манифест: "Божиим провидение и священным законом престолонаследия быв
призваны на прародительский всероссийский престол в соответствие сему
призванию Мы положили в сердце своем обет обнимать нашей царскою любовию и
попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния..."
дому Энгельгардта. Известие о мужицкой воле явилось неожиданно, как это
всегда бывает с событиями, которых слишком долго ждешь. К тому же, и слухи
ходили разные. Утверждали за верное, что указ подписан еще в феврале, в
день тезоименитства и задерживается публикацией оттого лишь, что
типографии не могут справиться с печатанием. Другие, напротив, говорили,
что государь отказался подписать проект, а графу Панину велел в отставк
у... И все же, вот она, воля.
прислуга.
Фурштадтскую улицу, где жил полковник Лавров.
снегопад, среди дня сгустились сумерки. Но тем уютней оказалось в желтой
полковничьей гостинной. Почти все, собравшиеся в круге света под большим
шелковым абажуром, были знакомы Соколову, так что он сразу почувствовал
себя легко и непринужденно.
границе света.
расцеловал Соколова. Соколову налили шампанского, и он, забыв, что
шампанское для него смертельный яд, выпил полный бокал, а потом,
задыхаясь, проговорил:
надо. В такой день "Ура!" кричать должны, а тут и народу-то не видно.
гляньте. Солдаты в готовности, штыки примкнуты, у драгун кони оседланными
стоят. В такую пору "Ура!" крикнешь неловко - а тебя в плети. Телесного-то
наказания доселе не отменили...
разошлись, открыв невысокое солнце, сразу потеплело, и на улицах показался
осмелевший люд. На Марсовом поле под присмотром городовых началось
масляничное гулянье, может быть, не слишком многолюдное, но замечательное
особым настроением собравшихся. О свободе никто не говорил, но все ее
подразумевали.
инстинктивный страх мужичьего бунта, в либеральных салонах Петербурга
разразилась буря ликования. Прорвало плотину молчания, все заговорили,
заславословили в полный голос. Еще вчера государственная деятельность
сводилась к высочайшему дозволению жителям некоторых частей города Венева
крыть крыши соломою, а сегодня все возжаждали гласного суда, земской
реформы и даже отмены цензуры.
распускались листья, распускались и надежды. Что из того, что
командированные накануне великих событий в губернские города
флигель-адьютанты из числа генерал-майоров еще оставались на местах, а
один из них - граф Апраксин - памятуя, что воинское начальство обязано ему
подчинением, преуспел расстрелять в селе Бездна тысячную толпу крестьян.
Событие хоть и горькое, но далекое, здесь же, в Петербурге, жизнь неслась
словно паровик на Николаевской железной дороге, горизонт набегал встречь
взгляду, а за ним открывались новые, еще более радужные перспективы.
потому были несказанно удивлены, когда тормознул вдруг блистательный поезд
на самом, казалось, ровном участке пути.
хотелось слышать речь профессора Костомарова, отмененную начальством, то у
Петропавловских ворот устраивались овации опальному профессору Щапову, то
студенчество начинало беспокоиться польскими делами. Но все это до поры
касалось преимущественно филологов и юристов и не получало развития из-за
снисходительности и безразличия властей.
можно открыто допустить. Свобода праздновала медовый месяц, все казалось
дозволенным. Профессора-юристы изобретали проект новых университетских
правил, призвав на помощь выборных от студентов, и это никого не удивляло.
А в это же время в недрах Второго отделения собственной его величества
канцелярии втихомолку родились другие правила. Они-то и явились словно
полосатый, закрывающий путь шлагбаум перед изумленным взором опешившей
интеллигенции.
каникулы, и потому первый шум подняли профессора.
отчетом, Соколов принес список и конспекты читанных лекций, но Александр
Абрамович, не глядя, отложил их в сторону.
пачку бумаг, исписанных ровным чиновничьим почерком, - новый закон наш,
взамен устава тридцать прятого года. Отличный документ, ничто в нем не
забыто, ни порча нравственная, ни польза государственная. И о профессорах
порадели. Одного в рассчет не взяли, что учить нам теперь будет некого.
особенно доцентам прибавлено жалования, декан и ректор теперь избираются -
отлично! Студенческая форма отменяется, учащимся отныне ходить в
партикулярном платье - будут недовольные, ну да бог с этим... Студентам
вместо вида на жительство выдаются матрикулы, они же - пропуск в
университет, хм, зачем это? Сходки, собрания - запрещены, ну, это, как
всегда, приказано для неисполнения... а это что?.. число освобождаемых от
взноса за слушание лекций не должно превышать двух человек от каждой из
губерний, входящих в состав учебного округа. Получается - двенадцать
освобожденных от платы студентов на весь университет!
Сколько у нас сейчас освобожденных по университету?
студенту таких денег взять негде. Что же делать этим шестистам людям?
начал собирать бумаги. - Вы меня извините, но завтра я уезжаю, а мне еще
мнение надо подать в совет об этом опусе. И не убивайтесь так, до осени
далеко, а тем временем дело утрясется, министр Ковалевский такого устава
не допустит.
Ковалевский действительно, правил не принял и, в результате, был уволен в
отставку. Новым министром стал человек заслуженный, но страшно далекий от
нужд просвещения - адмирал Путятин, тот, что несколько лет назад на
фрегате "Паллада" ездил в Японию, заключать договор.
оказалось сходства между Японией и российскими университетами, но только
удачи на это раз у Путятина не было.
петровскую набережную, где жил Ильенков. Павла Антоновича он застал за
сочинением прошения. Увидав Соколова, Ильенков сразу же вышел из-за
конторки и быстро заговорил, непрерывно поглаживая начинающую седеть
бородку:
отмены стипендий. Я так полагаю, что раз университет столь обнищал, то
лучше лекции читать безмездно, но стипендии оставить неприкосновенными.
Пусть мальчики учатся.
лекциями. Я, например.
я об одном себе пишу. Может быть, тем, кто наверху, стыдно станет.
адрес составляется, коллективный протест профессоров. Вы подпишите?
себя адъюнктом.
совсем. Дело в том, что ожидаемое профессорство рассорило Соколова с
Дмитрием Менделеевым.
отлично. Менделеев заходил в гости, порой поднимая хозяина с постели
(Соколов был полунощником, зато любил поспать утром, Менделеев же, как
истый сибиряк, просыпался ни свет ни заря), читал главы "Органической
химии" или до остервенения продолжал старый спор о классификации
элементов. Возвращался он к этой теме при каждом удобном случае, но
главную мысль Соколова - о делимости атомов и превращениях элементов
признавать не хотел, так что Соколов изрядно прискучил рассуждениями о
гипотетическом законе, объединяющем все открытые и еще неизвестные
элементы. Ведь ясно, что такой закон может строиться лишь на представлении
о сложном атоме.
Маккэфри Энн
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Эриксон Стивен
Андреев Николай
Лукьяненко Сергей