Чтение 9–й страницы книги ~Горелая башня~

его глазах следы наливались красным, и проступала даже кровь...

- А вот и нет, - сказал он, превозмогая озноб. - Я есть. Я
родился, я вырос, я есть, черт побери, и мне ничего не снится... А
здесь я не был. Никогда. Ни разу.

- Ты уверен?...

И Гай увидел, как Крысолов вынимает из футляра флейту. И хотел
даже сказать что-то вроде "не надо", но слова так и застряли у него в
горле.

- Иди сюда... Будешь стоять рядом. И не смей гнуться!.. - голос
флейтиста вдруг занял собой всю площадь. И Гай увидел на месте своего
проводника - темную громадину, чудовищный силуэт на фоне вдруг
потемневшего неба. Увидел и отшатнулся - но его подхватили и рывком
вздернули на помост.

Звук флейты.

Ничто в мире не может издавать такой звук. Это и не звук даже -
его слышат не ушами, а шкурой, пульсом, сердцем, и мир, заслышав его,
треснул.

По одну сторону трещины остались деревни и Столицы, церкви и
тюрьмы, базары и кладбища, больницы и бордели; по другую - безлюдная
площадь, которая больше не была безлюдной.

Их сотни. Их много сотен; Их выплеснули узкие улицы, или они вышли
из-под земли, а может быть, они всегда стояли тут в ожидании этого
дня. А теперь день настал, и для них не было ничего страшнее, чем
опоздать на Зов. Площадь была уже полна, а они все прибывали и
прибывали. Гай корчился от проникающего под кожу звука, и вот тогда,
когда терпеть уже не оставалось сил - звук оборвался.

Ни шороха, ни шепота. Сотни лихорадочно блестящих глаз.

На Горелой Башне гулко и страшно ударил колокол.

- Все ли явились, палачи?

Это не был голос Крысолова, и вряд ли это вообще был человеческий
голос. Гай взглянул - и тут же пожалел, потому что на месте Крысолова
высилась фигура, уместная разве что в кошмарном сне. Пылали зеленые
лампы на месте глаз, и черными складками опадала зубчатая, проедающая
пространство тень, и когда фигура повелительным жестом подняла руку -
ударил красный сполох на месте колечка с камушком.

- Все, - отозвался из толпы голос, подобный деревянному стуку.

- Вы не забыли? - спросил Тот, кто был Крысоловом.

- Мы помним, - сказал другой мертвый голос.

Страшная рука вдруг вытянулась, указывая прямо на Гая:

- Вот он.

Гай хотел вздохнуть - но ведающие дыханием мышцы не послушались,
сведенные судорогой. Бежать было некуда, ноги, казалось, по колено
вросли в каменный помост, страшно хотелось кричать - но в этот момент
он ясно услышал голос прежнего Крысолова:

- Спокойно, парень. Спокойно, мальчик, это всего лишь я!..

Сотни измученных глаз смотрели прямо на Гая.

- Узнаете? - спросил нечеловеческий голос, а в это время сильная и
вполне человеческая рука предусмотрительно взяла Гая повыше локтя.

- Да, - пронеслось по площади, будто вздох. - Да, да, да... Это
он...

Это не я, хотел крикнуть Гай, рванулся, но держащая его рука
тотчас же превратилась в стальной капкан. Гай обмяк, и тогда площадь
колыхнулась, вздохнула и опустилась на колени.

- Отпусти нас, - донеслось из коленопреклоненной толпы. - Мы
достаточно наказаны.

- Не я прощаю, - сказал Тот, кто был Крысоловом. - Прощает теперь
он, - и черная рука с красным сполохом снова указала на Гая, и тому
показалось, что вытянутый палец болезненно вошел ему в сердце.

Толпа вновь колыхнулась - и замерла. Гай различал теперь лица.
Молодые, старые, худые, одутловатые лица, и лица со следами былой
красоты; из-под капюшонов, шляп и платков, и даже металлических
шлемов, воспаленные, опухшие глаза и глаза ясные, почти детские - и
все с одинаковым выражением. Так смотрит на жестокого хозяина
несчастная, давно отчаявшаяся собака.

- Вот, посмотри, - медленно сказал Гаю Тот, кто был Крысоловом. -
Посмотри хорошо... потому что судьба их зависит от тебя.

- И что я должен сделать? - спросил Гай неслышно, но Тот, кто был
Крысоловом, услышал все равно. Темная фигура колыхнулась:

- Ты ничего не должен. Можешь простить их, но можешь и не прощать.
Это твое право... но вот раньше, чем ты решишь, все же посмотри
внимательнее. Ты понял?

- Да...

- Время есть. Смотри.

И на площадь снова опустилась тишина; Гай стоял, и ему казалось,
что все эти лица, лица смотрящих на него, что они плывут по кругу,
плывут, не дыша и не оставляя застывшей мольбы. Ему снова сделалось
жутко - но на этот раз он боялся не за себя. А за кого - никак не мог
понять.

Незнакомые лица. Желтые, как воск; откуда они явились? И что
довелось им ТАМ пережить? "Отпусти нас, мы достаточно наказаны"...
Меру наказания определяет - кто?..

- Если я не прощу...

- Они отправятся туда, откуда пришли.

- Это... за то, что сложили мне костер?

- Да... но смотри сам.

И Гай стал смотреть снова, и на этот раз в мешанине лиц ему
померещилось движение. Чьи-то испуганно дрогнувшие веки, чьи-то
забегавшие, слезящиеся глаза...

Он пошатнулся.

..."Дай! А ну дай, дай я, пропусти!.." - "Ры-ижие, мать их растак,
расплоди-или..." - "Дай, скотина, пройти дай..." - "А вот кому медок,
кому медок сладенький!" - "Морду-то ему подправь, забор подравняй..."
- "Сволочи, не трогайте, сволочи!!" - "Ща, щенок, получишь тоже..."

Базар. Ярмарка, бьющий в глаза свет, цветные навесы, золотая
солома, томатный сок... Золотые волосы Иля, кровь, кровь, перемазанные
кровью тяжелые сапоги...

Гай схватил себя за горло. Таким явственным было воспоминание.
Таким... будто вчера...

- Сволочи, - прошептал он сквозь слезы. И увидел, как померкли
глаза, посерели молящие лица. Молчаливый обреченный крик.

- Сволочи... Убийцы...

Движение на коленопреклоненной площади. Зеленые огни на лице Того,
кто был Крысоловом:

- Смотри еще.

Гай сглотнул. Потому что и смотреть уже не надо было - он ВИДЕЛ и
так.

Рваная юбка. Прыгающие губы девочки по имени Ольга, веревка,
неумело спрятанная за спиной - "Не стану жить... все равно"... Душная
темнота летнего вечера, он не видел этого, но знает, как это было -
"Тихо, тихо, не обидим..." - "Да придержи ее, кусается, стерва..." -
"Тихо, тихо, не то щас больно будет, слышишь?.." Блестящие бороздки
слез, угасшие, тусклые от отчаяния глаза...

Гай медленно провел рукой по ее спутанным волосам. По горячей
голове, существующей только в его воображении; убивать нехорошо. Если
бы я ВАС тогда нашел...

Откуда навязчивое чувство, что и ЭТИ здесь? Что и они, чьих лиц он
не помнит, стоят сейчас на коленях в прочей толпе, и для них тоже
миновала тысяча лет искупления... И теперь они тоже каются и
умоляют... ЭТИ?! О чем, собственно?..

- А почему именно я должен их прощать? Разве я Бог - прощать?!

- Как знаешь... Не поступай, как Бог. Поступай, как ты... как
хочешь. Как можешь.

- Никак не могу...

- Смотри. Смотри еще.

Гай повернулся, уводя взгляд от восковых, умоляющих лиц.
Повернулся, шатаясь, подошел к столбу. Провел рукой - пальцы покрылись
копотью; медленно опустился на камни помоста. Потянулся к вороту
рубашки, но рубашки не было, рука наткнулась на мешковину - одеяние
смертника.

"Они были темные, бедные... люди... Ослепленные... невежеством." -
"Что же, ты их оправдываешь?" - "Я не оправдываю, но..."

- Это несправедливо, - сказал он глухо. - Нельзя одновременно...
на одних и тех же весах... бедных, запуганных темных людей... которые
не ведали, что творят... и... этих. Так нельзя, всех вместе, одним
судом, так нельзя...

- Здесь не розничная торговля, - это был голос прежнего Крысолова,
негромкий и язвительный, - здесь все только оптом... По-крупному. А
"ведают" или "не ведают"... Люди, в общем-то, на то и люди, чтобы вот
именно ВЕДАТЬ. Суди сам... Я не тороплю.

Гай откинул голову, прислонившись затылком к столбу. Закрыл глаза,
но взгляды тех, кто собрался на площади, пробивались, кажется, даже
под опущенные веки.

Вот оно что... Вот этот сон.

Не то город, не то поселок с уродливо узкими и кривыми улочками, а
над ними... Небо... неестественно желтым... безлицая толпа... с низким
утробным воем, и он знал, куда его тащат, но не мог вырваться из
цепких многопалых рук, но страшнее всего... начинал различать лица;
выкрикивала проклятия мать, грозил тяжелой палкой учитель Ким,
скалились школьные приятели, мелькало перекошенное ненавистью лицо