въехал в низ живота склонившегося к наручникам прапора и, почти
одновременно двинув затылком, разбил ему лицо. Через секунду он уже
прижимал изувеченного к себе спиной, передавливая ему горло перемычкой
наручников.
Прикрываясь прапором, он шагнул к поднятой вверх задней дверце
универсала и мгновенно оказался под ее прикрытием. Белобрысый стоял в
метре, все еще скалясь, - не успел сменить выражение лица.
наклонил его к Юльке. Прапор дернулся, Сергей чуть напряг руки, прапор
захрипел, вытаскивая из кармана ключ от наручников. Ключ болтался на
длинной цепочке, прапор никак не мог его ухватить, слюна бежала из
углов его рта, руки у Сергея уже были мокрые.
сделала шаг из-за машины. Белобрысый уже подался назад, но было поздно
- тяжелый розоватый комок Юлькиной слюны плюхнулся ему точно в глаза,
потек по щеке. "Shit", - сказала Юлька и окончательно разогнулась.
непоправимо, потому что больше глупостей эти ребята уже не наделают,
спешить не будут. Седой стоял, чуть расставив ноги, как в тире, и с
двух рук целился в Юльку широким, страшным стволом.
quiet... Серега, объясни ей: у меня обойма специальная, ей такая
здоровая дырка лишняя будет... И сам брось человека душить, слышишь?
Он, может, однополчанин твой, а ты его душишь. Иди ко мне спокойно,
повернувшись задницей, понял?! А то я точно твою шоколадку пополам
сломаю...
игла, проткнув шорты, пошла косо вверх, будто на кнопку сел.
любыми двумя в классе справлялся одной левой. Сергей встал, аккуратно
вытащил кнопку из тут же промокших небольшим еще более темным пятном
темных сатиновых шароваров, бросил кнопку в дальний угол, к
экономической карте, Володька смотрел спокойно, с легким интересом, не
вставая из-за парты, - ноги его помещались в ней враспор, китайские
кеды сорок четвертого размера твердо стояли на полу, коленки
вдавливались в нижнюю доску ящика, трикотажные тренировочные штаны с
разошедшейся застрочкой вдоль штанины - "стрелочкой" - натянулись
штрипками. Сережка вцепился, почувствовал, как заскрипели, затрещали
мышцы, - и перевернул парту вбок, Володька упал в проход, завозился,
пытаясь высвободиться. И, точно замахнувшись, словно на штрафной,
Сережка ударил его добела ободранным носком почти до праха доношенного
отцовского ботинка - в лицо. Если бы Володька встал, Сережке был бы
конец. Но Володька не встал. Слепо стирая, и стирая, и стирая кровь,
заливающую лицо, он кричал без слов и лежал, так и не вылезши из
парты.
саду, дожидаясь, когда выпишут после сотрясения. Вдруг над забором
взгромоздился Сережка. Снизу его держали Толик и Круглый, но забор был
глухой, Володька не мог их видеть, и они согласились дер-жать.
карабина СКС с полусгнившей ручкой. - Видишь? В степи нашел. Выйдешь
отсюда - уходи в "молоточки". Придешь в школу - убью.
спрятал штык в сумку "Динамо", между тетрадками и всяким барахлом, и
пошел в степь, где в ту весну проводил почти целые дни. Володька после
больницы перешел в железнодорожное пэтэу, ходил в рваной куртке с
молоточками в петлицах, однажды - их было человек восемь - с друзьями
встретил Сережку после школы прямо во дворе. Сережка рванул навстречу,
прямо на Володьку - и тот отскочил в сторону, втиснулся в забор,
побелел. А Сережка вымахнул на улицу, и "молоточникам" уже было его не
догнать...
другую, с пистолетом, не опускал.
уложим. Иди, иди, не притворяйся, ты по-русски понимаешь, иди.
совершенно изуродовано разросшимся фингалом, перекошено. Она подошла к
комсомольцу почти вплотную. Белобрысый и блондин уже укладывали Сергея
в машину. Юлька глянула комсомольцу в глаза, растянула косо вспухшие
губы в улыбке - и, круто повернувшись, низко склонилась, отставив
задницу.
of fucken bitch. If you can't do something, do it with your bloody
hands, you, piece of cat's shit...
того, лица которого он так и не увидел. Оборот, высоко, до лопатки
вывернутая рука, перехваченный в воздухе, выпавший из этой руки
коротко-ствольный револьвер - и вот уже они поменялись местами, Юра
стоял за спиной высокого малого в длинном и широком модном плаще,
почти весь укрывшись за этой обширной спиной, упирая ствол револьвера
в его висок. - Отпусти, я стреляю...
трое решили поучить жиденка прямо в центре, на пустой аллее сквера
перед университетом. Одному из них Юра сломал ключицу, был суд, и
Михаил Ефимович привел всю секцию и сказал, что гордится таким
учеником, как Юра.
слишком большой и какой-то кривой голове твидовой панаме, пожал
плечами. Он был за тем креслом, в котором Юра больше всего любил
сидеть перед телеком, на полу рядом с правой ножкой осталось не очень
заметное пятно, туда ставилось пиво... - Стреляй, стреляй, мне за него
не отвечать, сам виноват, что физподготовку сачковал... Стреляй, а я
пацана включу. Пусть споет гимн ихний, что ли...
вместе смотрели очередную серию "Далласа". В правом сидела Ютта,
вывернутые за спиной руки ее были стянуты свешивающейся до полу
джутовой веревкой с разлохмаченными концами, эти ребята не слишком
трудились по части оснащения, взяли на операцию, что нашли в первом же
кауфхофе, на этаже, где продается всякая хозяйственная ерунда.
Обрезками этой же веревки были привязаны ее щиколотки к ножкам кресла,
и Конни они связали так же... Грудь Ютты выгнулась под Юриной
старенькой черной фуфайкой с желто-красной надписью "I love Bayern",
вместо love красное сердечко. Она была без лифчика, соски натягивали
черный трикотаж, все вместе - точь-в-точь картинка из какого-нибудь
древнего комикса. Рот ей они заклеили пластырем, но глаза - темно-
серые, почти без выражения - были открыты и смотрели прямо. Когда Юра
впервые произнес "Отпусти пацана", она перевела взгляд на Конни, будто
только сейчас заметила его, - и обмякла, голова свесилась к плечу,
веки опустились, плечи еще сильнее выгнулись, потому что всем своим
весом она стала сползать - потеряла наконец сознание.
вязаной шапочке была неподвижна. Юра знал, насколько прилично Конни
понимает по-русски, слово "включать" он наверняка знает... Да и без
слов понять нетрудно: молния на джинсах Конни была расстегнута, оттуда
тянулся оторванный от утюга, валявшегося тут же, посреди комнаты,
провод. Вилку дебил в панаме держал в руке, шнур телевизора он уже
вытащил из розетки. Юра представил, как глаза мальчика глядят в душную
тьму под шапкой.
прозвучал вопрос.
шапки был еле слышен. - Und wie ist meine Mutter?
Лондон Джек
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Круз Андрей
Смит Кордвейнер
Маккэфри Энн