Поштучно, - распорядился он, обмахиваясь майкой. Жара в раздевалке стояла
не слабее вчерашней.
полузабытым дымком, лениво стряхнуть пепел в ладонь (не на пол же! Вдруг
заметят. А руку вымоешь - и порядок).
Смирнов, крутя сигарету в пальцах.
возле двери. Ему полагалось быть на шухере, и если кто ломанется, сразу
свистнуть.
дело маленькое, ты у нас на стреме.
мелким был? Ты что, здорово их лучше, да?
Группе Помощником, а какой, значит, крутой! Потому и пацанов своих на
коленях стоять заставляешь, да?
подумать, что сам не Помощник. Мы тут все заодно, а эти, в Группах... Они
же так, мусор. Как наш воспитатель говорил, Григорий - сырье вонючее.
Своих на горячую батарею сажаешь, потому и за этого козла заступаешься?
что на него нашло, с какой стати он накинулся на Александрова, и вообще
откуда взялись его слова. Но, однако же, чувствовал, что остановиться не
может, и пальцы сами собой сжимались в кулаки. Сейчас, наверное, до
махаловки дойдет. Ну ничего, так просто он им не дастся. Они этот день
надолго запомнят.
Гусев. - Вообще, странный ты какой-то сегодня. Честно скажу, не нравишься
ты мне что-то. Смотри...
хочешь заложишь, глиста собачья!
- Курение кое-кому не пошло на пользу. Видать, не дорос пока-что.
Утихните, пацаны, на дураков не обижаются. А ты, Кастет, не прав, -
добавил он немного погодя. - Головой, что ли, повредился. Чего это тебе
выступать вздумалось? Своих в Группе не лупишь разве?
удовольствия, как некоторые...
растерянный, не зная, что же делать дальше. Легко было скандалить, а вот
как с ними теперь?
Все мы тут одинаковые, и нефига возникать. Усвоил?
оставалось, кроме как признать поражение?
Еще умоешься соплями.
не было.
сгустившись, перетекали в ночь - мокрую, тяжелую, пахнущую гнилью и
ржавчиной. В мертвенно-синем луче фонаря мутно поблескивали подмерзающие
лужицы, с бурого неба сыпало чем-то мелким. То ли дождь, то ли снег -
Сергей не мог разобрать.
изредка, со скрипом перепрыгивала на следующее деление. Без четверти
восемь - стало быть, до электрички еще минут пять. Сергей знал, что эти
минуты будут тянуться бесконечно. На летящую с неба пакость он внимания
уже не обращал. Теперь уже все равно. И если необходимо ждать - лучше уж
здесь, в слякотной промозглой темноте. Дома оставаться невозможно - любая
вещь притягивает взгляд, и зябко становится при мысли, что все это видишь
в последний раз. Конечно, никакого разговора насчет сроков не было, но
Сергей сразу почувствовал - это навсегда. И теперь сосало под ложечкой,
сердце колотилось точно у догоняющего автобус пенсионера.
наверное, никто ничего и не заметил. Но это как раз неудивительно: никому
до него нет дела. Даже когда он исчезнет, всполошатся они не сразу. Очень
даже не сразу. Впрочем, это их трудности. Сергей криво усмехнулся,
представив раздраженную физиономию Шефа, которого атакует бухгалтерия.
Машина крутится, учет налажен, деньги пора платить - а человека-то и нет.
Наверняка уголовный розыск подключат. Потому как положено. Но розыск как
раз не станет суетиться. У них там таких дел об исчезновениях выше головы.
Поручат следствие какому-нибудь замученному язвой желудка и финансовыми
неурядицами лейтенанту, тот аккуратно оформит все нужные бумаги, и
где-нибудь через два-три месяца дело сдадут в архив.
опечатают и сдадут в жилой фонд. Вещи опишут. За неимением прямых
наследников. Да и с непрямыми негусто. И не пройдет года, как в бывшую его
квартирку вселится какая-нибудь шумная многодетная семья и немедленно
насчет скандалить с верхними соседями на предмет заливания. Или насчет
шума после одиннадцати. Или вообще безо всякого повода - просто так, чтобы
излить накопившееся в очередях и транспорте серенькое будничное зло.
Лариска, может, и позвонит когда-нибудь, ей сухо ответят: "Вы ошиблись,
девушка, у нас таких нет!" Впрочем, с какой это стати она будет звонить?
Все точки над "i" давно уже расставлены.
здешним миром? Ситуация абсолютной свободы, когда Рубикон перейден, мосты
сожжены и волком выть хочется. Ну ладно, по крайней мере, там он займется
настоящим делом. Уж во всяком случае там не будет всей этой суетни, этих
козьих потягушек, как сказал бы отец.
торчал здесь, погруженный в мутную бессмыслицу, где все перемешалось -
мятые черновики диссертации, сизый дымок из трубы крематория (тонкой
струйкой в низкое равнодушное небо), немытые тарелки на кухонном столе,
Ларискин торопливый звонок из Челябинска, тот гнусный вечер вторника и
зыбкая стенка после их странного разговора, хотя, если разобраться, ничего
странного нет, все просто как теорема Пифагора, лишь он, карась-идеалист,
на что-то еще надеялся.
матерясь себе под нос, сдираешь облезлой щеткой! (И мозг, точно компьютер,
отсчитывает секунды). И нужно успеть на автобус, который, впрочем, все
равно проедет мимо, не останавливаясь, он не может открыть двери - так
плотно утрамбовано в его душном нутре злое недоспавшее население. Или, для
полноты картины, свинячие глазки Шефа над пухлыми щечками, его кривая,
гаденькая улыбочка: "Мы сделаем соответствующие выводы, Сергей Петрович. И
надо полагать, довольно скоро!" Так и хочется сказать в ответ: "Кто это
мы? Вы же еще, слава Богу, не император, чтобы во множественном числе
именоваться!" Но этого, разумеется, не скажешь, потому что, во-первых,
бесполезно. А во-вторых, ты живешь по принципу: "Не тронь дерьмо - не
завоняет." А потом еще этот сосед по лестничной клетке, говорят, майор
оттуда, хотя как проверишь, они, оттудашние, формы не носят, но тем не
менее сосет под ложечкой от его хитровато-дружелюбного взгляда, можно
подумать, он знает о тебе больше, чем ты сам, но молчит со значением.
димедрола, и утром от него муть в голове и тупая злость.
магнитофонная лента прокручивалась: "Один. Один. Совсем один. Совсем один.
Совсем. Один!" Почему-то на слово "один" выплывала рифма: "Иди!" Зачем
идти, и куда?
тараканы шуршали по ночам, да так, что Сергей не мог уснуть, а иногда и
шлепались на него с потолка, ползали по лицу. Наверное, они забирались и в
его сны. Что было в этих снах, Сергей спросонья забывал, но видно, что-то
уж очень скверное. Он просыпался среди ночи как ошпаренный, грыз димедрол,
чтобы уснуть заново, провалиться в новый кошмар.
тянуло. Хотя в прошлый понедельник он все же налил себе полстакана. Все
из-за этого типа, непонятно кому и зачем звонившего. Шестой час, сознание
заполнено липкой паутиной, и назойливые телефонные звонки - как выстрелы.
И пьяненький, совершенно незнакомый голос: "Ты чего же это, кореш, а?
Торопись, Серый, пошевеливайся, заждались мы тебя..." Смех - и тут же
Нортон Андрэ
Махров Алексей
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Майер Стефани