до которой еще не доросли. Вон, взгляните на солнце... или взять этот
барьер вокруг города... Если же все происходит в нашем сознании, то дело
еще безнадежнее: в поисках причин мы заберемся лишь в собственные дебри.
Наконец, если правы мои пацаны и над нами ставят эксперимент
инопланетяне... или кто-то еще, не важно... то, думаю, они позаботились о
том, чтобы ни до целей эксперимента, ни до методики его мы не
докопались...
машины и ночные аресты. Вы, как я понимаю, к этому причастны не были...
Потом - волки. Потом - окаменевшие. И дальше - как снежный ком... Страх -
это великая сила.
материализации. Тогда, может быть, удастся переломить... Если не удастся -
нам всем конец. У вас есть какое-нибудь оружие?
автомата. Охотничьи ружья - почти в каждом доме.
шуму. Это отгоняет страх.
собираюсь пойти наперекор всему тому, что только что вам говорил, и
добраться до первопричины. Только не просите, чтобы я что-то объяснял.
Здесь все так накручено... Впрочем, действуя в том же направлении -
преодолении страха. Может быть, чуть более интенсивно, чем предлагаю вам.
внутри что-то шевелится. Я не стал подходить.
ходить с оружием... пусть лупят во все, что подозрительное.
сумку.
начертил пятиконечную звезду - лучом к порогу. Так его научила Леонида.
Ловяга с удивлением смотрел сверху.
Дима, - мы попали в ситуацию, в которой весь наш опыт - ноль, и прежние
знания - ноль, и вообще здесь все абсолютно другое, а что похоже на
прежнее, так оно обман... Представьте, что наш город - декорация,
поставленная на другой планете, и об этой планете мы знаем только одно -
тут все иначе, понимаете? Все по-другому. Непредсказуемо. И надеяться
можно только... только на... - Дима замолчал. Ловяга осторожно смотрел на
него, и Дима понял, что капитан боится, но еще не осознает собственного
страха. Боится услышать что-то такое, что испепелит последние его
надежды... - В общем, забудьте, кто вы есть, забудьте все - и смотрите
так, будто видите все впервые...
- сказал Ловяга. Дима сделал вид, что не обратил внимания на цитату. - С
другой стороны, Дмитрий Дмитриевич, если ваши рассуждения верны...
получается, мы сами себя запугиваем, и это идет по нарастающей, правильно?
Дима помнил, что дверь хлопнула, когда выходил Оськин - пружина была очень
сильной. Теперь она стояла открытой настежь, пружина растянулась; так
делали иногда, чтобы проветрить подъезд: подпирали дверь кирпичом. Сейчас
ее ничто не удерживало.
сделал несколько мелких шажков к двери.
виден был свежий, недавно обновленный дощатый тротуар, кусочек плотно
утрамбованной гравийной дороги и дом напротив - такой же черный
двухэтажный барак послевоенной постройки. Потом послышались звуки:
медленное цоканье копыт. Оно приблизилось, и Дима вдруг почему-то взял
Ловягу за рукав и потащил назад, вглубь, в темноту подъезда. Они прижались
к обитой дерматином двери первой квартиры, Дима увидел пломбу и вспомнил,
что за этой дверью ночью зарезали азербайджанского парня Максуда и кровью
его написали на стене: "За Сумгаит!" - и еще какие-то значки, похожие на
армянские буквы - но не армянские буквы, это Дима знал твердо. С тех пор
прошла, кажется, вечность, и даже Ловяга, похоже, перестал подозревать в
убийстве армянских строителей-шабашников, работавших в леспромхозе... тем
более, что до них не добраться...
Дима увидел человека в черных очках, ведущего в поводу громадного коня.
Конь шел, опустив голову, и при каждом его шаге вздрагивала земля. Он был
неопределенной масти, Диме показалось - серо-розоватый. В седле,
сгорбившись, сидел кто-то, с головой укрытый черным покрывалом. Эта
процессия не могла быть в поле зрения больше трех-четырех секунд, но
почему-то они все шли, и шли, и шли, и грохот копыт заполнял собою все на
свете... Наконец, это кончилось. В наступающей тишине возник какой-то
новый звук - рядом. Дима с усилием перевел взгляд на Ловягу. Капитан
скрежетал зубами. В полумраке глаза его казались огромными.
наклонив голову, она долго и напряженно вглядывалась в сумрак подъезда.
"Стреляй", - шепнул Дима. Ловягу не слушались руки. Крыса повернулась, еще
раз посмотрела внимательно, словно запоминая, через плечо, и ушла. И тут
же дверь с грохотом захлопнулась.
квартиры сдвоенно щелкнул, Ловяга скользнул в приоткрывшуюся щель, Дима за
ним. Привалившись к двери изнутри, Дима перевел дыхание. В подъезде
послышался мягкий множественный шорох.
пентаграмму. Не забыть взять в школе мел, этот кончается...
которой был убит Максуд. Дима заглянул в комнату через его плечо.
дурацкое: растущие из пола тонкие светящиеся нити, похожие на нежную
плесень, дрожа, то складывались в лежащее навзничь тело с откинутой
головой, и лицо его менялось, переходя от мучительного оскала к странной
умиротворенности, - то вдруг тело исчезало, и появлялся кусочек городского
пейзажа: угол большого дома и маленький домик, кусты и деревья, тротуар,
переходящий в лестницу, неподвижные фигурки: мужчина с собакой, женщина в
шляпке, мальчик на трехколесном велосипеде и тоже с собакой...
поросли той же плесенью, и там тоже происходило какое-то движение, но
фигурки были слишком мелкие, и разбираться в них было некогда. Ловяга
потянулся к шпингалету, но Дима поймал его руку, подышал на стекло и
пальцем изобразил на туманном пятне рунный знак "двойной лев". Стекло
рассыпалось на мелкие осколки и вылетело наружу, будто с той стороны
внезапно исчез воздух. С подоконника Дима спрыгнул на завалинку, а с
завалинки - высокой, почти в полтора роста - на землю. Капитан последовал
за ним.
лощины, выходящей к Ошере пониже пристани. Но идти по лощине Диме
решительно не хотелось. Поэтому, проскользнув под забором по сухому
водостоку в соседний двор, он круто свернул направо, к жалкому огородику
бабки Мамаихи, выдернул из грядки две недозрелые чесноковины, одну сунул в
карман себе, другую подал капитану. По почерневшим от времени доскам они
прошли мимо мамаевского осевшего набок домика. На калитке ворот Дима мелом
изобразил тот же рунный знак, но ничего не произошло. Тогда он отворил
калитку и вышел в переулок.
крышами придавали пейзажу вид незаконченной декорации.
оглядывался по сторонам, стараясь почувствовать обстановку. Тишина была
неполной, и это тревожило. Впрочем, полная тишина тревожила бы еще больше.
пять. - Уже напечатали, наверное. К ночи разнесут.