Чтение 9–й страницы книги ~Войти в образ~

злые нехорошие шаманы, которые уже ничего не могли и никому не были нужны
- они воспротивились неизбежному.

И тогда богатырь Кан-ипа сказал: "Пусть умрет плохой смертью всякий
бессмысленный человек, не принявший всем сердцем слово Друга людей Безмо!"
И смеялись лихие наездники степей, насаживая плохих беспомощных шаманов на
древки своих копий, и смеялся веселый богатырь Кан-ипа, посылая легкие
камышовые стрелы в косматые головы убегающих, и смеялся Друг людей Безмо,
глядя с семицветного облака на торжество правды.

- Мама, а что делали нехорошие лохматые шаманы до того, как их
подняли на копья?..

- Что делали? Да разное делали... Зло всякое творили. Вот когда
непослушные дети спать не ложились вовремя, то приходил шаман в костяной
шапке и бросал такого неслуха на вечный сон в тамошнюю Бездну Голодных
глаз - а худшее место трудно придумать... И лишь богатырь Кан-ипа сумел
очистить землю от нежити, и через год всеобщий хурал провозгласил героя
Вождем степей; и лишь Верхний шаман Бездны бежал от стрел, и тело его не
нашли посланные воины...

- Мама, я боюсь...

- Спи, глупый... Он хоть и злой был, но совсем-совсем старенький уже,
небось, помер сразу, с голодухи или еще с чего... И тогда вздохнули
свободно все стойбища, а Друг людей Безмо возрадовался в небесных
просторах; и теперь сидит там за столиком с зеленой свечой, вниз смотрит и
все-все знает: кому сколько жить, до Занавеса, куда стада перегонять,
когда света добавить, когда ночь сделать, когда грому греметь; нахмурится
Безмо - и тучи ползут по небу, рассмеется - и радуга выгибается у края
земли... Спи... А друг его, богатырь Кан-ипа, бросил клич, и когда волны
степных наездников слились в один бушующий поток, - повел он их на
проклятый Город, последний оплот мрака, и было там...

Не родилась еще та мать, не сложилась еще та сказка, но вкус ее уже
дразнил языки живущих под небом - зря, что ли, учил их рассказывать
Великий Друг людей Безмо, пришедший из-за Занавеса...

...Безмозглый так и не заметил, когда умелые руки ловко захлестнули
его горло волосяной удавкой. За шатрами возбужденно гудел всеобщий хурал,
у ближайшей коновязи мелькнул знакомый пятнистый силуэт с внимательным
прищуром смеющихся глаз; вечерний воздух стал нестерпимо густым, и
умирающий человек понял, что это конец.

Конец первого акта.

ИНТЕРМЕДИЯ

Место действия: здесь.

Время действия: сегодня и сейчас.

Декорации - их нет. Все сожжено, и едкий дым стелется по сцене,
отчего фигуры разговаривающих кажутся призрачными и нереальными. Впрочем,
это только кажется...

Голос (с сарказмом): Давно ль ты стал шаманом Бездны, Сарт? К тому же
Верхним... Странная идея. Я помню - ты мастак менять обличья, Большой
любитель шастать по мирам, И лезть в чужие души и дела - Но стать шаманом
Бездны? Пошлый фарс. В твоих мехах - прокисшее вино, И даже Бездне это не
смешно.

Второй голос: Ты кончил, зубоскалить, Молодой? Где взял ты это тело?
У кого? Один язык тебе в нем по размеру, А остальное... Ты ж теперь
апостол, Несправедливо оскорбленной Бездны Голодных глаз, лежащей меж
мирами, Нематерьяльной сущности пророк, Которая стремится воплотиться Хотя
б в кого - не глядя на фасад! И ты ее мечтаешь, хитрый лис, На сцену
выпустить из-за кулис!..

Молодой (поскольку имена были названы самими собеседниками, попробуем
придерживаться первоисточников, но сам он больше любил называть себя -
Мом), пристально глядя на Сарта:

Стареешь, Сарт... Пылишь, а толку - чуть.

Ты раньше был спокойней, холоднее,

И безразличней. Ах, как ты молчал,

Как улыбался, глядя на меня,

Заколотого - не твоей рукою,

Но все-таки с твоей подачи! - право,

Как ты легко юродствовал у тела,

Смеясь над непонятливым убийцей,

Чья плоть теперь - моя. Да, Сарт, моя!

Ты помнишь, Сарт, безумца из Сай-Кхона?!

Убив меня, он шел, подобно псу,

Шел за тобой и теми, кто с тобою;

Он видел Бездну ранее тебя,

И потерял там разум - но не нюх!

Когда же ты и спутники твои

Прошли сквозь Бездну - бросившись за вами,

Он не прошел. Голодные глаза

Забрали разум, суть и плоть безумца,

И дали мне. А я дам тело им -

Всем сущностям, которые томятся

В горящей Бездне, чей кричащий взгляд -

Единственное, что от них осталось!

Ступившие за грань добра и зла -

Я выпущу их в мир и дам тела!

Сарт: Тогда зачем ты мучишь лицедея? Да, дар его - как дрожжи в
здешнем тесте, Не знающем ни веры, ни театра, И тесто скоро разорвет
квашню. Мне кажется, из множества миров, Которые объединяет Бездна - А я
их знаю, я по ним ходил, Пока не смог попасть в необходимый, - Из
множества миров лишь на одном Возникла мысль, что все вокруг - есть сцена,
А, значит, где-то есть и режиссер, Ведущий от пролога к эпилогу, Все
знающий в спектакле наперед, Актера боль и зрительские слезы Заложены им
раз и навсегда; Актер свободен - но в пределах сцены, Свободен зритель -
но в пределах зала, Равно свободен плакать и смеяться, Равно свободен жить
и умирать. И в здешний мир разбитых витражей, Разбитых слов, чья власть
была огромна, Но рухнула - на время иль навечно - Ты хочешь бросить веру и
театр, И выпустить толпу статистов - Бездну! Ты был бы прав, когда б ты
точно знал, Каков финал - и будет ли финал!

Молодой: Мальчишка - линза. И, пройдя шлифовку, Он станет
суперлинзой. И зажжет, Зажжет костер - такой, как я хочу! А ты, ты гость
здесь, Сарт, - ты вечный гость, В любых мирах не знающий покоя, В любом
пути не знающий конца Ты гость, не я - принявший имя Мом, С чужою плотью и
своим умом!

Сарт: Ты много знаешь о своем пути? Ты видел лишь отрывок той дороги.
Где был я до - и где я буду после? Кем был я до? - и после стану кем?!
Молчишь?

Молодой: Молчу.

Сарт: Ты вправду поумнел. Я помню эту землю, это небо, Я здесь
впервые клеил витражи, Из первых слов - и я бросал на ветер Черновики, что
в будущем, потом, Договорят другие. Я смеялся - Пока не перешел пределы
власти, Пока на ветер не швырнул себя! Я не играл телами и мирами, Я не
стремился стать пророком Бездны, И никаким пророком вообще, Я не платил
долги чужою кровью, И не был путь мой легкий и прямой - Я шел домой И я
попал домой!..

Занавес

(Интермедии обычно не читают.

Актерам предоставляется свобода импровизировать,

а зрителям - свобода домысливать недосказанное...)

АКТ ВТОРОЙ. КОГДА ПОДМОСТКИ ГОРЯТ ПОД НОГАМИ

"...И птицы царили над дворами его;

и вороны каркали на улицах города и на

площадях, плача о тех, кто был там."

Фрасимед Мелхский

Молодой трупожог Скилъярд пробирался сквозь недовольно косящуюся на
него ночь. Ночь фыркала, всхрапывала, обливала тощий силуэт из лунного
ведра - и несчастного Скила бросало из тени в тень, от дерева к дереву; и
развалины довольно подсовывали под заплетающиеся ноги то балку, то кирпич.

Скилъярд хотел есть. Трупожоги всегда хотят есть. Это у них
профессиональное. Днем их обычно не замечают, сторонятся, почти не
трогают, и даже Подмастерья из кяризов избегают красть зазевавшихся парий
для своих жутких обрядов. Кому-то надо делать из людей трупы; кому-то надо