ничего не стал.
отпустили обратно в закут, и теперь вечерами он, перекинувшись ежом,
бродил вокруг дома, не опасаясь, что его заметят. Люди привыкли к нему,
считали своим и не трогали. Вдобавок, изредка - чаще об этом забывали - в
закутке стало появляться блюдце с молоком. Давно Тих молока не пробовал...
новые заботы. Тих сокрушенно качал головой, недоумевая: надо мох сушить,
заново конопатить избу, а люди знай себе бруснику таскают. О чем думают,
холодно ведь будет зимой! И дрова не запасены. Летом можно и остатками
плетня топить, а зимой?
собрались и, заперев избу на старый замок, уехали. Два дня Тих ждал,
думал, что в гости уехали и вот-вот вернутся. Потом понял - насовсем. Лишь
теперь до него дошло, что значит слово "дачники": дом им не дом, а так.
Пожили сколько получится и дальше двинулись. Как перелетные птицы. Не люди
в доме жили - дачники.
снегом, ветер вбивал снежную пыль в щели, снег длинными языками лежал на
полу. Крысы сперва остерегались появляться в доме, но потом поняли, что
хозяин занедужил, и как в старые времена принялись хозяйничать, тем более,
что крупу дачники спрятали плохо, и длиннохвостые скоро добрались до нее.
Тиху не было дела до всего этого, тяжко было Тиху, знал бы куда - вообще
ушел бы из дому.
Начал зарастать огород, закрапивело вдоль стен, бревна снова засырели. Тих
вышел из дому, перекинулся ежом. Лучше в лесу сгинуть, ящере на обед
попасть, чем смотреть, как все рушится.
размахивая руками, бежала Дашка, за ней с двумя рюкзаками - один на груди,
другой на спине - шел ее отец. Мать приотстала, но Тих понимал, что придет
и она. Дачники вернулись.
Стоит хибара! Из снарядных ящиков сколочена, а стоит, ничего ей не
делается!
сквозь сырую стену домой.
все время помнил, что это ненадолго, и скоро дом опять опустеет.
из ветхих жердочек поленья, чтобы сухими были, когда понадобятся, как
вдруг услышал крик:
семья будет.
ежихе.
сразу протиснулся в закут. Это был не еж, а кто-то из своих. Тих долго
смотрел на гостя, пока, наконец, признал. Перед ним был старый приятель и
сосед Шир. Толстяк Шир исхудавший и облезлый, со слезящимися глазами,
несчастный и больной.
гречневой каши и теплого чаю, даже варенья в банке зачерпнул, чего прежде
себе не позволял. Уложил Шира поудобнее, в головах взбил жомку сухого
клевера. Шир смотрел благодарно, из глаз текли слезы.
каменные, огромные; стены мертвые - не пройти. Люди не живут, а только
бестолковятся. Ты, Тихушка, не поверишь, мне там, чтобы прокормиться, в
поганую крысу приходилось перекидываться. Только крысам там и вольготно. А
у тебя тут славно.
нельзя в чужой, разве что раз в год, в гости. Тих тоже все больше сидел в
закуте среди дров. Иногда целый день жили ежами, забывая принять свой
облик.
были?
что не мешаюсь.
такого непорядка не случалось...
строят. Вспомни, в войну-то в деревне изб поболе оставалось.
обычаи похерили. Это вас дачники спортили - у них порядка нет, и у вас
тоже.
Настя, Леночка со своим мужиком дом заграбастают и так дело повернут -
похуже любого дачника. Наши еще ничего, хоть лето живут.
глядел: через день дом опустел. Начиналась осень, дачники улетели.
Тих слонялся по дому, жалобно бормотал, словно убытки подсчитывал.
Главного опять не сделали - не подрубили нижний венец. Холодильник зато
привезли, стоит белый, чужой, с распахнутой дверцей. Странные люди... Если
им дом на три года нужен, зачем холодильник везли? А ежели надолго, то
чего тогда ждут? Пока дом завалится? Не хозяева они, ей богу, и жалеть о
них не стоит. Одно слово - дачники. Скорей бы снова лето, скорее бы
возвращались...
все-таки сбудется. А он с детства хотел нужного. Никому не говорил, но
хорошо для себя решил, что вырастет и будет хозяином в своем доме, без
чужого окрика и приказа. Сам большой, сам маленький. С того голозадого
детства представлялась картина: рубленный пятистенный дом, перед окнами
цветы и скамейка. Перед каждым домом есть скамейка, на которую выбираются
вечерами отдыхать хозяева. Иной раз сходят в гости, посидеть на соседской
скамье, но чаще на своей.
белыми занавесками, мясистые георгины, а в самом центре - скамейка, не
оставляла его никогда. И вот, есть свой дом. Такой как надо: пятистенка,
крытая почерневшей от дождя дранкой. Крепкий дом, сто лет простоит. Бревна
без гнилинки. Только двор, срубленный позже из всяких остатков, завалился
и просел.
сняли с петель и унесли хозяйственные соседи. Не мудрено: три года изба
пустует. Осмотрел две комнаты, заваленные всяким мусором, кухню с
полуразобранной на кирпич плитой и еще целой печью. Через распахнутый лаз
заглянул в подпол, нервно поежился и пошел на улицу.
взялся за пилу. Отрезанные столбы он глубоко вкопал в землю, покрыл сверху
пудовой доской - осиновый самопил в полтора вершка толщиной. Скамья
получилась слишком высокой, но это не смутило его - врастет. Распахнул
рамы с выбитыми стеклами и сел на скамью. Сидел прямо, положив руки на
колени, строго глядел в поле. Сразу за окнами начиналось поле, изба была
крайней в деревне.
жердинами и пошел в правление ночевать.
среди цветов. Были и другие дела, поважнее. А по настоящему душа заболела
о том, когда надолго укатали Васю туда, где холодно и несвободно. До сих
пор он не мог взять в толк, как это произошло.
семьи), а работал на тракторе. Без трактора в деревне никуда: ни дров
привезти, ни за керосином для матери скатать. Халтурил для соседских
старух - за маленькую. И в совхозе зарабатывал прилично. Словом, хорошо
жил. Но только двадцатипятилетнему парню этого мало, и Василий частенько
"скучал". Вечером, отработав полный день, снова без всякой надобности
заводил свой ДТ и отправлялся гулять. Бывало, что и совсем тверезый гулял.
Колесил лугами за деревней, вламывался в березняк и пер прямиком, глядя,
как падают перед машиной надломленные деревца. И в конце концов -
доездился.
в цепочку длинных бочажин с цветущей зеленой водой. И скучающий Васька
приноровился мыть ходовую по бочажинам. Трактор, резко кренясь, ухал в