послание. - С ленточкой. Кажется, от дамы. Шевалье принюхался, привстал.

- Ба! Пахнет духами! Мой друг, кажется, вами действительно заинтересовалась дама! Гризетки просто посылают сводню. Я не был столь опытен в этом вопросе, а посему промолчал.

- Однажды, дорогой де Гуаира, мне тоже прислали письмо. Там оказался ключ...

Ключ? Не удержавшись, я вновь достал послание из кармана плаща и взвесил на ладони. Так-так!

- ...Пришел я туда в полночь, и что же вы думали? Там оказалась не одна, а две... Нет, три! Три дамы! Что там было! Ух! Скорее читайте, вам, кажется, повезло!

Я воспользовался приглашением и развязал ленточку. Первое, что я увидел, был ключ. Красивый, ажурный, аккуратно перехваченный желтыми шелковыми нитками. Предусмотрительно! Почерк мелкий, красивый...

"Сегодня, как только стимнеет, приходите к дому Дзаконне, чти на улице Менял возле Рыбного рынка. Дверь со стороны сада, калитка будет открыта.

Темные стены скрывают страсть.

Та, что надеется на вашу скромность и благородство".