вспоминали разные забавные и не очень забавные истории сексуального, в
основном, характера. Мужики обрывали с деревьев листья, сушили и крутили
самокрутки. Обсуждали возможность переработки "холодца" на самогон.
Поблескивая глазами, жадно глядели на женщин; женщин среди пленников
оказалось большинство, можно было выбирать. Женщины демонстрировали наряды
и косметику, похохатывали над анекдотами, вязали, тоже играли в карты и,
проиграв в "дурака", лезли под стол и кукарекали под общий восторг
окружающих. В мужских компаниях с подмигиваньем и ухмылочками велись
разговоры о том, какую пришлось уламывать, а какую нет, и сколько раз
дала, и сколько раз взяла, и сколько раз кто смог, и какие позы
перепробовали. Остроносая торговка Валентина оказалась, судя по этим
рассказам, настоящей сексуальной разбойницей, наконец-то нашедшей свое
призвание и раскрывшей свой талант в многочисленном мужском окружении. Ее
трехэтажный коттедж с зеркальными комнатами мужики называли "секс-клуб "На
Валюхе", однако саму хозяйку прилюдно величали уважительно "Валентина
Санна" и не позволяли себе в ее присутствии никаких насчет нее шуточек...
почувствовал тошноту. Тошноту не физическую, а какую-то другую, но еще
более неприятную. "Это Психее моей дурно сделалось", - сказал он себе и
уединился в своей скромной двухкомнатной квартире с видом на березовую
рощу, а иногда, по настроению и желанию - на речную долину, окруженную
сосновым лесом. С этой вертлявой речушкой с грозным именем Тьма, быстро
бегущей среди некошенных лугов, были связаны у него самые яркие
впечатления безоблачной пионерской юности. Самое яркое и неповторимое
всегда бывает в детстве и юности, и там и остается навсегда, лишь
временами оживая щемящими горько-сладкими воспоминаниями..
размышлял, стучал на пишущей машинке, гулял по березовой роще, вдыхая
полузабытые, но, оказывается, сохранившиеся где-то в глубине души запахи
детства. Нынешнее его положение, дающее много свободного времени,
отсутствие обычной журналистской спешки и кучи всяких важных и не очень
важных повседневных дел, проблем и забот давало очень редкую в обыденной
суматошной жизни возможность просто посидеть и подумать, погрузиться в
себя, что-то осмыслить, что-то выразить на бумаге. Ему были неинтересны
карты, домино и шахматы. Десять лет назад, в студенческие годы, он записал
в своем дневнике: "В небесном воинстве своя градация: от Серафимов до
Престолов, от Господств до Властей, от Начал до Ангелов. Мне, конечно,
никогда не подняться до ангельских высот, но я никогда не буду и тем, что
зовется "райя". Я не на небе и не на земле, я где-то между ними, хотя,
вероятно, все-таки ближе к земле, чем к небу... И все-таки выше тех, кто
на земле!" С годами чрезмерная самовлюбленность исчезла, но что-то все же
осталось. И журналистом он себя считал не из самых последних.
подробностей. Он не был ханжой, но считал, что есть вещи, о которых не
стоит распространяться. А сексуальные эти разговоры повторялись каждый
день. Мужики, лишенные привычных пивбаров, самогона в гараже и телевизора
с политическими новостями, вели их азартно, взахлеб, с шуточками и
прибауточками - и не было другой темы для обсуждения.
его отношений с Анной. Хотя он и старался всячески привлечь ее внимание,
движимый скорее не чувством, а азартом ("комплексом Дон Жуана", как
характеризовал для себя это качество сам Виктор), девушка не проявляла к
нему особенного интереса, хотя и поддерживала беседу и не отказывалась от
его общества. Конечно, разница в восемь-девять лет в таком возрасте
кажется большой, говорил себе Белецкий, но попыток своих не оставлял,
увлеченный этой игрой. И все-таки он не ставил себя на одну доску с
остальными мужиками, хотя прекрасно понимал, что доска-то такая же,
только, может быть, более гладко оструганная...
платформе. Он, как всегда, стоял рядом с ней у борта, негромко рассказывая
какую-то историю, которых у любого журналиста в избытке. Анна рассеянно
смотрела на тянущиеся за бортом ряды подросших и окрепших "блинчиков" и
слегка улыбалась не очень веселой улыбкой. Внезапно в ним повернулся
парень с жирными, словно вымазанными маслом волосами и заведенной здесь,
на сельхозработах, жидкой бороденкой. Одет был парень в салатного цвета
куртку со множеством карманов и карманчиков, закрытых на "молнии" и
кнопки, широкие синие шаровары "а-ля запорожский казак", на ногах имел
добротные кроссовки из телевизионной рекламы фирмы "Рибок", а на шее -
разноцветный узкий ошейник, явно связанный кем-то из женской части
"ограниченного трудового контингента". Раза два или три видел его Белецкий
в той, прежней жизни, у винного отдела гастронома да у бочки с пивом, что
все лето проторчала на пустыре, а уже здесь услышал, что парня называют то
"Киней", то "Халявщиком".
при этом на задумчивую Анну, - ты вот эти разговоры разговариваешь каждый
день, ты уже достал своими разговорами, слышь? Ну че ты к солнешке этой
привязался со своими разговорами? Ты че, радио, что ли, или телевизор? Ну
че ты ей вкручиваешь, дядя? Небось, жинке такое не вкручиваешь, небось,
жинку-то так не достаешь.
представителей того самого "остроумия на лестнице", когда удачный ответ
приходит в голову слишком поздно. Не на месте события, а именно на
лестнице, когда уходишь без слов, а в пространстве между пятым и четвертым
этажом тебя вдруг осеняет - но поздно уже вернуться и отбрить обидчика,
потому что дорога ложка к обеду и дорого слово к месту; а возвращаться и
метко отвечать - бессмысленно, потому что там, в компании, уже забыли о
том, что говорилось пять минут назад.
ухмыльнулся и добавил:
отвали, дай другим заняться. Такой товарец пропадает!
удара Белецкого отшатнулся к борту и свалился с платформы, зацепив ногой
громко захрустевший "блинчик". Платформа тут же остановилась и Халявщик
забрался обратно, громко обещая расправиться с Белецким, но его быстро
утихомирили.
стоящая рядом с испуганной Анной. - Чего к людям пристаешь? Совсем совесть
потерял!
широкоплечий бородач посоветовал Кине не лезть не в свое дело - и Киня
умерил свой пыл, хотя и пробурчал что-то насчет того, что обломает
Белецкому рога.
проводить время в обществе Белецкого, полагая, наверное, что он сможет
защитить ее от приставаний.
вместе с Анной. Временами и он заходил к ней в гости, и они гуляли возле
ее дома, который стоял рядом с песчаным пляжем, полукольцом огибающим
морскую бухту со спокойной прозрачной водой...
берез.
замерло.
души стучатся в поздний час путники, окутанные тьмой: неосуществленные
надежды с болью возвращаются домой...
Из древних, да?
представительницей нового поколения, которое выбирало не Тагора, а
"Пепси". - Впрочем, я тоже что-то такое пытался изобразить в молодые годы.
- (Не мог он удержаться от желания слегка распустить перья перед
девчонкой, пусть даже и не без иронии над собой.) - Помню, закату тоже
уделял внимание. "В небе закат догорал... Молча поля засыпали... Птицы
ночные летали... м-м... Грустный мотив умирал... Шел, одинок и устал,
музыку слушал печали... Мглою окутались дали - смерть начала карнавал..."
И так далее, строф десятка полтора, не меньше. - Белецкий на некоторое
время погрузился в воспоминания и вдруг встрепенулся. - Между прочим,
сейчас вот вспомнил несколько своих строк, тоже давних, и, по-моему,
вполне могу потягаться с Нострадамусом. Вот, послушай: "И возникнут у края
- В урочный час. Пусть забирают - Нас"... Как тебе? Чем тебе не
пророчество? Край - это ведь та самая окраина городская, откуда нас
умыкнули.
скажи, Витя, ну что они такие, ну сколько это еще будет продолжаться? -
Голос ее задрожал. - Почему они нам ничего не объясняют?
по светлым волосам, по щеке, вытер мокрые ресницы девушки.
объяснять не будет. И так ведь все понятно: они создают нам условия для
приятной жизни, а мы работаем. Ты - мне, я - тебе. Взаимовыгодное
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия