Чтение 9–й страницы книги ~Леопард с вершины Килиманджаро~

Я поперхнулся, потому что чуть было не сказал ей: "Валяй!"

Она оперлась на локоть и на какое-то мгновенье замерла, как человек,
делающий над собой усилие, чтобы встать. И я вдруг понял, что все ее
спокойствие, все эти правильные, сухие фразы, все это здравомыслие -- лишь
слабая защита от моей жалости . Внутри меня что-то неловко, больно
перевернулось.

-- Лежи, -- сказал я ей как можно более холодным тоном, чтобы не
оцарапать ее своей непрошенной заботливостью. -- Я приготовлю завтрак.

Мне хотелось все делать для нее самому, своими руками. И еще мне
хотелось спрашивать, спрашивать, спрашивать -- я никак не мог понять
главного: кто же допустил, что эти сведенья стали известны людям? Я
догадывался, что делается с Саной, и у меня голова шла кругом, когда я
представлял себе, что еще сотни, тысячи людей вот так же, цепенея от самого
последнего человеческого страха, просыпаются в этот первый день нового года

-- их года.

Я не мог понять -- зачем это сделали, зачем не уничтожили проклятый
корабль вместе со всей массой этих ненужных и таких мучительных сведений --
но я боялся, что сделаю ей больно, напоминая о вчерашнем. Я наклонился над
ней, словно желая укрыть, уберечь ее от какой-нибудь нечаянной боли, и
молчал, и она улыбнулась мне прежней, юной улыбкой и принялась зачесывать
кверху свои тяжелые волосы. Она подняла их высоко над головой, быстрым
привычным движением намотала себе на руку и стала закалывать узкими пряжками
из темно-синего металла. Я забыл обо всем на свете и сидел и смотрел, как
она это делает, а когда она снова глянула на меня, я только слегка пожал
плечами, словно прося извинить мое любопытство. Я так много думал о Сане, я
тысячи раз представлял себе. как она идет и как наклоняет голову чуть-чуть
вправо, и как она одевается, и много всего еще; но я никогда не мог
представить себе, как она причесывается, просто потому, что раньше она
никогда этого при мне не делала. Я вообще не помнил о том, что женщины
причесываются. Поэтому я и удивлялся ее движениям, чуточку механическим,
бездумным, и в то же время бесконечно древним, я бы сказал даже --
ритуальным, как слегка угловатые, заученные позы индийских девочек-жриц на
старинных миниатюрах.

-- Бой! -- позвала Сана.

Педель вкатился, как ясное солнышко, бросая золотистые блики на белый
пол. Сана натянула одеяло до самого подбородка.

-- Доброе утро, -- сказала она Педелю, -- Мой завтрак и то, что закажет
Рамон.

-- Привет, золотко мое, -- меня насмешило то, что Сана относилась к
нему, как к настоящему мужчине. -- Мне то же самое, плюс кусок мяса
побольше, на твой вкус.

-- Вкуса мяса не знаю.

-- Почитай гастрономический альманах и еще что-нибудь из древних, хотя
бы о пирах Лукулла. Уж если тебя приставили мне в няньки, то курс
чревоугодничества тебе необходим.

-- Благодарю. Запомнил.

Педель, не оборачиваясь, укатился куда-то боком. Брови у Саны отмечали
низкую степень раздражения. Тоже мне шкала настроений! И надо было звать
этого членисторукого, когда я собирался все сделать сам. Педель вдруг
показался мне огромным золотистым крабом. Живет рядом этакое безобидное на
вид чудовище, кротко выносит грубости, подает кофе, рассчитывает схемы, а
потом, вопреки всем законам роботехники, в один прекрасный день раскроет
свои железные клешни и...

-- Сана, пошли ты его подальше. Я хочу все делать для тебя сам.
Кормить. Одевать. Причесывать. На руках носить. Хочешь ко мне на руки?..

-- Ты потерял бы слишком много времени. Завтрак доставляется из
центрального поселка, а он расположен отсюда за семь километров.

-- Все вы теперь фанатики времени. Почище Патери Пата.

Проглотив почти что наспех все, что подал нам шестирукий стюард, мы
поднялись и посмотрели друг на друга..

-- Ты должен... -- начала Сана.

Да. Я был должен. Я всем был должен. В первую очередь -- ей. И
единственное, что я еще хотел -- это платить мой долг той монетой, которую я
сам выберу. Больше я ничего не смел хотеть...

-- ...а теперь наша группа -- наша, потому что ты включен в нее в
качестве механика по кибер устройствам -- вплотную подошла к созданию
сигма-кида, то есть кибер-диагностика, который определял бы степень
поражения организма сигма-лучами, возникающими в момент совершения
каким-либо материальным телом обратного перехода Эрбера. Кид -- пока это
будет, разумеется, стационарная установка -- должен разработать также
систему предупреждення на случай непредвиденного сигма-удара, а также
предложить методику лечения, хотя этим вопросом параллельно занимаются
Элефантус и Патери Пат.

Все это было очень мило, особенно если учесть, что ни один прибор не
зафиксировал этих загадочных лучей, и судить о них можно было только по
вторичным эффектам. Но меня сейчас мало интересовали технические трудности.
Я не мог понять: кому нужно повторение этого эксперимента? Насколько я понял
Сану, "Овератор" принес данные только о тех людях, которые в момент его
отлета жили на Земле. Значит, следующее поколенье избавлено от этих даров
свихнувшейся машины. Так зачем же повторять все снова?

Надо было найти Элефантуса -- с Саной я говорить обо всем этом не мог,
улететь от нее, чтобы самому во всем разобраться, -- и подавно...

-- ...и составь список книг, лент и нитей записи, которые могут тебе
понадобиться. Егерхауэн не располагает обширной библиотекой. Если тебе
что-нибудь понадобится -- позови меня, не трать времени на самостоятельные
поиски.

-- Может быть, мы все-таки будем работать вместе?

-- Когда появится острая необходимость в этом. Но приучайся к тому, что
меня не будет с тобой.

Как будто я привык быть с нею!

Так как у меня не было под рукой каталога, мне пришлось задавать круг
интересующих меня вопросов. Я старался как можно четче ограничить каждую
тему, чтобы список требуемых пособий не получился непомерно велик. Не дай
бог, попадется чересчур усердный "гном", который будет выполнять мой заказ,
и решит осветить каждый вопрос чуть не от Адама. Тогда весь мой год -- наш
год -- уйдет на одно ознакомление с литературой. Я порядком устал и начал
отвлекаться. Мне то и дело приходилось отключать мой биодиктофон, чтобы он
не зафиксировал не относящихся к делу мыслей. Нет, так я далеко не. уеду.
Может быть, обратиться в коллегию Сна и Отдыха и попросить разрешения на год
без сна? Но такое разрешение давалось лишь в крайних случаях -- все-таки
слишком вредны были еще препараты, поддерживающие человека в состоянии
постоянного бодрствования. Потом все это сказывалось. Мне-то на это было
наплевать, но я не знал, как посмотрит коллегия на мое желание провести этот
год с человеком, который имел право на всего меня, всего, целиком, до
последней моей минуты. Ведь, наверно, таких частных случаев было немало. Я
не мог ни о чем судить, потому что на Земле за время моего отсутствия
произошла слишком резкая переоценка всех вещей и понятий. Если перед моим
отъездом все измерялось энергией, то теперь мерой всему были годы и минуты.
Так, наверное, было с теми космонавтами, которые в далекие времена покинули
на Земле царство денег, а вернулись в мир, где стоимость каждой вещи уже
определялась одной только затраченной энергией. С течением времени энергия
начала обесцениваться, и к моему отлету лишь в таких случаях, как запуск
"Овератора", поднимались разговоры о дороговизне того или иного
эксперимента. С освобождением внутриэлектронной энергии, да еще и при умении
ее конденсировать, эта мера стоимости изжила себя. И вот в мое отсутствие на
Земле появилось повое мерило, самое постоянное и нерушимое -- время. Если
когда-то на золото покупались вещи, труд, энергия, то теперь время могло
оценить решительно все. Даже чувства. И это была самая надежная монета, но
на нее ничего нельзя было купить -- ведь я готов был платить всем своим
временем за мою Сану, и -- не мог. Это осталось единственной сказкой, не
воплощенной человеком в действительность. Так на кой черт мне были все эти
ковры-самолеты и скатерти-самобранки?

-- Сана! -- крикнул я -- - В котором часу мы обедаем?

Сана появилась на пороге. На лбу ее синела миалевая лента биодиктофона.

-- Да?

-- Не пора ли обедать?

-- Еще двадцать минут. Не стоит делать исключения для первого дня.
Пусть все будет так, как здесь заведено.

-- Кем? Элефантусом?

-- Да.

Значит, Патери Патом.

Между тем за дверью послышался звон посуды -- наверное, Педель уже
накрывал на стол. Я вдруг представил себе, как мы будем сидеть друг против
друга за белоснежным столом в этой огромной, залитой ледяным светом,
комнате...

-- Могу я видеть доктора Элиа?

-- Разумеется. Тебе что-нибудь неясно?

-- Да нет, но разве мы не могли бы обедать вместе, как и прежде?

-- Я думала, у тебя сохранилась антипатия к Патери Пату.

-- Ерунда. Он мне аппетита не портит. А разве Элефантус не прогнал его?

-- Патери Пат -- светлая голова. Доктор Элиа очень дорожит им.

Я пожал плечами.

-- Ужинать мы будем вместе. -- Сана исчезла. Ох, уж эти мне отношения,
когда тебе десять раз на дню подчеркивают, что исполняют малейшее твое
желание, а на самом деле навязывают все, до последней паршивой книжонки, до
мельчайшего сервис-аппарата для подбирания окурков. Даже моего Педеля
изуродовали якобы мне в угоду. Я оглядел комнату. Белое с золотом. Да еще
какая стилизация! -- под благородный древний ампир. Который раз уже к этому
возвращаются? Шестой или седьмой. Бездарь какая! Своих мыслей не хватает. И
мою железную скотинку отделали под старинную бронзу, как... Как что? Я