Чтение 9–й страницы книги ~Когда отступают ангелы~

серая сгорбленная спина, но стрелять вдогонку не стал. Это уже ничего не
меняло. Огромный мир вспомнил наконец про Миньку Бударина и шел теперь к
нему на выручку.

Рычание моторов надвигалось - уверенное, торжествующее. Из него вдруг
прорвался хриплый петушиный крик сигнала - видно, шофер пугнул сунувшуюся
под колеса собачонку...

Я ждал, что заросли вскипят разом и еще с десяток Гришиных
родственников кинутся, пригибаясь, врассыпную от ограды. Но нигде даже
веточка не дрогнула, лишь одна-единственная серая спина мелькнула
по-крысиному на аллее, наискосок пересекая световой коридор. Где же
остальные-то? Неужели я их всех...

Показались КрАЗы. Они шли колонной - пять длинных угловатых громад, и
все дрожало, когда они проходили один за другим. Метров за двадцать от
меня водитель первой машины включил фары, и на темные закоулки старого
сквера рухнул обвал света...

Конечно, они меня не заметили. Спорить готов, что никто из них даже
голову в мою сторону не повернул, но кому какое дело? Главное, что
незнакомые парни, сами о том не зная, успели вовремя. И попробуй кто
пискнуть, что за баранкой КрАЗа сидел тогда хоть один плохой человек!..

- Спасибо, ребята... - бормотал я, выбираясь на аллею. - Спасибо...

Выбрался - и остолбенел. Я и не думал, что их будет так много -
чистых островков, лежащих вразброс на асфальте. То ли я палил, та ли по
мне палили - ничего не помню... Но не все же это промахи! Я смотрел на
испятнанную смертельной стерильной чистотой аллею и чувствовал себя
убийцей. Осталось одно - добрести до цеха, положить оружие на
металлический стол, сказать: "Вызывайте милицию, мужики. Этой вот самой
штукой я только что уложил в сквере человек десять. Только вы учтите -
Гриша здесь ни при чем, он пальцем никого не тронул..."

Кто-то приближался ко мне по асфальтовой дорожке, а у меня даже не
было сил поднять руку. И слава богу, что не было, потому что навстречу
мне, держась за ушибленную голову, брел очнувшийся Гриша Прахов.

- Стой! - вырвалось вдруг у меня. Между нами лежало чистое пятно,
асфальт без пылинки, и Гриша неминуемо бы наступил на него, сделай он еще
один шаг.

- Обойди... - хрипло приказал я. Нельзя было ходить по этим пятнам.
Вое равно что на могилу на чью-то наступить.

Мы стояли друг против друга на том же самом месте, где встретились
три месяца назад.

- Я так и знал, что ты ввяжешься, - услышал я его больной,
надломленный голос. - Я же предупреждал... тебя бы не тронули... Зачем ты,
Минька?..

Я смотрел в его замутненные болью глаза и понимал уже, что если и
положу оружие на стол, то слова мои будут другими. "Делайте со мной что
хотите, - скажу я, - но только иначе никак не получалось. Не мог я им
отдать этого человека, понимаете?.."

Я шагнул к Грише, хотел сказать, мол, не тушуйся, главное - отбились,
живы оба, как вдруг что-то остановило меня. Остановило, а потом толкнуло в
грудь, заставив снова отступить на шаг.

- Гриша... - выдохнул я, всматриваясь в знакомое и в то же время
такое чужое теперь лицо. - Кто ты, Гриша?!

Я проснулся от ужаса. Мне приснилось, что на моей скамейке с крупно
вырезанным словом "НАТАША", на скамейке, которая вот-вот должна исчезнуть,
- спит дядя Коля.

Я рывком сел на койке и сбросил ноги на пол. Лоб мокрый, сердце
колотится, перед главами - пятнистый асфальт и пустота на том месте, где
раньше стояла скамейка.

- Всю ночь не спала!.. - грянул где-те неподалеку голос тети Шуры.

В окно лезло солнечное ясное утро. Я сунул руку под подушку, и пальцы
наткнулись на прохладную шершавую рукоятку.

- Совсем из смысла выжил! - в сильном гневе продолжала соседка. -
Ночь дома не ночевать - это что ж такое делается!..

Ничего не приснилось. Дядя Коля не пришел ночевать. Он вообще никогда
больше не придет. Он спал вчера на этой скамейке... и исчез вместе с ней.

Я сидел оцепенев. А тетя Шура все говорила и говорила, и некуда было
деться от ее казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть
голову под подушку... если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..

- Перед соседями бы хоть постыдился!..

Стоп! С кем она говорит?

Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него
просматривался плохо - мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь
закрывающуюся дверь и на секунду - обширную, в желтеньких цветочках спину
уходящей в дом тети Шуры.

С кем она сейчас говорила?

Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на
крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый
старичок. Маленький, как школьник.

Я сошел с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.

- Дядя Коля... - сипло позвал я. - Дядя Коля...

Он услышал меня не сразу:

- Да ты подойди, дядя Коля... Дело есть...

Он оглянулся на дверь, за которой недавно скрылась супруга, и,
поколебавшись, подошел.

- Что это она с утра расшумелась?

Дядя Коля хотел ответить и вдруг задумался. Как же мне сразу в голову
не пришло: он ведь мог вчера десять раз проснуться и уйти из сквера до
начала пальбы! Дядя Коля, дядя Коля...

Что ж ты со мной, старичок, делаешь!..

- Силу им девать некуда, вот что, - обиженно проговорил он.

Я глядел на него и не мог наглядеться. Живой. Ах ты, черт тебя
возьми! Живой...

- Кому? Ты о ком, дядя Коля?

Дядя Коля неодобрительно качал головой.

- Ну шутники у нас, Минька, - вымолвил он мрачно. - Ну шутники...

- Да что случилось-то?

- А вот послушай, - сказал дядя Коля. - Получил я вчера пенсию, так?
Домой я всегда, ты знаешь, через сквер иду... Ну и присел на лавочке...
отдохнуть. Просыпаюсь на скамейке... Урна рядом стоит...

- На скамейке? - отрывисто переспросил я. - Как на скамейке? Где на
скамейке? В сквере?

- В каком сквере? - внезапно осерчав, крикнул дядя Коля. - В
щебкарьере! Просыпаюсь на скамейке, а скамейка стоит в щебкарьере! И урна
рядом!..

- Да ты что, шутишь, что ли? - задохнувшись, сказал я. - Какой
щебкарьер? До щебкарьера девять километров!

- Это ты кому - шутишь? - вскипел дядя Коля. - Это ты мне - шутишь? Я
двадцать лет экскаваторщиком проработал, а ты мне - про щебкарьер? Ты под
стол пешком ходил...

Он оборвал фразу, постоял немного с открытым ртом, потом медленно его
прикрыл.

- Ну ладно, во мне веса нет, - в недоумении заговорил он. - Но ведь
они же меня, получается, на скамейке несли! На руках несли, Минька! Если
бы на грузовике - я бы проснулся...

- Дядя Коля, - сказал я. - А ты ничего не путаешь?

Дядя Коля меня не слышал.

- Урну-то зачем перли? - расстроенно спросил он. - Тоже ведь дай бог
сколько весит - бетонная...

Тут на пороге показалась тетя Шура и зычным, хотя и подобревшим
голосом позвала дядю Колю в дом - завтракать.

Я оттолкнулся от заборчика и на подгибающихся ногах побрел к себе.

Добравшись до своей комнаты, снова достал оружие из-под подушки.

Машинка напоминала дорогую детскую игрушку. Очень легкая - видно,
пластмассовая. И цвет какой-то несерьезный - ярко-оранжевый, как жилет
дорожника. Из толстого круглого ствола выпячивалось что-то вроде линзы.

Но ведь я же своими глазами видел, как исчезла скамейка! Щебкарьер...
При чем здесь щебкарьер?..

Я ухватил рукоять поплотнее, и от кисти к локтю пробежали вчерашние
электрические мурашки. Так, а это что за рычажок? Я осторожно потянул его
на себя, и изображение на стеклянном экранчике приблизилось. Понятно...

Гришу пора будить, вот что! Хватит ему спать. Отоспался...

Посреди стола белела записка.

"Ешьте, завтрак на плите, - прочел я. - Заставь Гришу сходить к
врачу, а на Бехтеря в суд..."

Дочитать не успел - показалось, что в дверях кто-то стоит.

Я обернулся.

В дверях стоял Гриша Прахов.

Никогда раньше он не позволял себе выйти из своей комнаты, не смахнув
перед этим последней пылинки с отутюженных брюк. Теперь он был в трусах, в
майке и босиком. Да еще марлевая повязка на лбу - вот и весь наряд.

Я выпустил записку из рук и шагнул к Грише.

- Эти... - хрипло сказал я. - В кого я вчера стрелял... Что с ними?

Гриша смотрел непонимающе. У меня перехватило горло. Перед глазами
снова блеснули чистые пролысины на пыльном асфальте.

- Ну что молчишь? Живы они?

- Живы, - сказал Гриша. - Ты отправил их на корабль. В камеру
коллектора. Понимаешь, есть такое устройство...