смесь и, подавая ее Циранкевичу с другим объемистым пузырьком, сказал:
когда он наступит на нее, то подошвы его обуви будут оставлять огненные
следы.
простой вещи!
теперь спальней Гулу, - единственной комнате, где мы могли считать себя в
полной безопасности. Минуты тянулись со страшной медлительностью. Гинтарас
дремал около двери. Гул быстро расхаживал из угла в угол, а я сидел у
стола и напряженно прислушивался к неясным звукам, теням звуков,
скользивших за стенами комнаты.
Варт, Капсукас... И, может быть, теперь Циранкевич. Остаюсь я один. Не
слишком ли много жертв принесено было радиониту? И какой ужас, если эти
жертвы окажутся бесплодными. Слушайте, если со мной что-нибудь случится,
то откройте ящик вот этого стола и возьмите мои записки!
дальше в Польшу! Нигде не останавливайтесь. В лаборатории ни к чему не
прикасайтесь, иначе может произойти несчастье.
мысли о запасах этого проклятого радионита, находившихся в подвале.
предохранитель. Но, главное, позаботьтесь о том, чтобы сохранить мои
записи. Там описаны опыты, которые создадут новую эру в науке. Я нашел
путь к решению мировой загадки, и мне хотелось бы, чтобы теория строения,
созданная Гулом, не умерла вместе с ним. Радионит - это только приложение
теории, одно из возможных приближений. Главное - мои шесть формул, которые
вы опубликуете в каком-нибудь специальном журнале и представите в Академию
наук.
немедленно, но потом решительно бросил обратно в ящик и запер стол.
когда мы вдруг услышали приближающиеся шаги. Они гулко звучали в соседнем
зале, все ближе и ближе; дверь распахнулась, и в библиотеку спокойно вошел
высокий человек, одетый в зеленую охотничью куртку. За ним показался
Циранкевич.
кланяясь Гулу и как будто не замечая моего присутствия. - Ловкую штуку вы
со мной сыграли, нечего сказать!
бойтесь, он безоружен.
растерянности. Он с любопытством оглядывал комнату и, увидев удивленное
лицо Гинтараса, сказал с усмешкой:
день смерти Капсукаса.
было принять и за шведа, и за датчанина. Судя по внешности, этому человеку
было не больше тридцати лет. Его лицо с твердо очерченными линиями
напоминало каменную маску; четырехугольный, давно небритый подбородок
выдавался вперед, в серых глазах застыло такое подозрительное,
настороженное выражение, какое бывает у хищных животных, выслеживающих
добычу.
фуражку; длинные узловатые пальцы быстро перебирали суконный околыш, и
казалось, что эта нервная, необыкновенно подвижная кисть принадлежит
другому человеку или живет своей особой жизнью, как самостоятельное
существо.
удовольствия, да и к чему вся эта комедия суда? Моя игра проиграна, и
следовательно мне остается только уплатить долг.
И только Циранкевич, стоявший с револьвером у двери, сохранял спокойное и
суровое выражение.
опасными людьми на всем земном шаре! - В серых глазах убийцы сверкнуло
злобное выражение. - Да и что же вас приводит в негодование? Вы -
гениальный ученый, но, как часто бывает с гениями и детьми, не понимаете
самых простых вещей! Вас возмущает убийство двух человек, из которых один
собирался сжечь всю землю, а другой хотел перевернуть вверх дном жизнь
людей. Или что вы скажете о капитане, который при помощи радионита мечтает
отправить на тот свет четвертую часть населения обоих полушарий? Мы,
кажется, тут все, за исключением шофера и журналиста, свободны от всяких
предрассудков.
начали в одном из помещений верхнего этажа.
фуражку, но лицо оставалось неподвижным.
надеяться, что дело будет покончено одним выстрелом.
Циранкевич пропустил мимо себя преступника.
или человек, но берегитесь, Гул... Вы все стоите так же близко к концу,
как и я!
через квадратный зал в ту сторону, где чуть заметно белели окна, пропуская
слабый свет звезд. Стоя в дверях, я видел, как на каменных плитах
загорались мерцающие огненно-желтые пятна, быстро принимавшие голубоватый
фантастический оттенок.
сказал "семь", - прогремел выстрел, и следы разом оборвались среди
пустынного зала.
трех днях моего пребывания в лаборатории Гула. Ниже я помещаю эти заметки.
отсюда! Циранкевич сказал, что мы уезжаем через пять дней, но даже и этот
срок кажется мне бесконечным. Сегодня утром я едва не поддался искушению
уехать в Тракай с каким-то автомобилистом, который при помощи Гинтараса
починял свою машину у ворот монастыря. Остается еще сто двенадцать часов!
Не знаю, чем наполнить это время, так как Гул и Циранкевич по целым дням
остаются в лаборатории, а я, по просьбе профессора, который стал до
крайности подозрительным и все чего-то боится, должен безотлучно сидеть в
библиотеке, сохраняя от невидимого врага его драгоценные записки. Меня
возмущает уверенность Гула, что все люди должны считать за величайшую
честь участвовать в его трудах над радионитом. Он убежден, кажется, что я
должен считать себя очень счастливым, волей-неволей служа этому демону
разрушения.
врага Гула, о котором говорил убийца наших товарищей. Впрочем, может быть,
это была галлюцинация. Я не знаю, я ничего не знаю. Новая наука, чудесное
открытие Гула, его распадающаяся материя для меня так же непонятны и
непостижимы, как и таинственное, жуткое прошлое, которое смотрит из всех
углов этого здания, построенного из камней и мрака, окутанного серой
пылью, в которой все исчезает, и в которую все возвращается.
и спустился за ним в эту "колыбель радионита", как Гул называет подвал. На
рабочем столе профессора мерцал синеватый свет радиоактивной лампы,
похожий на свет яркой звезды в морозную ночь. Можно было усилить его до
блеска солнца, но я не знал, как это сделать. Печальный серый сумрак
сгущался в углах, не позволяя ничего различить в десяти шагах. Неожиданно
я услышал тихий мелодический звук задетой кем-то посуды.
заглушался шумом крови у меня в ушах, проговорил:
потому что я не хочу вашей смерти.
серую фигуру. Впрочем, может быть, это была только пыль и паутина. Я
подумал, что у меня галлюцинация, вызванная постоянным страхом и
напряжением нервов.
звезды, горевшей над столом. И добавил, почти уверенный, что меня никто не
слышит: - Я уеду через четыре дня!
слабым орудием для сокрушения козней дьявола и слуг его. Я стар и долго
жид здесь, когда еще святое дерево бернардинцев цвело и приносило плоды.
Теперь вертоград Господен опустел, здесь разливается адское пламя, но я
затушу его своими слабыми высохшими руками.
как только я убедился, что имею дело не с фантомом, а с живым человеком.
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Андреев Николай
Посняков Андрей
Перумов Ник