Чтение 9–й страницы книги ~Князь Владимир~

Блуд заколебался, явно говорить не хотелось, но перемог себя:

-- Земское войско разбежалось... Твои дружинники гонят ополченцев на валы, но те утекают как вода меж пальцев. Отзови дружину! Пусть сражается, а не шастает по Оболони, Подолу, Предградью...

-- Они собирают народ на оборону!

-- Не собирают, а сгоняют... А с такими оборонцами как бы не проснуться в захваченном новгородцами городе.

Ярополк ощутил как его обдало холодом:

-- Но дружинников у меня не так уж много. Я говорю о надежных, из старшей дружины.

-- Лучше мало да лучше. Неспокойно, княже. Надо удвоить стражу у Жидовских ворот, а у Ляшских держать целый отряд. По ночам посылать стражу вдоль стен. Стеречь все опасные места.

-- Ждешь ночного приступа?

-- Хуже,-- отрезал Блуд, он люто зыркнул на Юлию.-- Кияне могут где-нибудь снять оборону на стене! А то и того хуже -- открыть ворота. С каждым днем наша оборона слабнет. Владимир лют! Ворвется, никого не пощадит. С меня шкуру спустит и соломой набьет, тебя тоже казнит страшно...

Юлия вскрикнула пораженно:

-- Брата?

Блуд оскалил зубы в волчьей усмешке:

-- А чем мы хуже Царьграда?

Юлия с неудовольствием отвела взор. Губы ее оскорбленно поджались. Грубый воевода не упускал случая напомнить, что из Царьграда на Русь пришло больше грязи, чем света. Да и свет ли их новая вера в Христа -- это еще надо посмотреть, а вот цареградское лицемерие, коварство, интриги, заговоры -- это из Царьграда, на Руси такого отродясь не бывало!

-- Да уж, этот изверг своего не упустит,-- согласился Ярополк. Он зябко передернул плечами.

-- На мир надеяться трудно,-- подтвердил Блуд.-- Он не забыл, как вы с братом над ним измывались! Объедки швыряли, собак натравливали... А как его пороли по твоим наветам? Сам палец прищемишь, а на него свалишь. Если я это помню, то уж он, безвинно поротый, не забудет вовек.

Ярополк в бессилии развел руками:

-- Что я могу теперь? Детство не вернешь. Только и то, что Господь велит прощать врагов.

Во взгляде верного воеводы промелькнули странные искорки:

-- У него другой Господь... А тот велит: око за око!

Юлия дернула за шелковый шнур. Появился гридень, поставил на стол амфору с вином. Блуд отрицательно покачал головой. Ярополк подал ему чашу, сам налил. Блуд кивнул, выпил. Юлия поджала губы. Их взаимная неприязнь была у всех на виду.

Блуд со стуком поставил пустую чашу на стол:

-- Княже, готовься уходить из Киева.

Ярополк подскочил, едва не опрокинул стол. Глаза великого князя налились кровью:

-- Что?

-- Готовься уходить из Киева,-- повторил Блуд бестрепетно.-- В Киеве неспокойно. Город нам не удержать, если кияне станут на сторону этого новгородца. А они уже почти на его стороне. Если велишь, я пойду готовить людей.

Ярополк рухнул на лавку, в отчаянии обхватил русую голову. Руки у него были крупные, ладони широкие, как у Святослава, только не такие темные от солнца как у его отца.

-- Ку...да?

-- В Родень,-- ответил Блуд с твердостью с голосе.-- Там соберем все силы. Свои и земские. Дождемся помощи от печенегов, они придут радо: ты им немало наших земель отдал! Туда и ромейские войска прибудут, хотя, по правде сказать, у меня нет на них надежды...

-- У меня тоже,-- признался Ярополк.-- разве что на печенегов... Пошлю к ним гонцов еще. Не за меня, так за себя должны сражаться! То, что пожаловал я, Владимир отберет.

Блуд кивнул:

-- Только на них и надежда. Когда тонешь, и за змею схватишься, не токмо за печенега!

Снова в его темных, как вода лесного болота, глазах промелькнули странные искорки, а в голосе Ярополку послышалась хорошо укрытая издевка. Ладно, сказал он себе угрюмо. Дайте только выбраться из этой междоусобной войны, я вам всем припомню кто как кланялся в трудные времена!

Тавр тихонько проскользнул в шатер к Владимиру, кивнул успокаивающе гридням, что и здесь мерили его подозрительными взглядами, а руки держали на рукоятях ножей:

-- Княже, проснись...

Он легонько тронул Владимира за плечо. Тот поднял голову от стола, за которым спал сидя, затуманенные сном глаза сразу стали ясными, блестящими, как горючий камень:

-- Есть вести?

-- Блуд передал через Кременя, что Ярополк готов бежать из Киева.

-- Куда?

-- В Родень.

-- Так-так...

-- Блуд считает, что не стоит мешать ни бегству из Киева, ни входу в Родень.

-- Сам не дурак, понимаю. А какие резоны привел он?

-- Ярополк уйдет со старшей дружиной, а та будет драться за князя отчаянно! Вспомни, кто в твоем войске. А у Ярополка -- лучшие витязи земли Русской! Богатыри, с которыми победоносный Святослав ходил на хазар, болгар, ромеев. Этих, закаленных и прошедших огонь и воду, нам просто не одолеть в открытом бою.

Владимир помрачнел, напрягся, голос дрогнул от сдерживаемой ярости:

-- Да, у Ярополка -- витязи, у меня -- мужичье лапотное. Но тем выше будет наша победа! Победа во всей войне, а не в каком-то крохотном бою. Вели вывести отряды из лесов и оврагов вдоль Днепра. Скажи, что там делать нечего, перебрось ближе к Жидовским воротам. Вроде нахрапом брать будем. А Блуду передай, что теми оврагами вдоль берега дойдут хоть до Триполья, я препятствовать не буду.

-- Сделаю, княже.

-- Лазутчиков и дозорцев все же разошли! Вдруг да удобный случай напасть подвернется? И все решить разом?

Тавр исчез. Владимир поднялся из-за стола, захрустел суставами. С плеч свалилась гора, он слышал, как грохотали тяжелые камни.

Войдан лично отобрал дружинников, которые должны были охранять линию облоги в том месте, где должны были просочиться из осажденного Киева люди Ярополка. Затаившись, новгородцы наблюдали, как по ночам выходят из города темные фигуры, крадутся вдоль ручья, ныряют в овраг, долго пробираются в грязи и пыли, топча чертополох, проваливаются в сусличьи норы, выходят уже подле леса, сразу ныряют в чащу.

У Войдана чесались руки: ударить, разгромить, разметать. Накапливаясь в лесу, люди Ярополка начинали чувствовать себя в безопасности. Вот тут бы и напасть, показать им, что не такие уж они и непобедимые, что выучка профессиональных солдат стоит больше, а уж он постарался из новгородского сброда отобрать самых способных и превратить их в единый боевой отряд. Пусть пока небольшой, но уже способный на равных сражаться со старшей дружиной, о которой ходит столько слухов и небылиц! А завтра его отряд будет намного больше.

Коней дружинники Ярополка выводили умело, замотав им морды, чтоб ненароком не ржанули, копыта завязывали тряпками. Так и скользили темные и беззвучные, как призраки, уверенные, что обманули сонных и ленивых новгородцев.

Войдан пытался угадать, когда же повезут черные сундуки Ярополка. Несметна казна великих киевских князей. В стольном граде накапливалась дань не только с окрестных племен, даже Царьград платил Руси ежегодную дань, начиная с походов доблестного Олега!

Однажды провезли даже крытый возок. Княгиня Юлия, понял Войдан. Возок по большей части пронесли на руках дружинники Ярополка, даже обмотанные тряпками колеса могут застучать по колдобинам. Ее сопровождали рослые угрюмые воины. По тому как ехали, держали копья, Войдан понял, что сопровождать жену Ярополк отправил самых лучших воинов.

-- Можно бы сорвать яблочко,-- сказал он Владимиру мечтательно.-- Из Киева просочилось несколько больших отрядов, а Ярополк еще там! Бери голыми руками.

-- Яблоко, созрев, само упадет в наши ладони,-- ответил Владимир.-- Пусть уходит... Увидишь, что не из братской жалости я его отпускаю! В Царьграде я тоже кое-чему научился. Я не доблестный дуболом Святослав, не его гордые сыновья, у которых ума меньше, чем в сапогах, которые носят. Для меня победа тем блистательнее, чем меньше за нее уплачено!

Кремень ломал голову, зачем его среди ночи тайно вызвал боярин Тавр. А когда увидел, как по лагерю пробирается, пряча лицо от света костров, Твердило, беглый холоп киевского купца Смарагда, вовсе растерялся.

В шатре Тавра уже собралось восемь человек. Кремень быстро мазнул по ним взглядом, ничего снова не понял. Все слишком разные, даже из разных дружин, кто из пешего ополчения, а один вовсе из обоза. Только и того, что все либо изгои, либо беглые из Киева...

Тавр вышел из заднего помещения, озабоченный, нахмуренный. Зыркнул из-под насупленных бровей, голос был холодный:

-- Ну, робята, скоро войдем в Киев. Что скажете?

Кремень видел понурившиеся головы. Покон велит, что беглых холопов надо вернуть хозяину. Здесь даже князь не защита. Особенно, ежели хочет ладить со знатными мужами города.

-- Мы верим своему князю,-- сказал Кремень, видя, что остальные молчат.-- Он не даст нас в обиду.

Тавр покачал головой:

-- Самим тоже думать надо... Ладно, князь уже подумал. Часть бояр убежала с Ярополком в Родень. Другие остались в Киеве. Еще непонятно? Подберите каждый трех-четырех дружков, которым доверяете. Ваши бояре не должны уйти. Ясно? Но и в полон брать их нельзя.

От его слов повеяло холодом. Кое-кто отвел взгляд, уставился в пол, но Кремень смотрел в лицо молодого боярина с надеждой. Тот протянул руку помощи. Нет, спасения! Ведь в полоне ни один боярин не останется, тут же откупится. Когда бояре дерутся, чубы трещат у простого люда.

-- Сделаем,-- сказал он твердо.-- За всех говорю!

Тавр сказал уже другим тоном, деловым, словно в лавке отмерял сукно:

-- Под шумок отправьте в вирий побольше родовитых. Потом будет нельзя, смекаете? Наш князь сам будет рубить головы за грабежи. А в первый день в пылу брани можно зарубить и того, кто руки поднял. Только успейте как можно быстрее. Ищите в подполах, клетях, сараях, сеновалах. Если не отыщете их вы, потом они отыщут вас!

Когда они уходили, вжимая головы в плечи, Тавр был уверен, что не останется даже жен и детей хозяйских. Изгои из-под земли достанут их с мечами и топорами в руках, чтобы те завтра не отыскали их с плетями и каленым железом.

А раз так, то бесхозное имущество пополнит княжью казну. Теперь уже понятно, что -- великокняжескую!

Утром в Киеве протрубили на городских воротах звонкие медные голоса. На стены высыпал киевский люд, много было баб и детишек. В стане новгородцев увидели, как медленно отворяются главные ворота. Выехали верховые, без оружия, стали по обочине дороги. Следом медленно вышла толпа старцев в белых одеждах, с белыми бородами и головами, будто осыпанные снегом.

Владимир верхом двинулся навстречу. За ним мерно стучали копыта коней его воевод. Сердце билось мощно и радостно. Он едва не подпрыгивал в седле, с трудом сдерживал щенячью радость. На лице держал величавое благодушное выражение. Русский князь должен быть добр, ленив, туп и благостен, тогда он понятен и любим простым народом. Да и боярами тоже.

Впереди толпы киян двигался старец, чье лицо Владимиру показалось знакомым. Он держал на вытянутых руках каравай хлеба на вышитом рушнике. Его поддерживали под локти еще двое седовласых. Вряд ли помоложе, зато им не приходилось держать тяжелый хлеб.

Старик остановился перед восседающим на коне грозным князем, поклонился, дрожащими руками протянул каравай:

-- Стольный град приветствует тебя,-- сказал он дребезжащим, но еще сильным голосом человека, который привык говорить для большого стечения народа.-- Прими от нас хлеб-соль! Будь милостив к городу и людям... Не разоряй город, где родился, не мсти людям, чья вина лишь в том, что живут в Киеве!

Все ожидали, что Владимир нагнется и примет хлеб, но он неожиданно спрыгнул с коня, засмеялся:

-- Разорять город, который я люблю больше всего на свете? Мстить людям, которые ждали меня? Ты шутишь, старик... либо совсем не знаешь меня, своего великого князя!

Он бережно взял хлеб, отломил щепотку, обмакнул в соль, торжественно съел. Только сейчас ощутил, что голоден как волк, съел бы этот каравай в одиночку. За все дни осады почти не ел и не спал по-людски.

Тавр принял у него каравай, а Владимир сказал торжественно:

-- Этим хлебом клянусь, что городу не причиню вреда! Клянусь, что не обижу даже тех, кто шел в дружине Ярополка супротив меня! Былое быльем поросло.

Он обнял старика, трижды расцеловал и вернулся к коню. Толпа радостно кричала вслед, он ехал высокий и стройный на белом жеребце, красный плащ трепетал за спиной. Легкий ветерок трепал его черные, как смоль, кудри. Булатные доспехи на груди разбрасывали веселые солнечные зайчики. Он был красив, молодой и уже опаленный солнцем и ветрами, со двумя шрамами на лице, веселый, с огнем в глазах, полный ярой жизни.

Сердце едва не выпрыгивало, трепыхалось как пойманная птица. Вот оно, сердце мира! Отсюда правили всей древней Куявией, страной преданий, затем -- Киевской Русью. Здесь сидели великие князья, где их стол назывался уже не стол, а пре-стол, откуда раздавались прочие столы в других городах на кормление.

Город разросся за эти годы. Хибарки да землянки остались только на Оболони, а по всему Подолу уже выросли добротные терема, дворища, большие дома с клетями и подклетями. Вдоль Почайны теперь тянулись тоже терема, сараи, и все сгрудилось так плотно, что улицы, огороженные высокими частоколами, стали совсем узкими.

В предградье высились высокие и просторные каменные терема. Когда покидал Киев, тут был всего один каменный терем, княгини Ольги. Тот занимал весь двор и потому назывался дворцом, а теперь при Ярополке таких успели настроить видимо-невидимо, они спихивали хибарки простого люда еще ниже, забирали их места, плодились как муравьи.

Он ощутил укол ревнивой зависти. К Ярополку из Германии наехали мастера, по их рисункам строят невиданные терема, по их наущению в красном углу вместо русских святынь ставят иконы с чужим богом. Чужим-то чужим, но если сделано или нарисовано красиво, но славянской душе устоять трудно...

Улицы были пусты, только в окнах он видел испуганные белые лица. Они сразу исчезали, а большинство окон вовсе были закрыты как на ночь тяжелыми ставнями.

Когда кони вынесли их на южный край, из-за высоких заборов неожиданно полетели стрелы, камни. Одна ударила Владимира по шлему, чуть ниже -- выбила бы глаз. Войдан закричал зло:

-- Ляшский конец! Здесь живут одни латиняне!

Впереди улица была перегорожена бревнами вперемешку с дубовыми лавками, столами. Кое-где торчали наспех вбитые в землю колья. Из-за укрытия по новгородцам били стрелами, там блистали наконечники копий, виднелись затаившиеся люди.

-- Что будем делать? -- крикнул Войдан.-- Ты обещал не мстить...

-- Это обещал я! -- крикнул Владимир.

Войдан прикрылся щитом, заорал, перекрывая грохот камней по железному щиту:

-- Варяги?

-- Да! Пусти их вперед! Этот конец города ихний. Передай, что в полон никого не брать... Весь Ляшский конец града взять на копье!

Новгородские конники дождались подхода варягов, пропустили вперед. Те, осатанев от долгого ждания, бросились на препятствие, врывались во дворы, в дома, рубили всех, кого встречали. Разбросав заслон, через два десятка саженей наткнулись на другой, еще выше, а защитников там было больше.

Кияне, принявшие веру Христа по латинскому обряду, сражались так ожесточенно, что Владимир дрогнул при одной только мысли, что эта дерется одна улица, от силы две-три, а если бы он не расколол Киев, не столкнул бы стороны в драку между собой, не склонил Блуда и многих бояр на свою сторону, не переманил черный люд?

Даже из окон домов летели стрелы. Из-за заборов метали дротики. Падал то один, то другой варяг, пораженный уже вроде бы после полной победы. Ингельд, на ходу утирая кровь с разбитой брови, пробежал мимо. С меча срывались капли крови.

Владимир крикнул ему бешено:

-- Жечь дома! Чтобы ни одна падаль не смогла укрыться! Убивать всех, чтобы и на племя не осталось!

Ингельд оскалил зубы как волк, подозвал двух немолодых соратников, отдал приказы.

Пока продвигались по дуге к центру, из окон на варягов и новгородцев швыряли горшки с цветами и нечистотами, бросали камни. Один из воинов рухнул под ноги коня Владимира. Ручка кувшинчика, сброшенного из окна светлицы, рассекла голову словно топором.

Рядом воин вскинул лук, но заколебался. В окне виднелась девушка с золотой косой, красивая и разгневанная. Она что-то подтаскивала тяжелое.

-- Что застыл? -- рявкнул Владимир.-- Стреляй!

Воин вздрогнул, оттянул тетиву. Звонко щелкнуло, по воздуху чиркнула стрела. Девушка в окне вскинула руки, словно взметнулось облачко тумана под ударом злого северного ветра.

Владимир, придерживая коня, оглянулся. Она лежала лицом на подоконнике, тугая коса свешивалась вниз, ветер уже расплетал золотые пряди.

-- Красивая была,-- услышал он сожалеющий голос.

-- Не иначе, дочь хозяина...

-- А раз так,-- сказал Владимир в тон,-- дом разграбить и сжечь! Завтра убивать уже будет нельзя, город под моей защитой, но сейчас -- пока этот край города еще Ярополков,-- убивайте, убивайте, убивайте! Перед богами я за всех в ответе. Не только тех, кто с мечом, но и кто бросит враждебный взгляд, скажет дурное слово... Если не сумеете убить всех, то хотя бы убейте на Ляшской улице как можно больше. Сегодня можно все!

Глава 13

Грохот двух десятков копыт гулко отдавался по городу. За Владимиром молча неслась его верная охрана, самые преданные, отобранные им самим. Он все поторапливал коня, наконец вихрем пронесся до самого детинца. Крепостица внутри города хранила молчание. Мост опущен, веет запустением, хотя бревна в два обхвата -- свежие, еще смола стекает, недавно перестилали, да и зубья наверху блещут янтарной чистотой. А пусто потому, что любая вещь без человека -- мертва.

Жеребец бодро пошел через мост. Загрохотали копыта по деревянному настилу, дальше подковы пошли высекать искры по булыжной мостовой. Сзади не отставали дружинники, за ними -- воеводы новгородские. Те не могли сдержать торжествующих ухмылок. Покорился неприступный Киев! Покорился тем, кого еще вчера свысока называл лапотниками...

Двор был пуст, в дальнем углу было маленькое требище. Белая сгорбленная фигура сидела одиноко на камне. Вместо вечного огня багровели угли, подернутые пеплом. Старый волхв неподвижным взором смотрел на жертвенный камень.

-- Слава древним богам! -- сказал Владимир громко.-- Это они даровали нам победу. Отец, собери помощников. Работы будет много! Мы -- люди русские, сегодня же принесем богатые жертвы.

Волхв с усилием поднял голову. Мертвенное желтое лицо, сморщенное как печеное яблоко, пробудилось к жизни. Он был стар настолько, что казался высохшим крылом летучей мыши, но голос прозвучал хоть и с усилием, но это был голос все еще сильного человека:

-- Княже... Ты истинно русский князь... Храни веру отцов... Она не предаст...

-- Только верой отцов мы крепки,-- заявил Владимир клятвенно.-- Я поклялся, что сразу же велю заложить огромное требище возле княжьего терема. Всех наших богов поставим, чтобы видели как чтим их и славим!

-- Княже...

-- А христиан, бахметцев и иудеев гнать! -- распорядился Владимир.-- Они у меня вот где сидят!

Он ткнул себе в горло растопыренными пальцами, отведя большой палец в сторону, так что горло оказалось посредине. При этом ладонь вывернулась кверху. Из дружины никто ничего необычного не заметил, но глаза старого волхва расширились от изумления. Он попытался вскочить, сгорбленная спина не дала, и он повалился к копытам белого жеребца:

-- Княже!

-- Встань, отче,-- сказал Владимир ласково.

-- Княже, ты пришел! Наконец-то пришел истинный князь... порядок... старый покон вернется...

Владимир спрыгнул с коня, поднял старика. Тот трясся, разбрызгивал слезы пополам с соплями и слюнями. Подскочили гридни, Владимир бережно передал им старца. По измученному лицу волхва стекали слезы. Вот что значит запомнить условный знак Тайного Братства, подумал Владимир с удовлетворением. Старый волхв оказался одним из них... Ладно, ему все равно, кто какого толкования держится в отношении богов. Его дела -- земные. Обманул старика, но ведь на благо же... Тот помогал как мог, ковал победу за спиной Ярополка, сеял смуту среди защитников города, отвращал от князя-христианина!

Белый жеребец бодро пронес вдоль ряда ухоженных домов, а впереди за широким двором показался огромный княжеский терем. Чертов Ярополк и его перестроил: два поверха из каменных глыб, где только и нашел такие, а еще два -- из толстых сосновых бревен, тщательно уложенных и подогнанных, так что муравей не проползет.

Владимир ворвался во двор, пустой, хоть бегай с закрытыми глазами, галопом пронесся к широкому резному крыльцу. Крыльцо было поставлено недавно, раньше было много меньше и проще, но лавку Владимир узнал. На ней любила сиживать, принимая гостей и разбирая жалобы, княгиня Ольга, когда уже была в преклонных годах.

Он спрыгнул прямо на крыльцо. Ступеньки испуганно скрипнули, в одном из окон мелькнуло белое от ужаса лицо. Дружинники догнали, загрохотали копыта, конская сбруя и оружие звенело негромко, но тревожно.

-- Погодь, княже,-- сказал Войдан настойчиво.-- И ты, и я были в Царьграде, знаем, что тебя может ждать за этой дверью.

-- Здесь не Царьград,-- усмехнулся Владимир.-- А Юлия уехала.

-- Но остались ее челядницы. Это доброму долго учиться, а вот как отравленным кинжалом ткнуть, как ядовитый шип вогнать...

Он бесцеремонно отстранил князя, теперь уже почти великого, первым шагнул через порог.

Дружина Ярополка, загоняя коней, достигла Роденя и спешно втянулась в ворота крепости. Сзади звенели мечи, слышались отчаянные крики. Настигающие отряды Владимира рубили на возах бегущих вместе с Ярополком бояр и знатных мужей.

Рубили даже тех, кто поднимал руки и просился в полон. Вел новгородцев воевода Тавр, а уж он верно постигал интересы князя. Знатные да родовитые не очень-то примут безродного сына рабыни в князья, да еще великие, так что поубавим этих родовитых...

Другим отрядам, которыми командовал Войдан, велено было окружить Родень так, чтобы и мышь не проскользнула ни в ту, ни в другую сторону. Войдан достиг Роденя, когда через мост потянулись первые телеги тяжело груженного обоза. Пустив тучу стрел, конники настигли, порубили защитников, успели повернуть богатую добычу обратно, прежде чем из крепости выслали отряд.

Добыча оказалась простой, но для защиты Роденя -- решающая. Все подводы огромного обоза были наполнены доверху мешками с мукой, зерном, везли также соль, две дюжины телег были с тушами забитых коров, телят, овец. Все-таки Ярополк успел дать знать из Киева, чтобы в окрестных селах собрали продовольствие и отправили в Родень. Не перехвати вовремя, осада затянулась бы...

Владимир приехал, осмотрел, потер ладони:

-- Боги нас любят! Теперь там попляшут. Родень -- не Киев. Этот городишко для меня что мед.

Войдан молча повернул его в сторону крепости. Родень грозно высился на высокой горе над обрывистым Днепром. Город-крепость, первым принимавший удар степняков, всегда предупреждавший Киев об опасности. Грозный и суровый город, где в ближних непроходимых болотах лежит превосходная железная руда, где куют не только по всей Руси лучшие мечи и топоры, но их знают и в окрестных странах.

-- Этот град взять не просто,-- сказал Войдан.

-- Но Киев же взяли?

Войдан хмуро посмотрел на развеселившегося князя. Молод и горяч, теперь как бы не понесся, закусив удила.

-- В Киеве ты, княже, умело посеял рознь... А Родень -- это орешек. И скорлупа в нем не гнилая. Там только дружина Ярополка, а также бояре, что тебя ненавидят люто. Только надежные, смуту не посеешь.

-- И не надо,-- сказал Владимир быстро.-- Каждое блюдо надо есть по новому. Хотя здесь, как мне кажется, и думать особо не придется. Харч перехватили? Посмотрим сколько продержатся на том, что и было в Родене!

Войдан кивнул:

-- Я воин, сам знаешь. Но когда город можно взять без крови -- сами боги радуются.

-- Без нашей крови,-- уточнил Владимир.

Войдан усмехнулся, пошел к своим отрядам. Едва не столкнулся с Панасом, тот почти бежал к великому князю:

-- Княже! Уже завтра поутру будем готовы к приступу!

-- Завтра и Ярополк уже будет готов,-- возразил Владимир.

-- Но у нас еще не все войско подошло...

Вдали на излучине Днепра, блестя оружием на солнце, показались новгородские ладьи. Ближе к берегу держались шеки, учаны. Весь Днепр выглядел перерезанным, разве что по воздуху ускользнет Ярополк!